м голосом и повернул к двери. Грених дернул за ним в коридор. Как можно быть таким идиотом! Насилу удержался, чтобы не схватить за грудки, не припереть к стене, уже сжимал и разжимал кулаки, следуя за ним, как сомнамбула. Врач неумолимо удалялся. Не зная, что предпринять, Грених сердито крикнул, что, если жар не спадет к вечеру, он будет требовать другого доктора.
Тот бросил за плечо равнодушный взгляд и исчез за дверью. Эту фразу хирург слышал по сто раз на дню от взволнованных родных и близких своих бесчисленных пациентов. Грених не был первым и не будет последним. Да, он сам точно так же равнодушно смотрел бы на истеричного посетителя, у которого была бы больна жена, мать, отец, ребенок… Делать нечего, придется довериться его спокойствию.
Остановившись посреди коридора, Грених сжал пальцами глаза. Не терять головы! Действовать, найти Сацука раньше, чем тот успеет бежать.
Возвращаться тотчас в следственную часть не стоило. Грених понимал, что у лже-Швецова в здании на Столешниковом переулке наверняка несколько человек соглядатаев, кого он втайне прикармливает. И ему сразу доложат о приходе Грениха к Фролову – это стало бы для прокурора сигналом, что Константин Федорович на сделку не пойдет. Пришлось выдумать конспиративный способ выманить Алексея, воспользовавшись телефоном в приемном покое. Нависнув над трубкой и чувствуя себя персонажем детективного романа, Грених вызвал Фролова, попросил его быть через полчаса на Чистых прудах, никому об этом не сообщать. А чтобы тот не успел опомниться, сразу дал отбой.
Погода к началу октября стояла ясная и хрустально-свежая, дождя не было несколько дней, сухая желтая листва вихрилась под ногами, пахло влажностью стоялой воды, ртутная поверхность водоема отражала бледно-голубое небо, серые здания, этажи облаков и точки-тире несущихся по нему воробьиных стаек. По дорожкам важно вышагивали вороны в черно-серых сюртуках.
Грених дважды обошел пруд кругом и уже думал, что старший следователь не придет, но тот наконец появился со стороны недавно снесенного уродливого памятника Грибоедову.
– Что-то с Агнией Павловной? Ей стало хуже? – запыхавшийся и раскрасневшийся, держа свою кепку в руке, подбежал он. Грених смотрел не на него, а на его головной убор. Сжалось сердце – вчера на напавшем был точно такой же. Он уже обжегся на доверии раз. Был у него стажер, предавший его и подставивший, и теперь невольно он ожидал подвоха отовсюду.
– Откуда тебе известно, что с Агнией Павловной?
– Так вся следчасть на ушах стоит, говорят, она в больнице. Я названивал вам все утро, всех ваших соседей по квартире перезлил. Майка отвечала, что вас нет до сих пор дома и она не знает, где вы и когда вернетесь.
– Кто сказал тебе о том, что с Асей? – сквозь зубы процедил Грених, схватив за локоть Фролова и впившись взглядом в его лицо, наблюдая изменения мимики и пытаясь поймать на лжи. Фролов, обескураженный и все еще отдыхивающийся, смотрел в ответ и хлопал глазами.
– Наш секретарь, – спокойно ответил он, – Лидия Павловна. А кто ей – понятия не имею, женщины всегда откуда-то все узнают. У них есть какой-то общий осведомитель.
– Никто не знал, что на Асю напали.
– Напали? Но мне сказали, что она в больнице. Только это.
Грених отпустил его локоть, сделал два шага в сторону и сел на лавочку.
– Наверное, мог видеть кто-то из знакомых. Вчера на Петровской было полно народа, вызывали «Скорую помощь», но мы уехали на извозчике, – проговорил он, следя за легкой рябью на поверхности пруда.
Фролов смахнул со скамейки листья и тоже сел.
– А что случилось?
В двух словах Грених поведал о вчерашнем злоключении, добавив и то, что Ася опознала Сацука.
– Ну тогда надо сейчас к нему пойти и прижать к стене, – предложил старший следователь.
– Подожди. Я еще не все тебе сказал, – со вздохом ответил Константин Федорович.
– А что еще случилось?
– Случилось, – невесело хмыкнул Грених. – Готов услышать? Точно? Потому что к такому надо заранее быть готовым.
– Ну? – нетерпеливо нахмурился Фролов.
– Швецов Савелий Илиодорович умер в конце июля 1917 года. Его убили точно так же, как Киселя, – удушили веревкой, закрутив ее штыком от винтовки Мосина.
Фролов открыл и закрыл рот, недоуменно уставившись на Грениха.
– Что? Как это? А кто тогда в прокурорах сидит?
– Понятия не имею. Но он точно как-то связан с Киселем и… атаманом.
– Не-ет, нет! Не может быть, – помотал головой следователь.
– Тебя совершенно не удивляет, что прокурор, будучи чекистом, ходил в ставку Степнова договариваться, а?
– Ходил! И свидетельства есть. Как входил к нему без оружия, подняв руки, и выходил так же. А благодаря сведениям, что он добыл, потом диверсию белых предотвратили… Ну помните, про полковника Любомирова, который разобрать железную дорогу у села Мосолова собирался?
Константин Федорович усмехнулся, проведя рукой по лицу. И стал рассказывать старшему следователю историю о своем конфликте с унтером Швецовым, о том, как унтер украл у него учебник и, размахивая им, как какой-то гимназист-задира, разглагольствовал, мол, в книге описаны способы убивать. А на следующий день, едва он был обнаружен мертвым на подоконнике, взлетел на воздух весь перевязочный пункт.
