Меня уложили на траву, и первое, что я увидел, открыв глаза и снова взглянув на мир, был дом на дереве — над склонившимися ко мне головами — нечто такое, что их не касалось, — там, где тучи, разорвавшись, превратились в руно среди дубовых веток. Он шатко покачивался в послеполуденном воздухе. Его могло свалить внезапным порывом ветра. Моя мать увидела, на что я смотрю, и сказала сквозь слёзы:
«Папа тебе его починит».
Она старалась меня утешить, отмахивая комаров надушенным носовым платком, пока он сам не подошёл.
Если он его починит, подумал я, то теперь я буду там жить один. Я уже предвкушал, как я буду проводить там послеобеденные часы, с книгами, с печеньем, заглядывая в чужие окна, а сам оставаясь невидимым. Солнце, находя меня сквозь решетку листьев, согревало мне лицо, и мне на минуту подумалось, что я черпаю мудрость, созревшую в этом синем воздухе.