– Швецов убил отца Коли, давно собираясь от него избавиться, – проговорил Грених, когда они с Фроловым остались одни. – Во-первых, жениться хотел на Ольге, семьей готовой обзавестись, нажитой квартирой, которую обустраивал для них, но берег для себя. Во-вторых, Бейлинсон уже сдал. Прежде они со Швецовым были друг другу замечательными пособниками. Бейлинсон стругал для него ложные экспертизы. Но вечная жизнь под игом могущественного любовника своей жены – то еще удовольствие. Последнее время доктор постоянно был пьян от эфира! Он употреблял его уже давно и с дозировкой старался, как опытный медик, не шутить, умел ото всех скрывать свою зависимость. Но если бы ты пригляделся к нему пристальней, то заметил бы, что он постоянно был будто в полусне, говорил медленно, двигался с неохотой.
– Но мне казалось, у него мягкий характер.
– А редкие вспышки агрессии?
– Не припомню таких.
– Он накричал на жениха своей дочери в тот день перед собственной смертью, ты же слышал рассказ Лёни. Разве это естественно для человека с мягким характером? Доктор принял эфир сразу после того, как его дочь увела своего суженого. Это было во всех отношениях удобное время для убийства. Швецов собирался его убрать, нарочно подгадав так, чтобы в этот день состоялся приезд жениха. Мне думается, он собирался отравить доктора эфиром, а потом выставить все так, что тот в чувствах принял чуть бóльшую дозу.
– Швецов был в воскресенье в Столешниковом переулке, в прокуратуре! – возразил Фролов. Но не злясь уже, а искренне пытаясь понять Грениха. – Как же он проник в квартиру?
– Ты помнишь, Майка говорила, что видела кого-то в макинтоше, шарфе и кепке заходящим в дом? Жаль, она не обратила внимания на его рост. Так для конспирации одевался Сацук. В этом обличье управдом подошел к Асе, чтобы убить ее. Так решил одеться и сам Швецов, чтобы примета указывала на Сацука. Кто удивится, повстречав управдома в подъезде? Оделся, вышел из здания прокуратуры, сторож его и не признал, зашел к себе домой, дождался, когда дочь доктора с женихом поскандалят и уйдут, направился к Бейлинсону. А вот тут произошло то, чего он не предвидел: в квартиру поднялся Коля.
Грених сделал паузу, на минуту закрыв глаза и рисуя в мыслях картину преступления.
– Майка, по ее рассказу, отправила Колю одеться – было холодно, а он спустился во двор в домашнем. Судя по тому, что с Колей начали происходить странные психологического толка метаморфозы: он плохо учился, дерзил учителям, – мальчику открылось, что за человек его дядя. Это случилось примерно год назад, может, больше. Год Коля носил его тайну и как партизан молчал… Появление его в квартире в ту решающую минуту было чистой случайностью, роком. По словам Майки, Коле дали револьвер, и он этим оружием кому-то должен был угрожать… – Грених поморщился. – Черт возьми, они ведь еще дети, а были участниками в чужом преступлении, главными свидетелями. А мы не все их слова воспринимали всерьез!
Он на миг замолчал, переживая короткий приступ страха за дочь, перед глазами встала картина того, как Майка вошла к Коле и увидела того с оружием в руках, а потом и убитого.
– Мальчишка застал дядю за секунду до убийства, – возвращаясь мыслями к делу, продолжил профессор. – Взял револьвер, который ему якобы дал Кисель еще до своей смерти, и… двинул в кабинет с намерением его прикончить.
– Прокурора? Дядю своего?
– Да. Коля не хотел ему подчиняться, всячески брыкался и артачился, но не сдавался. У дяди были странные меры воспитания. Зачем было заставлять мальчишку бить своего товарища, Мишку? И револьвер ему дали не без ведома дяди. Тоже… зачем? Зачем ребенку с нестабильной психикой давать оружие? Может, думал, что, если даст красивую и опасную игрушку, в мальчишке проснутся воинственные начала? Он пытался сделать из него «настоящего мужчину» по собственным меркам. Вот и поплатился. Коля воспользовался выданным ему оружием против него самого и стрелял в него. Причем три раза! Но все мимо, потому что он не убийца, стрелять в живого человека – не каждый взрослый на такое силы в себе сыщет. Рука его дрогнула, и Швецов отобрал оружие.
– И застрелил доктора… Но зачем? – недоумевал Фролов. – Ведь он приготовился его отравить.
– Дом сотрясся от выстрелов, доктор Бейлинсон, вероятно, хоть и под эфиром, но все же опомнился, перепугался, мог оказать сопротивление и создать ненужные улики борьбы. Эфиром его травить уже было поздно. И Швецов, вдруг осознав, что не все еще потеряно, ведь убийство можно будет спихнуть, например, на Лизиного жениха, расстреливает доктора. Произошедшее не входило в планы Швецова. Он только что совершил очень опрометчивый поступок, поддавшись напору момента. Тогда-то он и потерял на мгновение бдительность, зачем-то машинально снял перчатки, возможно, не хотел перепачкать копотью Колю, ведь подставлять его он не собирался. Возможно, Коля оттолкнул Швецова, между ними был, разумеется, конфликт. Швецов не заметил, как задел стул… Копоть с перчатки все же попала ему на пальцы, поэтому вышло так, что он оставил на спинке стула отпечаток. И если бы не жених Лизы, то картина преступления стала бы непоправима. Либо самому быть обвиненным в убийстве, либо свалить все на собственного сына?
