— Вот это и страшно, — со странной интонацией произнес Илья. — И кстати, почему?
«Потому что иначе буду считать себя чокнутой до конца своих дней. И не только я».
— Потому что мне кажется, что исчезновение Васи может быть связано с нашей историей двадцатилетней давности. Не спрашивай, с чего я так решила. Я понимаю, что вероятность связи с прошлым ничтожна и что здравый смысл тут сильно проигрывает.
— Даже если связано, что с того?
— То, что моего деда много лет считали психопатом, а мне это не нравится, — убежденно сказала Вика, хотя на самом деле чувствовала, что ее цепляет что-то другое.
— И что общего у этих событий, если…
— Да не знаю я, — досадуя, отмахнулась она. — Никакой логики, никаких доказательств.
— И все равно…
— Да, я упряма. Ты уже мог бы привыкнуть. — Вика задумчиво почесала ногу, отвела глаза и на всякий случай уточнила: — То есть ты действительно веришь, что на меня покушаются?
— Почему бы и нет? Здесь творится что-то странное, а ты лезешь куда не просят. Вот и результат.
— Спасибо, — искренне сказала она, радуясь хоть какой-то поддержке. — Я тебе тоже буду верить.
— Еще б ты попробовала что-то другое, — шутливо пригрозил Илья и по-дружески пихнул ее локтем.
Он выразил желание составить ей компанию при посещении Сычева, однако Вика отказалась. Во-первых, нехорошо, если Кристина проснется, а его не будет рядом, во-вторых, непонятно, следует ли вообще обращаться в полицию.
Если даже Лев ей не верит, то с чего поверит Сычев? И что он может сделать? В лучшем случае получится снять отпечатки пальцев с брошенной бутылки, но вряд ли преступник такой идиот, чтобы позволить себя вычислить настолько легко. Да и маловероятно, что эти отпечатки могут считаться прямым доказательством поджога, максимум — косвенная улика, которая почти ничего не даст. Опять же сомнительно, чтобы участковый рвался ей помогать после всего случившегося…
Вика отчаянно убеждала себя не обращаться в полицию, приводила убедительные аргументы, а об истинной причине своей неуверенности старалась забыть: где-то глубоко внутри сидел страх, что Лев прав, что она по-настоящему лишается рассудка. Думать об этом было невыносимо, однако предательские мысли то и дело лезли в голову и отдавались дрожью во всем теле.
В какой-то момент Вика обнаружила себя на кладбище, прямо у могилы деда. Как она туда пришла, она не помнила, зачем — тоже не знала. Но чувствовала, что это — правильно, что так и должно быть.
— Спасибо за огнетушитель, — поблагодарила она и, немного помолчав, добавила: — Но мог бы и еще чем-нибудь помочь. А лучше — прямо все объяснить, без дурацких намеков.
Сообразив, что ее несет куда-то не туда, Вика прекратила упрекать покойника в чем бы то ни было и, с минуту постояв над могилой, направилась к выходу с кладбища, однако внезапно кое-что вспомнила.
Трое мальчиков двадцать лет назад были похоронены где-то здесь.
Не они сами, поскольку их тела так и не нашли, но церемония прощания точно проходила, и гробы в землю опускали. Это сделали чисто символически незадолго до того, как она уехала, поэтому в памяти тот день остался во всех подробностях… Где же та могила?
Вика огляделась, прикинула прежнее расположение дорожек, которое немного отличалось от нынешнего, и поискала глазами сосну — тогда только посаженную, а теперь наверняка вполне себе высокую. Подходящих деревьев нашлось сразу несколько, но нужное она угадала моментально — значит, не зря в тот день нарушила запрет деда и сбежала из дома посмотреть на похороны.
Могила выглядела на редкость прилично: без прошлогодних листьев, с деревянным крестом, медальонами с фото, небольшим цветником и явно новой пластиковой вазой. Последняя заинтересовала особенно сильно, поскольку ее наличие означало, что кто-то сюда ходит и следит за порядком. Мать мальчишек не производит впечатления человека, которого волнует клочок земли, отец, по ее словам, давно уехал…
Может, ухаживает за могилой Илья, который постоянно на кладбище и до сих пор не забыл их дружбу? Но ведь могила чисто символическая, ее даже настоящей не назвать. Кроме самых близких родственников, вряд ли кому-то есть до нее дело. Разве что — убийце?
Интересно, он до сих пор здесь живет? Мучает ли его совесть? Следит ли за могилкой? Да нет, маловероятно. Скорее все-таки Илья, сторож или какая-нибудь сердобольная старушка, которая была в ужасе от той трагедии, знала семью ребят. Даже если убийце очень хочется извиниться перед пацанами — он в курсе, где их реальная могила, и спокойно может таскать цветочки туда.
Вика поймала себя на мысли, что уже не сомневается в том, что это было убийство. Хотя версия с несчастным случаем, стечением негативных обстоятельств, выглядит даже более правдоподобной, чем убийство, а на наличие преступника ничто не указывает. Однако уверенность в том, что убийство все-таки имело место быть, все росла и усиливалась, и Вика решила, что неплохо бы ее чем-то подкрепить, чтобы не вышло, как с Сычевым.
