— А может, вы и не звоните? Может, мне просто кажется?
В тот же миг в закрытое окно что-то с шумом ударилось, резкий порыв ветра врезался в стекло, отправив в него множество мелких камушков и пыли, улицу озарили отсветы молнии, но грома слышно не было. Вместо грома в почти полной тишине зазвонил проклятый телефон.
Вика вздрогнула, схватила трубку, однако не могла себя заставить что-нибудь сказать. С той стороны тоже молчали, и сейчас это вызывало чувство благодарности. Она крепче сжала трубку, ощущая, как та теплеет, отдавая ее коже свой жар, и взглянула на окно, за которым снова полыхнула молния. Вика съежилась, подумав, что электрический разряд сейчас попадет в нее, однако старое стекло уверенно защищало от непогоды, а получить второй разряд через один аппарат все-таки статистически сложно. И тем не менее по руке прошел ток, в трубке затрещало, будто из ее пальцев электричество перебралось в телефон, а при следующем ударе молнии оттуда донесся отчетливый, близкий голос:
— Вика, ты меня слышишь?
— Ма-а-ам? — жалобно прохрипела она после долгой паузы, и в глазах потемнело.
— Когда ты приедешь? — ныла в черную трубку маленькая Вика, от скуки кусая ноготь на среднем пальце. Она была одета в мешковатую футболку слишком большого для нее размера и домашние шорты из какого-то мягкого материала. Босые ноги покрылись мурашками из-за прохладного пола, на левой виднелся крупный синяк, который она получила, играя в футбол, а правая горделиво демонстрировала миру царапины разной длины и разных оттенков.
— Скоро, — мягко сказала мама. — Помнишь, мы говорили, что мне надо родить в хорошей больнице?
— Чтобы не получилось как со мной?
— Да, чтобы акушерка не уронила твоего братика и он не ударился головой и не заплакал.
— Ты же говорила, что я не плакала.
— Ну да, но он может.
— Зачем он нам тогда? Только шуметь будет. Луше бы папу завели. Или бабушку. У Ильи бабушка знаешь какие пироги печет! Она и меня угощает, но редко. Вот если бы у нас была своя бабушка… — Вика запнулась, догрызая ноготь.
Мама тихо рассмеялась, послышался плеск, который отражался в трубке слабым эхом.
— Увидишь, ты его полюбишь. Малыши всегда такие забавные!
— Не хочу я никаких малышей. А ты что, в ванне купаешься? А пену с вишневым запахом мне привезешь?
— Я не купаюсь, я стираю.
— В тазике? А мыло с каким запахом?
— С ванильным, — после небольшой паузы доложила мама. — Слушай, у меня руки мокрые, давай я попозже перезвоню.
— Когда — попозже? — возмутилась Вика, яростно расчесывая укороченным ногтем царапины на ноге. — Дедушка говорит, что сейчас будет буря, у нас свет могут отключить!
— Тогда позвони мне после бури.
— А если ты уже будешь с братиком?
— Не буду, — ласково сказала мама. — У нас еще пара недель.
— А вдруг свет не включат за пару недель?
— Наверняка включат.
— А если не включат? — Вика чувствовала, как в носу начинает щипать, горло сжималось от подступавших слез, и она знала, что это — слезы обиды, ведь братик, которого еще даже нет на свете, может общаться с мамой в любое время, а не тогда, когда закончится буря.
— В таком случае дедушка что-нибудь придумает, чтобы мы поговорили. Обещаю.
Вика скривилась, готовясь разреветься, но в этот момент за окном полыхнула молния, и она испуганно вскрикнула.
— Что такое? — спросила мама.
— Буря начинается.
— Тогда клади скорее трубку и забирайся в кровать, под дождик хорошо спится.
— Не хочу я спать! — топнула ногой Вика. — И братика никакого не хочу! И говорить с тобой тоже!
Она хотела швырнуть трубку, но, как только замахнулась, услышала слабый крик мамы, а после ударилась лицом о пол, с удивлением отметив, что положение вещей в пространстве резко изменилось.
Вика не знала, сколько спала, как велела мама. Проснулась она от того, что дед с испуганным видом хлестал ее по щекам мокрой шершавой тряпкой и произносил ее имя на разные лады.
— Деда? — Она неуверенно села. — Что случилось?
— Ты заболела, — с непонятным облегчением выдохнул дед, хотя обычно такие вещи его не радовали.
— Чем?
Он помялся, но все же объяснил:
— Видать, током треснуло. А может, обычный обморок. Утром к врачу отведу, он точно скажет, что с тобой. Хорошо, что оклемалась, «Скорая» в такую погоду не доедет…
— Какой обморок? Как у принцессы? А почему током…
— Свет отрубило, — сказал дед. — Наверно, где коротнуло…
Он вдруг судорожно всхлипнул, издал несколько странных звуков и рывком поставил ее на ноги. Только тогда Вика заметила, что слабый свет льется из окна, а второй его источник — фонарик деда, лежавший на полу.
— Но ведь его починят?.. Я с мамой не договорила, она сказала позвонить, когда буря закончится. Дед, а когда она закончится?
— Не знаю.
