окупает никто.
— Это точно, — кивнула Вика. — Я не помню, чтобы тут кто-то в шубах ходил. Как-то не принято было.
— Это детворе казалось, что не принято, — снова улыбнулся старик. — А дела-то совсем иначе обстояли. Вот и приятель мой, о котором я рассказывал, — он выразительно на нее посмотрел, — все хотел внучке шубку справить. Она у него красавица была.
Вика чуть не возмутилась, что о ее красоте говорят в прошедшем времени, но вовремя сдержалась. Похоже, Геннадий Федорович как-то догадался, кто она на самом деле, а может, просто Кристина растрепала, пока тут была. В любом случае напрямую он не говорит, значит, хочет, чтобы ему подыграли.
— И сейчас наверняка красавица.
— Ну, это уж я не знаю. А шубку он ей так и не справил, пришлось другой подарить.
— Как — другой? — изумилась Вика. — Кому?
— Внучка-то уехала, так он другой девочке и подарил. Ну а что делать, не самому же носить.
Что это за девочка, она спрашивать не стала, но интуиция подсказывала, что Геннадий Федорович говорит о чертовой Женьке, которой от их семьи и так перепадало слишком много. Даже сейчас это почему-то задевало, хотя матери, потерявшей сына, следовало сочувствовать.
— Мог бы внучке по почте прислать, — буркнула Вика. — Она бы наверняка обрадовалась.
— Ну, видно, решил, что у той и так все есть. А может, праздник какой был, сделал девочке из бедной семьи подарок. Хороший он был мужик, неравнодушный. Знаешь, что это такое?
— Что? — Она все еще была мрачной.
— Что душа у человека не ровная, а с изгибами, просеками, ямами. Когда просто ровное — оно же что?
— Можно ехать.
— Эх, молодость, ехать им все… А вот скажи — куда?
— Прямо.
— И что там дальше?
— Откуда я знаю, я ж еще не доехала. — Вика против воли начала интересоваться странным разговором и почти забыла про украденную Женькой шубу.
— Вот ты, барышня, на ровной поверхности не знаешь. А если повороты, бугры, препятствия?
— Тогда я никуда не поеду.
— Есть такие люди, — с важным видом кивнул Геннадий Федорович. — Всю жизнь сидят в своей избе, носа за порог не кажут, боятся, как бы чего не стряслось. Я из таких, а вот товарищ мой был другой. И супруга тоже.
— И в итоге сейчас живы только вы? — Вике показалось, что она поняла, к чему он клонит, но пенсионер имел в виду другое.
— Только я сейчас жалею о том, как жил. Пусть не всю жизнь, но определенную ее часть. А они ни о чем не жалели и ничего не боялись, и каждый новый поворот, каждая выбоина их интересовали, для них это был вызов, а не приговор, как для меня.
— Я немного запуталась, — честно сказала Вика и сделала большой глоток из чашки. Чай был с травами, очень ароматный и терпкий, от него клонило в сон не хуже, чем от самой беседы, нить которой она и правда начала терять. — Что там с вызовом?
— Поймешь когда-нибудь, сейчас еще рано.
— И ничего не рано, я…
— Самое главное запомни: ты — такая, как они. Не как я.
— Потому что ночью брожу по болотам? — усмехнулась Вика.
— Потому что идешь туда, где тебе страшно, когда за поворотами ничего не видно и не понятно. Вот это и есть неравнодушие.
— Эм… Я как-то иначе его воспринимала.
— Душа у тебя неровная. — Геннадий Федорович для наглядности изобразил рукой что-то вроде волны. — Сама ведь чувствуешь. И приятель мой чувствовал то же.
Вика сонно встряхнула головой, поставила чашку на землю и поднялась.
— Я, пожалуй, пойду. Поздно уже.
— Одна-то доберешься?
— Ну, вы же сказали — повороты, овраги… Мне это все должно нравиться.
— Нет, не должно. Это ты нравишься им.
Вика непонимающе кивнула, махнула на прощание рукой и, пожелав старику доброй ночи, отправилась в сторону дома. Его рассуждения казались странными и запутанными, но она чувствовала, что в них есть какое-то здравое зерно и что, говоря о ней и ее деде, Геннадий Федорович был на редкость близок к истине.
Что это для нее значит, было неясно, однако пенсионер определенно на что-то намекал, а не просто так философствовал. Ее это касаться не может, следовательно, речь о деде. О том самом деде, который очень вовремя залил в подвале новый пол, да еще и сочинил неправдоподобную отмазку, по какой причине это сделал. Неужели Геннадий Федорович что-то знает?
От торопливой прогулки и вечерней прохлады сонливости поубавилось, голова начала соображать, в душе зародились новые подозрения. Что ей пытался сообщить пенсионер? Почему не сказал напрямую? Может, ей вообще почудилось и никакого подтекста в его словах не было? И с чего вдруг всплыла история про шубу? Чушь какая-то, дед ведь не пропавшим мальчикам ее подарил. В этом случае логика была бы примерно понятна, а тут что?