– Собственного сына? – Фролов закашлялся.
– Коля отсиживался в заточении дома, пока прокурор решал, как подвести убийство к жениху. Но Лёня сам попал в его паутину, случайно прочтя дневник Лизы.
Тут раздался стук в дверь, вбежала секретарь Лидия Павловна с круглыми от испуга глазами и сообщила, что на Баумановской улице произошло несчастье – из окна дома № 13 выпал ребенок и на место происшествия срочно вызывают именно Фролова.
Глава 22Побег
После прозвучавшей фразы: «Из окна выпал ребенок», Грених уже ничего не слышал и не видел. Вскочил, в глазах потемнело, с горечью вспомнил, что все время, пока Ася лежала в больнице, он как оголтелый носился по городу, пытаясь собрать доказательства преступности Швецова, а Майка оставалась сама себе предоставленная и могла выкинуть какую-нибудь опасную выходку. Она уже заманила в подвал заброшенного дома обидчика Коли – Киселя, она могла продолжать посещать своего товарища, живущего на Баумановской улице, и нарушить условия домашнего ареста, забравшись к Коле в квартиру через окно.
В голове звенело – Майка разбилась. Он не уследил. Забыл про ребенка, забыл!
Только уже в машине, к которой они с Фроловым бросились едва не наперегонки, Грених удосужился спросить у Лидии Павловны, кто ей сообщил о несчастье.
– Не могу с уверенностью сказать, – ответила в волнении Лидия Павловна с крыльца. – Но голос был детским. Кажется, звонила девочка.
Эта новость возродила надежду – номер секретаря следственной части знала только Майка, и она же – кто еще? – могла попросить приехать знакомого ей Фролова. Она могла бы позвонить и самому Фролову в кабинет, но тот плохо приладил трубку к аппарату после того, как вызывал милицию, чтобы арестовать Сербина. Кто же? Кто же выпал из окна?
– Неужели Коля? – повернулся к нему Фролов, заводя мотор. «Рено» глухо заревел. – Сегодня я был у вас, хотел занести результаты экспертизы, но вас не застал. Майка показывала мне их переписку…
Машина тронулась, полетев в сторону Петровки.
– …Коля писал про свои… эм… не слишком простые отношения с э-э… как его теперь называть-то… дядей, чтоб меня. Не могу поверить, что он его сын! Как вы узнали? Как вы, черт дери, все узнаете? А то, что он его в наказание голодом морит, тоже знали? Кухню запер, перекрыл в ванной воду и по три дня не появлялся. Ваша Майка сегодня утром рассказала.
Грених молчал, глядя невидящими глазами перед собой и почти не слыша того, что говорил Фролов. «Боже, пусть это будет не Майка», – проносилось в голове. Ехать минут двадцать!
У дома № 13 собралась толпа, народ гудел, кто-то что-то выкрикивал, кто-то размахивал руками, возмущались, почему так долго не едет «Скорая». Из распахнутого окна на втором этаже свисала веревка, туго сплетенная из разноцветных простыней, ее слегка качал налетавший порывами ветер. Когда подъехал автомобиль Фролова, толпа раздалась по сторонам. Грених толкнул дверцу, едва Алексей нажал на тормоз. Машина была еще в движении, он выскочил и сразу же с невольным облегчением увидел Майку, стоящую на коленях перед распростертым на мостовой телом юноши. Он лежал на боку, под головой натекла лужица крови, плечо было вывернуто, локоть сломан, одна нога согнута в колене под неестественным углом.
Грених забыл, когда последний раз видел, как его дочь плачет. Она чаще злилась, супилась, ярилась. Но слезы… Слез на глазах этого серьезного до суровости ребенка, казалось, быть не может. Она обернулась на звук подъехавшей машины: перепачканное в грязи и крови несчастное детское личико, распухший нос, искривленный рыданиями рот.
– Папа, папа! – жалобно простонала она и не смогла ничего больше добавить, спрятала лицо в истертых до крови ладонях.
Тут вновь раздался шум мотора, подъехал таксомотор, из него выскочил Швецов.
Грених не успел ничего сделать.
Швецов набросился на Майку и зло ее отпихнул.
– Что ты наделала, девчонка! – заорал он. – Что ты натворила?!
Майка испуганно отползла в сторону, под ноги каких-то людей. Швецов обернулся к толпе и выпростал на нее палец.
– Она его все-таки доконала, она убила моего племянника.
– Он в обморок упал, – схватившись за рукав подошедшего к ней Грениха, крикнула Майка, – прямо с подоконника. Он не успел начать спускаться по веревке. Он упал в обморок от голода!
Швецов издал злобный полурык-полустон, своим устрашающим видом заставив Майку прильнуть к отцу, а толпу отшагнуть на полметра. Опустившись перед Колей на колени, он сгреб его, как медведица мертвое дитя, и прижал к себе. Грених хотел возразить, ведь мальчика надо было осмотреть, он мог быть еще жив, такое небрежное отношение к нему могло привести к еще большим травмам. Голова Коли свесилась, слева волосы его были красными, стала видна подсыхающая полоска крови в уголке рта – значит, сломал ребра, а осколки задели легкое.