– Вот откуда у вас на спине и руке… – Фролов невольно правой рукой обхватил левое плечо.
– Я только из постели вылез, одеться не успел. Опалило.
– Дела! А тому, кто убил настоящего Швецова, получается случайно, что ли, подали идею удушить по учебнику?
– И он это повторил с Киселем.
– Кто это, по-вашему?
– Тот, кто был в перевязочном пункте в тот день. Я не знаю, кто тот человек, что сейчас сидит в кабинете прокурора, но унтера Швецова он выбрал заранее. А идея убить подвернулась случайно. Но что, если он только и ждал удобного момента уничтожить человека, чье место собирался занять? А заодно весь его взвод, который на тот момент находился после июньских сражений в лазарете. Усадил покойника на подоконнике, как чучело, чтобы мы стояли и пялились, пока за нашими спинами готовились взорваться начиненные взрывчаткой банки из-под тушенки или еще что.
– Старший унтер-офицер Швецов… – медленно произнес Фролов и призадумался. – Он носил это звание до революции, потом вернулся в Рязань к родственникам, записался там в Красную армию, его назначили начальником чрезвычайки. А… у него еще было письмо от одного из командиров революционного отряда, там тоже какие-то заслуги были перечислены. Он был ярым большевиком.
– И хорошим пройдохой.
– Да как мы это докажем?!
– Мне уже были предложены деньги за молчание.
– Константин Федорович! – ужаснулся Фролов.
– За кого ты меня принимаешь? – ответил Грених любимой фразой дочери. – Ситуация, однако. Так просто не заявишься с обвинениями, у которых одно лишь доказательство – мимолетное воспоминание…
– А вы… у-уверены? – осторожно начал Фролов.
– Что это мне не приснилось?
– Что это Шве… ну тот, который сейчас себя Швецовым зовет… перевязочный пункт взорвал? – спросил Алексей. Фролова снедали сомнения в достоверности этой истории. И Грених понимал, что выстраивать версии на столь хлипкой субстанции, как воспоминания одиннадцатилетней давности, дело неблагодарное.
– Надо все же с чего-то начать распутывать этот клубок, – предложил он. – На самом деле у нас просто тьма улик, тысячи нитей. Убийство агента угрозыска…
– Самоубийство, – уточнил Фролов машинально.
Грених поморщился – в сифилис Баранова он не верил.
– Итак, – с настойчивостью продолжил он, – у нас есть Баранов, Сацук, напавший на Асю, застреленный Бейлинсон, у нас есть дом № 13, венгры, список жильцов, их подлинные истории, которыми Ася исписала несколько тетрадей. Они, кстати, все еще у тебя?
– Да, конечно.
– Конечно, – передразнил Грених. – Теперь мы не можем быть уверены, что вещдоки в безопасности у вас там, в следственной части. Быть может, вы делите квартирку с самим атаманом Степновым.
Накатили черные мысли об Асе, он сжал голову кулаками, процедив сквозь зубы: «Черт-те что!» – но тут же выпрямился. Фролов смотрел на него извиняюще-опасливо, как смотрят на больных и дурачков. Эх, не поверил!
– Ладно, – сам себя успокоил Грених. – Что есть еще? У нас имеется отпечаток пальца, который мы никуда не можем пристроить, и Кисель. Кто был в здании в день его смерти? Вечер пятницы, приемные часы кончились, народу немного. Кого ты помнишь? Может, кто подозрительный?
– Был Сацук. Он явился с новой жалобой, требовал принять, хоть день уже закончился. Опять ему чем-то венгры досадили.
– Надо с него взять отпечатки пальцев.
– Как он мог зайти к Киселю? Того под охраной держали. Если уж на то пошло, к нему спокойно мог попасть только прокурор, да он и был у него. А последним заходил я, и Кисель был жив-живехонек.
– Значит, каким-то образом Сацук зашел в камеру.
– Каким? Он что – Гудини? Или тоже гипнозом владеет?
– Хорошо, – Грених на мгновение зажмурился, оставив эту нить и пытаясь схватиться за другую. – Майка утверждает, что в день убийства Бейлинсона видела входящим и выходящим человека, одетого, как тот, что вчера напал на Асю. И кстати, он почему-то носит вот такую же кепку, – он взглядом показал на предмет в руках Фролова. Фролов тоже посмотрел на свою кепку, а потом на профессора.
– Вы что, меня подозреваете в чем-то?
Константин Федорович отвернулся. Ему стало стыдно, что он набрасывается на мальчишку, который уже триста раз доказал и свою честность, и почти детское прямодушие.
– Прости, не хотел… Все еще не забыл ножа в спину от Пети, приходится быть начеку. Вчера чуть не убили мою жену.
– Понимаю. Хотите, я выкину? – старший следователь замахнулся, чтобы запустить головным убором в пруд, но Грених его остановил.
– Не надо. Ерунду не делай. Но, думаю, совпадение это – неспроста. Сацук носит такую кепку?
– Нет, ни разу не видел. И макинтоша он не носит, ходит в старой затертой черной кожанке, а кепка у него тоже из черной кожи, ручной работы, он ею вмятину в голове прикрывает – военная травма. – Фролов решительно поднялся. – Но он пытался убить Агнию Павловну! А если еще и связан с атаманом… то он и Бейлинсона мог застрелить. Вот я знал, знал, что отец Коли не был заложником, он этих бандитов вокруг себя собрал, чтобы не отдать советской власти усадьбу. А Сацук – один из них, если не сам атаман. И убил доктора, чтобы тот не проговорился, а Колю подставил.