Или Геннадий Федорович намекал на интерес деда к Женьке, если вообще говорил о ней? Нет, такое было бы видно, да и тетя Надя не могла проворонить: пусть она не самая образованная женщина на свете, но с житейской мудростью у нее точно все в порядке. Получается, что дед просто пожалел бедную дочку домработницы, решил ее порадовать? Но купить пару конфет — это одно, а шуба — совсем другое. Да и не жил дед настолько хорошо, чтобы такими вещами разбрасываться. Уж действительно нашел бы способ отправить родной внучке. Опять какая-то ерунда получается, ничего не понятно.
Когда Вика дошла до города, стало темно, огней было мало, на улице приглушенно светились лишь несколько окон — похоже, люди смотрели телевизор или сидели за компьютером. Она подумала о тихих семейных вечерах, которые они со Львом проводили вместе совсем недавно, об их планах на будущее, о столь любимой скучной спокойной жизни… И повернула к дому Ильи.
Внезапному и позднему визиту никто особо не обрадовался, Кристина даже пробурчала что-то о том, что у отца совсем поехала крыша из-за своей личной жизни, и отправилась спать. Сам Илья хоть и старался быть вежливым, но тоже едва сдерживался, а вот Вика чувствовала себя на удивление комфортно, куда лучше, чем днем.
— Как думаешь, что значит — быть неравнодушным? — спросила она, прихлопнув комара на руке.
— Это значит — не придушить незваную гостью.
Они сидели под старой раскидистой липой за пределами участка Ильи, но окна своего дома он мог видеть и время от времени на них посматривал, похоже пытаясь сторожить Кристину.
— Да брось, ты мне рад.
— Уверена? — Он серьезно на нее посмотрел. — Ты не представляешь, насколько другой была моя жизнь до тебя.
Вика смутилась, понимая, что он имеет в виду не только перманентные неприятности, и поспешила сменить тему:
— Ты не помнишь, как мой дед относился к Женьке?
— Мне стоит спросить, почему…
— Нет.
— Тогда просто отвечу. Ничего странного не помню, он к детям был вполне безразличен, если ты об этом.
— Ну, может, он ее как внучку воспринимал или вроде того?
— С чего бы?
— А как он вообще себя вел, когда я уехала?
— Слушай, я не особо присматривался к чужому деду. Обычно он себя вел, только еще большим затворником стал. Но это же нормально: раньше он из-за тебя чаще выходил и общался, а тут вроде как уже и не надо. Что ты опять начинаешь?..
— Да так.
— Узнала что-то? — прищурился Илья, и Вика поразилась его прозорливости.
— Что я могла узнать через столько лет? Не выдумывай.
— А ты домой-то вообще собираешься?
— Не так уж и поздно…
— Я не про этот дом.
Вика мысленно себя отругала. Конечно, он спрашивает, когда она уедет. Почему все постоянно об этом спрашивают? Ладно еще Сычев, которого она действительно достала, но Илья…
— Когда посчитаю нужным, — отрезала Вика.
— Да это и так понятно. Я планами интересовался.
Вопрос поставил в тупик. В самом деле, какие у нее планы? Что еще она надеется узнать, кроме того, что уже узнала? Информации вполне достаточно, чтобы запрыгнуть в машину, обнять Льва и больше никогда сюда не возвращаться.
— Хочу найти Васю, — определилась Вика. — Не спрашивай зачем, понятно, что он мне не слишком дорог. Просто хочу.
— Ты ведь в курсе, что половина местных считает, что в пропаже мальчика виновна ты? — вкрадчиво осведомился Илья и с беспокойством взглянул на темные окна своего дома.
— С ней все в порядке. И со мной тоже.
— С детства понимал, что все проблемы из-за девчонок, — невесело усмехнулся Илья. — Так когда тебе рожать?
— Я… Э… — Вика успела забыть о своем положении и была вовсе не в восторге от того, что ей напомнили. — Я еще не знаю, буду ли. У меня… У меня сейчас…
— Твой жених против? — В его голосе чувствовалось злорадство, но Вика решила не обращать на это внимания.
— Он как раз очень хочет ребенка.
— Значит, ты не хочешь?
— Я… Да иди к черту, что ты меня допрашиваешь?!
— Извини. — Он действительно смягчил тон. — Но ты же сама мне рассказала. Чего, интересно, ждала?
— Понимания и сочувствия.
— Из-за беременности? Прости, но нет. И, честно говоря, сочувствовать эгоистам очень сложно.
— Не поняла?..
Илья резко поднялся, придерживаясь за шершавый ствол липы, и посмотрел на Вику с сомнением, но, видимо, все же решился.
— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, и без конца ко мне приходишь. Еще и с рассказами о личной жизни.
— Но ты же…
— Ты ищешь Васю, чтобы потешить свое самолюбие, а не помочь его матери, например.
— Какая разница, тут главное — что ищу.
— Ты постоянно издеваешься над своим женихом, разгуливая по ночам неизвестно где.
— Тебя же это должно радовать.
— А еще — тебе много лет было плевать на родного деда, и даже сейчас ты предаешь его память своими подозрениями.
— Слушай, ты… — Вика вскочила, но все равно могла смотреть на него только снизу вверх, что очень раздражало. — Ты… Ты ни черта не знаешь, каково быть его внучкой!!!
Она не сдержалась и разразилась рыданиями, порядком удивив не только его, но и себя. Илья машинально двинулся к ней, протягивая руки, но Вика его оттолкнула, вытерла слезы и прошипела: