Мелкий глядел на нее, как на привидение, высоко подняв брови, скривив умоляющую мину и что-то пришептывая под нос. Майка разобрала только: «Я больше не буду!» и «Простите Христа ради!» Наконец немке удалось впихнуть его в кабинет, и мальчик, понуро опустив голову, прошел к столу, далеко обходя Майку и поглядывая на нее, как на хищного зверя. Осторожно сел на край стула, сложил на коленках стиснутые кулачки. Зам принялась его на все лады отчитывать, перемежая гневную речь немецкими ругательствами и восклицаниями, шпаненок прижимал подбородок к груди и жмурился.
Когда у зама кончились все силы, она подошла к двери, заперла ее, прекрасно понимая, что мальчишка неспроста посматривает на выход, собираясь улучить момент и дернуть, и села обратно за стол, устало опустив перед собой локти, уронив лицо в ладони.
– Теперь моя очередь, – Майка подошла к Боре, взяла его за плечо и чуть нагнулась. Тот инстинктивно сжался. Будучи ростом ниже своей противницы, без финского ножа, да еще на вражеской территории, он почувствовал себя несчастным и крайне уязвимым. Майка с удивлением увидела слезы, навернувшиеся на его яркие, как крылья майского жука, глаза.
– Знаешь меня?
– Чеслово, нет, – пискнул он.
– Мой отец работает в Институте судебно-психиатрической экспертизы, что в Кропоткинском переулке, гипнотизирует преступников, чтобы те сознались в своих преступлениях. Давай договоримся так, ты просто расскажешь, кто тебя попросил мне руку в чернилах испачкать, а я тебя отцу сдавать не стану.
– Друг твой и попросил. Ты с ним шла. Он потом, видно, передумал и хотел нам помешать, но было поздно, нам семь червонцев заплатили, по одному на душу, а работу надо выполнять до конца, – тихо, но с достоинством, ответил мелкий.
Майка расстроилась, услышав такую новость, но вида не подала. К тому же тотчас пришло воспоминание о том, что Коля все время пытался в чем-то сознаться, что-то объяснить, но как-то путано и непонятно. Его заставили ударить Мишку, могли принудить и мальчишек подговорить, чтобы те подкараулили Майку.
– Ты сказал, что не знаешь меня, а кричал, мол, отцу передай про черную метку, – сказала она, нагнувшись к нему еще ниже и взглянув еще строже.
– Я не знаю, что это значит. Мне велели так сказать.
– А кто? Тоже друг мой?
– Он.
– С ним был кто-то?
– Да, мужчина.
– Он платил вам?
– Он.
– Ага, это уже интереснее. Лицо опиши, рост, возраст, особые приметы.
– Лица не видел. Да и он стоял в стороне, спиной. Я говорил только с белобрысым. Белобрысый взял деньги и нам передал.
– Как одет был взрослый?
– Темный макинтош мешком, кепка на лицо, шарф.
– Полный или худой?
Боря насупил лицо, отвернулся.
– Не знаю.
Майка повторила вопрос, еще раз напомнив про гипноз.
– Ну худой.
Большего она от него не добилась. Но все же была удовлетворена уловом. Злиться на Колю не выходило. Того продолжает держать в цепких когтях какая-то неведомая шайка, похожая на «Черного ворона», или на банду Ивана Белого или, может быть, даже на «попрыгунчиков». Колю надо спасать! Но Майка не знала, как заставить того сознаться. Его шантажировали, пугали, грозили смертью отца и матери.
Выйдя из здания детдома, Майка отправилась обратно – к Коле.
Глава 9Выстрелы
На Баумановской улице Майка была к закатному часу. Небо заволокло тучами, и с севера дул холодный ветер, волоча вдоль улицы вихри желтых листьев – частью они падали с полуголых ветвей, частью стелились по земле. С громким карканьем неслись по серому небу вороны. Наверное, было уже поздно для визита, но Майка не хотела откладывать серьезный разговор в долгий ящик. Встав под окнами дома № 13, она убрала за уши волосы, нагнулась и подобрала камешек, решительно замахнувшись, бросила.
Коля ее все-таки ждал – тут же был на подоконнике. Высунул голову в приоткрытую фрамугу, но не успел ничего сказать, Майка его опередила:
– Сейчас же спускайся, разбойник! Или я поднимусь – будет хуже.
Коля сполз одним коленом с подоконника, но замер.
– Я его нашла! – крикнула Майка, решив, что так будет понятнее. – Меченого нашла. И он мне все выдал.
Коля закрыл фрамугу и исчез из поля зрения. Майка не успела дойти до угла дома, как он выскочил из-подъезда в небольшой ухоженный дворик с кустами и молоденькими деревцами, ограниченный стеной соседнего дома.
Держа руки в карманах пальто и втягивая голову в воротник, Майка шагнула в ворота. Они встали друг против друга на расстоянии десяти шагов, как дуэлянты. Коля был в домашних штанах и легком рыжем вязаном свитере, тут же облепившем его под порывами ветра, зяб, обнимал себя за плечи и трясся, смотрел с тревогой. Майка гипнотизировала его исподлобья, хмурясь и поджимая губы.
– Я все тебе объясню, – громким шепотом начал он, протянув руки. – Я специально пошел – проследить, чтобы они тебя не слишком зашибли.
Майка презрительно посмотрела на его протянутые руки, подняла глаза к лицу.
– То же самое ты говорил, когда Мишку ударил, – процедила она. В подворотне ветер завывал особенно зло, кусал за щеки, норовил заползти за шиворот, хлестал волосами по щекам.
