– Да ладно!
– До двадцати трех лет.
Она тяжело откинулась на спинку дивана.
– Но я никогда не видела тебя за роялем! Почему ты это скрывала?
– Лиза, милая… До сегодняшнего дня музыка оставалась в прошлом. Иногда мне кажется, что того, о чем я тебе расскажу, на самом деле не было… И вообще, это длинная, запутанная и болезненная история.
Она нахмурилась, снова заволновавшись.
– Папа знает?
– Да, твоему отцу известно все, целиком и полностью.
У нее вырвался вздох облегчения. Потом наступила тишина. Я читала на ее лице вопросы и непонимание. Она хотела разобраться.
– Я начну с самого начала, согласна?
Она кивнула. Я удобно устроилась и развела руки в стороны.
– Иди ко мне, – позвала я.
Она прижалась ко мне, я погладила ее по голове, а она меня по ладони.
– Как у тебя колотится сердце, мама.
– Побудь рядом со мной, Лиза.
Я зажмурилась и набрала в легкие воздух:
– Я познакомилась с роялем в шесть лет…
Сестры щедро дарили мне любовь, тем не менее я росла в тени их тандема. Они производили слишком много веселого шума, поэтому мне было трудно к ним присоединиться и найти собственное место. В результате я главным образом молчала. Я уходила, когда меня просили уйти, и всегда предпочитала самые укромные уголки. Я была послушной, скромной, робкой, чтобы не сказать замкнутой. Когда я подросла и научилась думать, я решила, что постараюсь стать незаметной. Родители делали, что могли, на них не за что было обижаться. Но у них не оставалось времени, чтобы заниматься той маленькой девочкой, какой я была и которая свалилась на них, когда они ее не ждали. Они любили меня, в их отношении ко мне я никогда не сомневалась, и только хотела, чтобы они продолжали меня любить. Поэтому я старалась их не беспокоить и вести себя так, чтобы обо мне забывали. От меня ждали, что я всегда буду рядом с сестрами, а они смогут за мной присматривать, и я так и поступала, но никогда не приставала к ним. Я наблюдала, как они играют с подружками и улыбалась, когда Сюзанна и Анита интересовались, все ли у меня в порядке. Ответ их устраивал, они успокаивались и возвращались в свой мир. А я в свой.
Я не скучала, и одиночество меня не тяготило: я создала себе вселенную, полную грез, где главную роль играла музыка. Я мысленно напевала мелодии, и мне было хорошо. Сестры и родители ласково подшучивали надо мной, потому что я всегда выглядела так, будто только что проснулась. Школа стала для меня пыткой, там было недостаточно тихо, чтобы придумывать звуки и аккорды, пусть я тогда и не имела представления о том, что такое аккорд. Но главное, никто из детей не мечтал так же, как я.
Тетя Софи, которая все подмечала, обратила внимание на то, что я постоянно напеваю. Она предложила родителям отдать меня в музыкальную школу. Я навсегда сохранила в памяти тот день, когда она взяла меня за руку и повела в место, оказавшееся волшебным. Я счастливо погрузилась в воспоминания, которые подавляла долгие годы.
Я пришла в музыкальную школу, уткнувшись лицом в тетину юбку и дрожа от робости. А потом все вокруг поглотили звуки, ноты. Мой разум заполнился звездами, их роль исполняли ноты. Я перестала прятаться и сделала шаг вперед, наклонив голову. Первый представший передо мной инструмент был самым красивым, самым величественным, самым большим, самым впечатляющим. Я видела только его. Я, которая всегда держалась в тени, потянула за руку Софи, чтобы приблизиться к нему, но при этом, естественно, не произнесла ни слова. Она последовала за мной, и я до сих пор помнила ее мелодичный смех, которым она встретила первую попытку своей племянницы самоутвердиться. Я долго-долго рассматривала этот инструмент, пристально и внимательно. Моя ладонь робко потянулась к нему, но я не осмелилась до него дотронуться, боясь разрушить магию. А потом к нам обратился мужчина:
– Не бойся его, – произнес он.
Не в состоянии выдавить ни слова, я только тряхнула головой. Он сел на банкетку и жестом пригласил меня сесть рядом. Я посмотрела на Софи, ожидая разрешения. Она улыбнулась мне. Учитель сыграл всего-навсего гамму. Я любовалась его руками, грациозно скользящими по клавишам – они танцевали в такт музыке. Он повторил гамму и тут встретил мой горящий взгляд. Я сосредоточилась, чтобы насладиться каждой секундой и сберечь мечту, когда все кончится.
– Как тебя зовут?
– Мадлен, – едва слышно ответила я.
– Хочешь попробовать, Мадлен?
От удивления и непонимания я вытаращилась.
– Я тебя слушаю, – доброжелательно подбодрил он.
Я вдруг почувствовала себя уверенно. Погладила клавиатуру, и нежность клавиш потрясла меня. Я глубоко вздохнула и сыграла свою первую в жизни гамму. Я хотела, чтобы этот момент длился вечно. Поэтому я сыграла еще раз, продлевая его. И я улыбалась, улыбалась. Никогда еще я так не улыбалась. Софи потом утверждала, что это была моя первая настоящая улыбка. В ту минуту, когда мои руки, мои пальцы, мое тело, все мое существо производили эти звуки, я нашла свое место. То самое, где я всегда должна находиться и которое никогда не должна покидать.
