– В том-то и дело. Десятка полтора, если быть точным.
– Ну а на бутылке, стакане, на предсмертной записке?
– На предсмертной записке на уголке есть небольшой след, очень слабый.
– И он совпал с отпечатком Швецова?
Фролов опять опустил голову, пряча взгляд и краснея.
– Константин Федорович! – выпалил он, набрав воздуха в грудь, но обращаясь к бумагам на столе. – Я не брал отпечатков у Швецова. Мне кажется, вы погорячились… на его счет. Нет доказательств, что он взорвал перевязочный пункт. И признаний он вам никаких не сделал… Да, он воспользовался вещевым мешком Швецова. Такое могло случиться с человеком после взрыва, в помутнении… Но ведь это же не может враз перечеркнуть всего того, что он сделал для страны… Давайте не будем торопиться и…
Грених не дослушал его слезливую речь.
– Отпечатки нужно было взять для дела об убийстве Бейлинсона. Дай мне папку, – оборвал его он.
– Что вы хотите делать?
– Дай, я сказал!
– Если только я уже не отправил карточки обратно в угрозыск… – Фролов принялся копаться в бумагах на столе, раскидывая карандаши, перемещая папки целыми кипами из стороны в сторону, пока дрожащими руками не протянул одну из них Константину Федоровичу.
Грених быстро пролистал, отметив, что результаты дактилоскопической экспертизы не содержат карточки Швецова, нашел написанное самим Фроловым направление прокурору на дактилоскопию, не отданное ему.
Сверля следователя ядовитым взглядом, Грених набрал номер Регистрационно-дактилоскопического бюро при угрозыске и вызвал дактилоскописта, попросив взять все необходимое для процедуры.
Тот явился через десять минут, но не потому, что Большой Гнездниковский тут рядом через Тверскую. Грених был столь резок по телефону, что на том конце провода не сообразили, кто звонил, перепугались и решили не тянуть резину.
На пороге стоял невысокого роста серенький человечек в широкой, с чужого плеча мокрой шинели, держа в руках чемоданчик. Он выглядел жалко, промок, дрожал, пытаясь убрать с лица назад жидкие пряди непонятного цвета.
– Простите, что оторвали, Иван Григорьевич, – расплылся в виноватой улыбке Фролов и бросил хмурый взгляд на Грениха.
– Забыли кое у кого взять пальчики, Сербин, – ледяным тоном объяснил профессор и тут же, не давая тому опомниться, распахнул дверь и увел специалиста на пятый этаж.
К прокурору было попасть чрезвычайно сложно, перед дверью в его кабинет уже собралась непроходимая толпа, но Грениха это не остановило. Он двигался сквозь нее, как ледокол «Ермак» среди айсбергов Северного Ледовитого океана, все отскакивали от человека, идущего таким стремительным шагом. И, когда дверь на мгновение открылась, чтобы выпустить одного посетителя и впустить другого, Грених вырос в проеме каменной стеной.
– Дело чрезвычайной важности, прошу простить, – сказал он, сердито глянув на ошарашенного посетителя, было сделавшего шаг. Тот невольно дал дорогу.
Появление Грениха прокурор воспринял с напряжением в лице. Он вкрадчиво спросил, с чем тот явился, профессор тем же вкрадчивым тоном объяснил, указав на дактилоскописта.
– Вы что же, за Фролова всю работу делать будете? Кажется, он давно уже не стажер! – вскипел прокурор. – Кто вам дал право отрывать меня от дела, влетать в кабинет без спроса?
– Не всю, – спокойно возразил Грених. – Вы позабыли сдать отпечатки пальцев.
– Я ничего не забыл. Я никогда ничего не забываю. Снимать с меня отпечатки надобности нет, я уже говорил это Фролову.
– Это была простая формальность, которой вы пренебрегли, пользуясь служебным положением, – Грених повысил голос. – Ваш племянник и жених вашей племянницы все еще вынуждены соблюдать домашний арест из-за того, что следствие стало. У следствия есть лишь одна улика – найденный отпечаток кого-то третьего, находившегося в день убийства с доктором и его сыном в кабинете его квартиры. И следствие обязано взять отпечатки у всех – всех! – кто проживает на жилплощади убитого.
Швецов смотрел на него так, будто готовясь воскликнуть: «И ты, Брут!»
– Уж таковы правила, – подытожил профессор, протягивая бумаги, как если бы это было письменное объявление войны. – Вот направление от старшего следователя.
– Меня не было дома в то злосчастное воскресенье, не говоря уже о самом моменте убийства.
– Я здесь, чтобы были соблюдены формальности, а не обсуждать это.
– Вы меня что, обвиняете в убийстве, товарищ Грених? – прогремел Швецов, покосившись на Сербина, с ужасом слушающего перепалку и нервно сжимающего ручку чемоданчика каждый раз, когда голоса повышались до опасных тонов.
– Так вы позволите специалисту по дактилоскопии сделать свою работу? – профессор стоял, как скала, с совершенно непроницаемым лицом. Прокурор не имел права отказывать. Он сам это прекрасно знал. Выждал минуту, снял пиджак и принялся расстегивать запонки, всем своим видом давая понять, что Грениху теперь не поздоровится, вызов принят.
Бросив взгляд на его манжеты, Грених заметил чернильное пятно аккурат рядом с запонкой. Для химического карандаша слишком черное, а чернила, которыми пользовался Швецов, были синими.