Тетю Надю она нашла рядом с фельдшерским пунктом, из окна которого доносились нетрезвые крики Жени. Что здесь может сделать медицина, Вика не представляла и, видимо, была не одинока в своем мнении, поскольку сильно обнадеженной тетя Надя не выглядела. Она сидела на старой разноцветной скамейке, сгорбившись и опираясь обеими руками на объемную пеструю сумку, и смотрела прямо перед собой, будто ничего не видя.
— Здравствуйте, — негромко сказала Вика, привлекая ее внимание.
Женщина не сразу, но повернулась и даже навесила на лицо подобие улыбки, что выглядело несколько жутковато.
— Здравствуй, Викусь. Как дела, как дома?
— У меня — хорошо. А у вас? — Она бросила выразительный взгляд на окно, и тетя Надя расстроенно махнула рукой.
— Совсем крыша поехала. Оно и понятно, но надо же как-то держаться, хоть ради Васька.
— Новостей никаких?
Женщина молча покачала головой, и Вика села рядом.
— Тетя Надя, а вы хорошо помните то лето? Ну, когда…
— Чего ж не помнить? Двадцать лет — как один день. Это для вас, детишек, много изменилось, а нам-то…
— А дед тогда сильно пил?
Женщина внимательно на нее посмотрела, задумчиво свела брови и пожала плечами.
— Он, кажись, после смерти твоей мамы начал. Она ведь тоже была незадолго до…
— Да, незадолго.
— Ну вот. Дед твой убивался, но в рамках приличий. Знаешь, тогда вообще многие употребляли, время такое было, нехорошее… Он, конечно, тоже любил это дело, но я ж у вас дома бывала, видела все. Держал он себя в руках, хоть и срывался иногда.
— А в тот день…
— Нового я тебе ничего не скажу, но ты же хочешь знать, что я думаю? — верно поняла тетя Надя. — Дед твой к детворе хорошо относился, пусть и шпынял иногда, и ругался на детей, а только, бывало, купит конфет и всем раздает. Женьке моей и платьице как-то подарил, и к школе принадлежности. Мы тогда совсем плохо жили, а дед тебя в одиночку тянул, но старался как мог, подработки брал.
— Подработки? — Вика вдруг поняла, что даже не задумывалась о том, откуда у них были деньги.
— Да, шабашил то там, то тут, а мне платил, чтоб я прибиралась и за тобой присматривала, пока он в отъезде.
— И часто он уезжал? — Вика нахмурилась, потому что этого почти не помнила.
— Бывало. А в тот день, как назло, дома был, что-то отмечал, ну и… того. Напился, в общем.
— Что отмечал, не помните?
— Это уж тебе виднее. И меня, и даже Женьку тогда допрашивали — что, куда, почему… Мы, конечно, ничего плохого о нем не сказали, да и не было чего сказать. Но занимались им по полной, по-моему, задерживали даже, а потом отпустили.
— Это я помню, — сказала Вика, живо почувствовав дикий ужас, который тогда испытала. — Получается, на него ничего не было?
— Такого я уж не знаю, но отпустили быстро. Может, из-за тебя…
— Из-за того, что дед меня воспитывал?
— Нет, когда у тебя припадок случился, его в больницу срочно вызвали, ну а там уж…
— Какой еще припадок? — похолодела Вика. — У меня никогда не было припадков.
— До этого не было, а там понеслось: бредила что-то о своей вине, о телефоне, о подвале… Тогда твой дед решил, что тебе лучше жить в другом месте, начал подыскивать родню, чтоб тебя забрали. Оно и понятно: у ребенка один стресс за другим…
— Подождите, какой припадок?
— Ну, я уж не помню. Говорили, в тебя будто бес вселился, а я им отвечала, что ты — такая хорошая девочка, за дедушку переживаешь, волнуешься сильно.
— Что значит — бес вселился? — простонала Вика, в самом деле ничего такого не припоминая.
— Вела себя странно, бормотала разное… Дед тебе рот рукой иногда закрывал, так ты орала, когда было плохо… Викусь, столько времени прошло, какая теперь разница?
Мелькнуло секундное воспоминание о том, как чужая, пахнущая кровью рука закрывает ей рот, но сосредоточиться на нем она не сумела.
— Никакой, — обреченно протянула Вика, радуясь, что хотя бы сидит и не может рухнуть у всех на глазах. — А дед… Он себя странно не вел? Или моя мама?
— Да нет, не припомню. Ну так они ж взрослыми были, ребенку, понятно, тяжелее переносить…
В этот момент дверь фельдшерского пункта открылась, и на улицу вышла Женя. Выглядела она откровенно плохо, к тому же сильно покачивалась, а в глазах плескалась ненависть ко всему живому. Тем не менее матери она вроде бы обрадовалась и даже направилась к ней, но тут заметила ее соседку по скамейке.
— Викусь, у тебя, наверно много дел, — поспешно намекнула тетя Надя. — Да и нам уже пора.
— Всего доброго, — кивнула Вика, но с места не сдвинулась, просто не могла.
Женщина тяжело вздохнула, с усилием опираясь на сумку, поднялась и пошла к Жене. Вика отрешенно подумала о том, как они все изменились, и о том, что двадцать лет назад невозможно было такое предсказать, но сейчас философские вопросы ее мало занимали. Внезапно открывшаяся правда, которую, видимо, прекрасно знали все соседи и о которой начал подозревать Лев, ошарашила ее похлеще покушени