– У меня не было другого выбора! – крикнул он.
Колино лицо из отчаянного стало яростным. Майка молчала.
– Ты не хотела меня слушать. А я говорил, просил много раз убежать, тебя с собой звал… Да, это я придумал с черной меткой, я нашел детдомовских – этот приют находится на попечении отца. По его инициативе Наркомздрав отчисляет ежемесячно крупные суммы. И я всех там знаю давно, они за кусок хлеба пойдут на любые баррикады, – пытался он перекричать ветер.
Майка испытывала его безмолвием, наблюдала за игрой эмоций, за тем, как его красивые черты искажались при натуге, как он белел и краснел, как увлажнились и растягивались губы, а в уголках собралась слюна. Черные глаза оставались сухи, точно при лихорадке. Блеск их был почти безумный. В деревне про него сказали бы – бесноватый.
Тут он сник, видя, что Майка к его речам равнодушна, с минуту смотрел зло и тоже молчал, поджав губы, а потом опустил голову, плечи, со стоном выдохнув:
– Я боялся, что они тебе руку отрежут. Я не знал, что у них нож.
Со стороны улицы послышался шум колес, подъехал извозчик. Майка обернулась. В подворотню вбежала сестра Коли в своей птичьей шляпке и светлом модном пальто. Она что-то живо рассказывала следовавшему за ней чернявому, сильно загорелому молодому человеку, он был взволнован, кусал губы и постоянно просил Лизу не торопиться, но она не слушала, неслась вперед, помахивая ему и понукая, а вскоре исчезла в подъезде.
Молодой человек остановился против Коли и поздоровался, неловко сообщив, что приехал просить руки его сестры. Коля недовольно передернул плечами, буркнул, что не возражает и желает всяческого счастья.
Майка чуть отстранилась и слушала их, поглядывая, как на двух червей, внезапно вылезших из надкусанного яблока. Некстати подумалось, что когда-нибудь Коле придется стоять перед ее отцом вот с таким же глупым видом – он уже раз заикнулся, что собирается жениться. Но Майка упорно старалась пропускать это мимо ушей. Во-первых, Коля – преступник, и она явилась его разоблачать, а во‑вторых, они слишком малы для таких глупостей.
Жених исчез в дверях подъезда, и Майка с Колей опять остались наедине со злым ветром. Тут она решила, что пора сменить тактику и стать на некоторое время вежливой и даже ласковой.
– Почему бы тебе все не рассказать? – вкрадчиво спросила она.
– Я не могу. Все уже так далеко зашло, что мне не выпутаться. Я принял решение.
– Какое?
– Единственно верное, – Коля закрыл глаза и несколько секунд стоял, готовясь продолжить признание, но никак не находя смелости и сил.
– Ну! Какое? – наступала Майка.
– Мне дали оружие. Револьвер, – тихо и сбивчиво, от холода или страха стуча зубами, заговорил он. – Не знаю, что это значит. Думал, гадал… Шутка ли, револьвер, настоящий. Может, я должен буду им угрожать? А в случае сопротивления кого-то убить?
– Убить?! Кого? Моего отца, что ли? – Майка почувствовала, как волосы встали дыбом от этих страшных слов.
– Я не знаю! Может, и твоего, а может, своего, – он опять споткнулся. – Но я убивать не стану. Я просто… я просто сам застрелюсь. И все. Дело с концом. Мне когда скажут стрелять, а я дуло к виску и… все.
За спиной опять послышались шаги, и во двор завернул человек, тихо проскочил мимо и зашел в подъезд.
– Ты что такое говоришь, Коля? – Майка схватила его за руки. Он дрожал, как осиновый лист, озяб, перетрусил. Майке стало его жалко. – Ну ты чего, с ума сошел? Ты же не трус!
– Если застрелюсь – меня трусом не станут называть, – надулся он.
– Слушай, – Майка отпустила ладони Коли и сжала его плечи. Наверное, со стороны это выглядело странно: девочка успокаивает едва не плачущего мальчишку. В Гражданскую войну мальчики его возраста погибали в окопах и на баррикадах, а у него тряслись губы и на ресницах плясали искорки слез. – Слушай, ведь застрелиться всегда успеть можно, а еще – выпить яду. У папы в институте можно добыть цианид, например. Две минуты – и тебя нет. Без боли и мучений. Глоток и все.
Коля посмотрел на нее с недоумением.
– Я к чему говорю, а давай отложим твое самоубийство и попробуем спастись? Пойдем к папе, все ему расскажем. Он уже стал задумываться, отчего в вашем доме какие-то таинственные беспорядки происходят. Мы тебя спрячем, увезем куда-нибудь. И отловим твою банду.
Коля замотал головой.
– Ты не понимаешь, – только и сказал он, привалился к стене, сполз по ней спиной и обнял колени. Майка села рядом и осторожно погладила его по холодным, как ледышки, пальцам.
– Ты замерз, иди оденься.
– Не хочу туда возвращаться.
Они еще немного посидели, Майке не нравилось, что Коля мерзнет в своей домашней одежде, подрагивает, как под воздействием тока. Распахнулась подъездная дверь, и во двор вылетел жених Лизы. На нем лица не было, он шел пошатываясь, то и дело потирая ладонью лоб, глаза, щеки, словно желал снять какой-то чудовищный морок и прозреть, проснуться от кошмара. Вслед за ним выбежала и его взбалмошная невеста.