– Почему же ты перестала играть? – прервала меня Лиза.
– Что-то ты торопишься! – хихикнула я через силу. – Между моими шестью годами и двадцатью тремя много чего случилось!
Она выпрямилась, удивившись моему хорошему настроению, улыбнулась и провела по моей щеке рукой, а я прижалась к ней, чтобы наполниться ее теплом.
– Ты, как всегда, сдержанная, мама, сдержанная и ранимая…
Я поцеловала ее ладонь и откинулась на диванные подушки, справляясь с нехваткой энергии.
– Ты наверняка устала, – продолжила Лиза, гладя меня.
– Не буду спорить.
– Отдохни, продолжишь, когда захочешь.
Теперь, когда я осмелилась сделать первый шаг, у меня не было желания останавливаться. Я ощущала насущную потребность все рассказать. Поделиться всем с дочерью, пережить все заново, чтобы прошлое не исчезло. Ради нее. Ради меня. Чтобы и ожидание, и битва могли закончиться поскорее, не оставляя сожалений. Когда я все выложу, я смогу спокойно уйти.
Довольно странно, но каждый эпизод, каждая эмоция, каждый этап моей истории на удивление четко всплывали в моем сознании. Я была и здесь, и не здесь. Как если бы мои дух и тело кто-то отправил в прошлое, чтобы я смогла точнее поделиться им с дочерью. Неизбежность смерти подарила памяти исключительную ясность, хотя, возможно, я, вопреки своим надеждам, сама спасла воспоминания от забвения, похоронив их так глубоко.
После ужина я предложила продолжить мою историю. Уговаривать Лизу не пришлось.
– Итак, мама, что же случилось дальше? Ты вернулась в музыкальную школу?
– Софи не оставила выбора твоим бабушке и дедушке. Она вихрем влетела в наш ресторанчик, таща меня за руку, и потребовала, чтобы они записали меня в класс фортепиано!
Они с удовольствием подчинились, потому что их робкая и молчаливая младшенькая наконец-то нашла место, где сможет выразить себя, и значит, им больше не надо будет беспокоиться о ней. И с этого дня, как только заканчивались уроки в школе, я садилась рядом со своим старым учителем и ставила пальцы на клавиатуру. Мои успехи были настолько впечатляющими, что, когда пришло время поступать в коллеж, он посоветовал родителям отправить меня в консерваторию. Вообще-то обычно я не высказывала свое мнение, но тут не позволила решать за меня. Я категорически отвергла это предложение. Все последующие годы учитель повторял его, а я продолжала противиться. Я не воспринимала музыку и фортепиано сквозь призму успеха и амбиций. Значение имели лишь счастье, которое они дарили, и удовольствие от игры, от исполнения разных произведений, от аккордов, арпеджио, сочинений мэтров – все это было моими личными сокровищами. К тому же учитель открыл мне целый мир, где я была сама собой, где одинокая и мечтательная девочка, а потом подросток ощущала себя защищенной, уважаемой и никем не судимой.
С другой стороны, если он отправлял меня на конкурсы, я подчинялась. Когда я подросла, я догадалась, что наставник рассчитывал на пробуждение моего эго, чтобы подтолкнуть к более высоким, перспективным и весомым целям. Я посмеивалась над его планами. Он полагал, что я выйду за пределы собственных ограничений, словно какая-нибудь звезда сцены. Но выступления на соревнованиях пианистов вызывали у меня только два желания: доказать всем, кто считал себя выше, что мой наставник – фантастический учитель, и я не уйду от него ни за что на свете, и дать моим родителям, покидавшим в таких случаях свой ресторанчик, моим сестрам и Софи повод гордиться мной. И мне это удавалось, поскольку я выигрывала конкурсы один за другим. Аплодисменты тех, кого я любила, переворачивали мне душу. Мне даже не приходило в голову, что я талантлива, мне казалось, моей заслуги в успехе не было – все дело в инструменте, единственном близком существе, рядом с которым я становилась уверенной в себе и освобождалась от любого давления. Играя, я не видела ничего вокруг, для меня не существовало ни публики, ни сцены, ни жюри, оставались лишь рояль и музыка.
– Семья и фортепиано – вот и все, что мне требовалось для счастья, – еще раз подчеркнула я. – И только рядом с ними я была под защитой, причем в подростковые годы понимание этого окончательно окрепло… Я была не такой, как ты, то есть не чувствовала себя в любом обществе как рыба в воде! Со мной все обстояло ровно наоборот, что очень огорчало твоих теток – они-то были настоящими звездами какой угодно компании. Я же в присутствии чужих людей становилась неловкой, неуклюжей. Но только не здесь…
– Да что ты?!
– Ну да! Во время каникул я ломала комедию, притворялась нормальной девчонкой! Ну или… если быть точнее, пыталась притворяться!
Начиная с нашего первого лета, проведенного здесь, Сюзанна и Анита брали меня с собой на завоевание знакомых. Они сдружились со старшими братьями и сестрами моих ровесников. Поскольку были каникулы, мне приходилось всюду следовать за ними, у меня не оставалось выбора, я всегда должна была быть при них. Тем более, что здесь я все равно не могла играть на фортепиано. Даже Софи, самая моя горячая поклонница, считала, что мне полезно время от времени вырываться из своего музыкального мира, и июль с августом идеально подходят для перерыва.