Чтобы снять дактилоскопическую карту по всем правилам со всеми десятью пальцами и обеими ладонями, с размерами, контурами не только пальцев, но и сочленениями фаланг, длиной и шириной суставов, пользовались типографской краской. С ледяной покорностью пленного Карла Стюарта Швецов дал перепачкать свои нежные, как у музыканта, руки с отшлифованными, аккуратно подстриженными ногтями. Сербин наносил краску сначала на тонкую металлическую пластинку, протягивал ее Швецову, тот прокатывал палец по ней и переносил отпечаток на белый лист бумаги. Невольно на манжету, которая соскользнула с локтя прокурора, легло еще одно пятно. И оно было точно такое же, как и первое, – из типографской краски. Где он мог ею перепачкаться раньше?
– Я это вам так не оставлю, – с ненавистью процедил прокурор, нервно схватился за платок, когда процедура снятия отпечатков была завершена.
Грених учтиво наклонил голову, все еще держась в роли английского дипломата, нанесшего визит представителю вражеского лагеря, и вышел в коридор. Выбираясь из толпы, он с досады сжимал кулаки, злой на Фролова, на себя – за то, что пришлось изобличить свою позицию. Больше нельзя тянуть, давая прокурору думать, что можно откупиться взяткой за молчание. Отныне время побежит с двойной скоростью.
Залетев в кабинет старшего следователя, Грених нашел его сидящим на подоконнике со скорбно опущенной головой.
– Леша, соберись, – как можно мягче попросил он, кладя папку с делом на край его стола. – Мне надо к Асе. Я не был у нее сутки, я давно не видел дочь. Соберись, ты нужен делу. Отпечатки пальцев Швецова и Сацука в Дактилоскопическом бюро. Тряси их. Пусть скорее дадут ответ.
– Но я не бог, и в бюро сидят просто люди, я не могу сделать так, чтобы оттиски совпали с найденными у доктора и на предсмертной записке отпечатками, как того вы хотите! – вскричал Фролов. – Вы считаете, что дактилоскопия – это прямо волшебство какое-то. Установить тождество одного отпечатка с другим ничего не стоит, только если была регистрация в угрозыске. Берут две карточки и сличают по серии и номеру. Тогда нет вопросов! В остальных случаях – это почти всегда условно. Это вы способны обнаружить в мертвом теле то, что другие не находят, это вы видите людей насквозь, а наш Сербин – простой смертный, и у него отпечатков таких за день накапливается еще штук пятьдесят, полтора десятка из которых из-подвала дома № 13. И все они не идеальные, какие-то смазаны, какие-то едва различимы, большинство без папиллярного рисунка и непонятно с какой руки и с какого пальца. На предсмертной записке Сацука крошечное пятно, обнаруженное с помощью кристаллического йода, настолько маленькое…
– У них есть микроскопы! – напомнил Грених. – Не нужно мне здесь плакаться. Если есть материал, надо из него вынести как можно больше сведений.
– Как у вас все просто!
– Нет, у меня тоже непросто. Я всю ночь искал причины насильственной смерти у Сацука. Да, не нашел ни яда, ни внутренних повреждений. Но точно знаю, убили его мертвецки пьяным. Сам бы он до лестницы не дошел с таким количеством алкоголя в крови.
– Как вы это можете знать? Пьяным море по колено. В суде такой аргумент не примут. Есть же индивидуальная переносимость.
– Ты мне не веришь? – вырвалось с той же интонацией отчаяния, что у Швецова, когда тот поведал свою историю.
– Верю, я хочу верить! Но вы так торопитесь. И брать отпечатки у прокурора – это ужас что такое…
– Он был вчера в подвале дома № 13. Он убрал своего подельника, – Грених понизил голос; и ему самому казалось, будто не про убийцу он говорит, а про то, что у него на чердаке завелись бесы, до того нелепая складывалась ситуация. Било в висках: «А что, если ты ошибаешься?»
Но нет, он не ошибался. Могла подвести его память, но не профессиональное чутье.
– И Бейлинсона он убил, – добавил Грених уже громче, чтобы выглядеть убедительнее. – Мотив у него есть – женщина и квартира. Теперь мы это узнаем наверняка. Там хороший был отпечаток, от пороховой копоти. Когда будут готовы результаты?
– Я думаю, до вечера. Но что мы будем делать, если опять ничего не совпадет? Меня вышвырнут к чертовой матери не только со службы, но и из партии за то, что я позволил вам ходить к прокурору и брать его отпечатки. Вы – сумасшедший!
– Если мы его упустим сейчас, то уже никогда не сыщем никаких доказательств его преступности. Он все подотрет. Так что, Фролов, садись на телефон и трезвонь им каждый час, а если это не поможет ускорить процесс – иди на Большой Гнездниковский, бери Сербина под жабры, требуй от него результаты, можешь угрожать своим табельным оружием. Я позвоню из больницы.
Глава 18Идиот
Зайдя к секретарю Лидии Павловне, Грених попросил разрешения воспользоваться ее телефоном. Он не стал звонить от Фролова. Набрав номер приемного покоя Басманной больницы и заговорив, как ему самому казалось, нарочито громко, он попросил узнать, как поживает пациентка хирургического отделения Агния Павловна Грених. Ему было сложно городить шута при сотрудниках следственного отдела и прокуратуры губсуда, тем более при вытаращившей глаза Лидии Павловне, которая даже затаила дыхание, чтобы не упустить ни единого слова из уст профессора. Он чувствовал себя круглым дураком, но следовало убедить шпионов Швецова, что Грених собирается сейчас навестить супругу, хотя у него были совсем иные планы.