— Я тогда по сотовому позвоню. Ну и что, что он для э… эк… кстренных случаев, буря — это очень даже…
— Я уже звонил… Мне звонили… — Дед сбился, его голос стал хриплым, он согнулся, словно глубокий старик, хотя Вика знала, что он — вовсе не старый, и порывисто прижал ее к себе, отчего расцарапанная нога почему-то зачесалась.
— Дед, ты что, темноты боишься? У меня еще маленький фонарик есть, давай принесу.
— Твою маму ударило током, когда она стирала, — едва выдавливая слова, сказал дед.
— Как меня?
— Нет. Да. Тебя, наверно, и не ударило, испугалась, вот и все…
— А маму?
— Ее ударило. Телефон уронила. В воду.
— Там мыло с запахом ванили, как в молочном коктейле. И еще она мне пену вишневую привезет. Для ванны.
— Она могла бы выжить, если бы не ребенок.
— Какой ребенок? — не поняла Вика.
— Твой брат.
— Который родится?
— Не родится. — Дед вдруг сильным движением отодвинул ее от себя, взял за плечи и наклонился к самому лицу. — Ты слишком слабая для беременности…
— Я…
— Пообещай!
— Что? — испуганно спросила она, безуспешно пытаясь высвободиться из его рук.
— У тебя не будет детей! Ты не оставишь меня вот так! Никогда не оставишь, поняла?!
— А мама…
— Теперь только ты и я, запомни!
— Я не хочу!
— Запомни и не смей забывать! — рявкнул дед, а Вика повалилась на пол и, не соображая, что с ней происходит, начала выть.
— Что ты орешь?! Тебе больно?!
— Да!!! — кричала Вика в полный голос, запуская руки себе в волосы и дергая их изо всех сил. — Да, мне больно, больно, больно…
Она по-прежнему держала в руке телефонную трубку, однако теперь там была тишина. Голос матери, пробившийся через столько лет, все еще отражался эхом где-то внутри, но Вика понимала, что больше его не слышит. Она стиснула зубы так, что заболела челюсть, бросила трубку на стол и медленно сползла на пол, издавая горлом булькающие, неестественные звуки.
— Не надо, пожалуйста! — донеслось из телефона, и Вика равнодушно подумала, что с ней разговаривает сам аппарат, но быстро узнала голос.
— Макс? — зачем-то уточнила она, хотя и так была уверена. Тянуться за трубкой Вика не стала — какой в этом смысл?
— Пожалуйста, не надо, мы никому не скажем! — В тоне мальчика было столько горестного отчаяния, что у нее сжалось сердце. Она закинула руку назад, нащупала на столе трубку и поднесла ее к уху, до предела растягивая провод.
— Ребята, простите меня, я…
— Мы ничего не сделали!
— Знаю, это со мной что-то не так…
— Не надо! — Очевидно, мальчики ее не слышали, но просто положить трубку и уйти она не могла.
Вика поднялась, придерживаясь за стол, схватила телефон, вырвала из него провод и со всей силы бросила аппарат в стену. Жалобно звякнув, он развалился на несколько частей, но она даже не посмотрела в ту сторону. Вика стянула провод в крепкую петлю, намотала ее себе на шею, а свободный конец пристроила на большой гвоздь на верхней части окна, которое по-прежнему было закрыто.
Она действовала четко и быстро, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Еще пара минут, и все просто закончится, останется лишь тугая, плотная темнота, в которой так спокойно и легко.
Вика, покачиваясь, стояла на пустой банке из-под краски, готовясь отшвырнуть ее ногой, и вдруг ей пришло в голову, что стоит напоследок сделать глубокий вдох, но нужен чистый свежий воздух, а не аромат разложения и тлена. Она дернулась к окну и едва не потеряла равновесие; петля на шее затянулась сильнее. Вика немного ослабила ее одной рукой, другой распахнула окно, и в этот момент из телефонной трубки послышался странный звук.
Вика бежала к дому Сычева не разбирая дороги, поскальзываясь на мокрой грязи, падая и хватая ртом сырой воздух. Темно еще не было, небо почти очистилось от туч, но сумерки неуклонно спускались на город, отвоевывая у света последние минуты.
Логично рассудив, что в такое время участковый уже может быть дома, она не стала поворачивать к месту его работы, а направилась в другую сторону и, как выяснилось, не прогадала.
— Что это? — безразлично спросил зевающий, помятый Сычев, кивком указав на телефонный провод в ее руке. Петлю Вика успела развязать, однако не сообразила оставить провод дома, а выкидывать по дороге почему-то не хотела.
— Телефон, тел… — Она закашлялась, потому что вдохнула слишком глубоко, и попыталась восстановить дыхание. — Вася позвонил! Вася…
— Опять? — Сычев скептически изогнул одну бровь, но было видно, что внутренне собрался.
— Да! Нет, не в том смысле!
— Даже страшно спросить…
— Он говорил с-со мной, — все еще сбиваясь, выпалила Вика. — Говорил! Это точно он!
— Побед, да брось…
— Он сказал, где его держат!
Сычев быстро моргнул, внимательно присматриваясь к ней, и с сомнением уточнил:
— Кто держит?
— Не знаю, связь была плохая.
— Тогда с чего ты взяла, что это не ошибка или розыгрыш? Ты, конечно, прости, но местные к тебе относятся не очень, вполне могли прикольнуться детишки.