– Ребята, солнышко тоже за нас голосует! – закричал Вася и подбросил высоко вверх свою фуражку.
Паша неодобрительно покачал головой:
– Разыгрался, как телок на выпасе!
– А чего ж не радоваться? Такой день один раз в жизни бывает! – возразил Вася. – Давайте отметим его чем-нибудь.
– Отметить надо, это верно, – согласился Паша и обратился к Косте: – Ты, Ручей, как?
Костя, занятый своими мыслями, ничего не ответил.
Подойдя к краю обрыва, он пристально вглядывался в раскинувшиеся перед «школьной горой» колхозные поля, перелески, словно видел их впервые, и жадно вдыхал прохладный осенний воздух.
Вот он и комсомолец! Как много решилось за этот день в его жизни. На заседании комитета ребята говорили о нем хорошо, но ему пришлось выслушать и немало упреков: он резок, упрям, не всегда считается с товарищами.
Теперь, когда нужно, товарищи помогут ему, поправят, но и он, Ручьев, должен сделать все, чтобы ничем не запятнать чести комсомольца.
«Ничего не пожалею… все силы отдам», – думал он.
– Пойдемте сейчас в лес, костер разведем, – предложил Вася. – Большой костер! Чтобы из всех колхозов видели!
Паша замахал на него руками.
– Хорошо бы яблоньки в саду посадить и деревья вдоль дороги. Надолго бы память осталась! – напомнил Костя ребятам про давний школьный обычай отмечать вступление в комсомол посадкой деревьев.
– Хорошо бы! – поддержал его Паша. – Только уже поздно, не приживутся посадки. Придется до весны отложить.
На школьном крыльце показалась Галина Никитична и озабоченно оглянулась по сторонам.
– Наверное, брата ищет… Куда это он подевался? – шепнул ребятам Вася.
– А нелегко ей, поди, сейчас! – заметил Паша. – С Витькой-то как нехорошо получилось…
– Я думаю… – задумчиво сказал Костя и, отвечая каким-то своим мыслям, разрубил ладонью воздух: – А учительница она что надо!
Ребятам стало даже немного стыдно своей радости. Они осторожно подошли к крыльцу.
– Что вам, ребята? – вздрогнула Галина Никитична.
– Может, Витю отыскать? – тихо спросил Паша. – Вы скажите.
– Нет-нет, не беспокойтесь. Он, наверное, уже дома.
Учительница постояла еще немного на крыльце и вернулась обратно в школу. Надо было подумать, во всем разобраться…
Выскочив из класса, Витя, не оглядываясь, спустился по лестнице и выбежал на школьный двор. По тропинке, ведущей к Высокову, шли ученики. И Витя понял, что он сегодня не в силах идти домой обычным путем: тропинкой, потом серединой широкой улицы, мимо сельсовета и правления колхоза, сельпо и чайной, около которых всегда так шумно и оживленно.
А ведь сколько раз за эти годы, небрежно помахивая школьной сумкой, он входил в Высоково! Иногда Витя разрешал себе заглянуть в чайную, выпить бутылку шипучей фруктовой воды или покупал в сельпо кулечек кедровых орехов и щедро оделял приятелей.
Сейчас, засунув кулаки в карманы куртки, он свернул с тропки в сторону, обогнул школьный сад и направился к лесу.
Куда он идет? Зачем? И что, собственно, произошло?.. Члены комитета, как один человек, подняли руки против него. Значит, товарищи, которых он знал много лет, с которыми вместе бегал в школу, читал книги, играл в футбол, в лапту, не доверяют ему, не хотят принять в свой тесный круг? А ведь ему и в голову не приходило, что они могут так поступить. Разве он хотел плохого Алеше Прахову? Совсем нет. Ведь тог был ему даже благодарен… Говорят, что он плохо ведет себя дома, невнимателен к матери. Но зачем школе вмешиваться в его домашние дела?.. Наконец, далась всем эта история на озере! Но, право же, он совсем не обязан был предупреждать каждого, что лодка худая…
Отбившийся от табуна гнедой, в белых чулках жеребенок неприкаянно бродил среди кустов. Заметив Витю, он доверчиво затрусил за ним следом. Мальчик хмуро покосился на него, потом с досадой топнул ногой, и жеребенок, тонко, жалостливо заржав, отпрянул в сторону.
Может быть, пойти в Почаево, к дяде, прожить там день-два, чтобы не видеть ни ребят, ни Варьки Балашовой, ни сестры?..
Или нет, лучше заглянуть к Прахову. Все же приятель, можно отвести душу…
Витя вспомнил, как Алеша подвел его, и вздрогнул. Как же мало у него на свете верных друзей!..
Лес стал гуще, ветки деревьев цеплялись за куртку, царапали лицо, но Витя не замечал этого.
Потом потянулся мелкий, частый осинник, болотистая низина…
Только к сумеркам Витя вернулся к Высокову и задами усадеб пробрался к дому.
У крыльца Никита Кузьмич колол дрова. Заметив сына, шагающего проулком, он поднял голову:
– Ты что это за усадьбами путь держишь? Улица узка стала?
– Так вот… захотелось! – буркнул Витя и направился в сени.
Здесь мать рубила в деревянной колоде капусту. Она очистила белую хрустящую кочерыжку и протянула сыну:
– Погрызи вот… Ты ведь любишь кочерыжки.
Витя отмахнулся и взялся за скобу двери, ведущей в избу.
В сени вошел Никита Кузьмич и переглянулся с женой:
– Погоди, сынок! Чего смутный такой? С комсомолом-то как? Можно поздравить?
– Кого-то можно… – глухо выдавил мальчик.
– Это почему «кого-то»?
– А потому… не приняли меня.
– То есть, как это «не приняли»? – опешил отец. – По какому ж это праву-закону?
Злое, мутное чувство снова поднялось в душе мальчика:
– Варька Балашова с Ручьевым зло на меня имеют, я к ним в бригаду не записался. Вот и подговорили ребят. Те на меня и навалились: я такой, я сякой…
– Витя, как ты можешь так говорить! – раздался удивленный голос Галины Никитичны, которая только что вошла в сени. – Неужели ты так ничего и не понял?
– А-а, дочка заявилась! – усмехнулся Никита Кузьмич. – Что ж братца родного под защиту не взяла?.. Или твоему слову веры нет?
– Сестрица у меня такая… – язвительно сказал Виуя. – Что ребята ни скажут, она со всем согласна. И тоже против меня голос подала.
– Вот оно как! – Никита Кузьмич покачал головой. – Родство, значит, насмарку пошло!.. Ну, а директор при каком мнении? Тоже с тобой согласен?
– Федора Семеновича не было на заседании, – сказала Галина Никитична. – Он в район уехал.
– Значит, одна всем заправляла? За старшую над ребятами была?.. И такое допустила! Эх, дочка, дочка!
– А может, и впрямь, сынок, провинился ты в чем перед ребятами? – пристально посмотрела на Витю мать. – Так признайся!
Никита Кузьмич недовольно махнул на нее рукой:
– Какая у него может быть провинность! Витя ж для школы находка: и учится хорошо, и на баяне мастак играть, и по рисованию спец… Вот и завидуют парню. Да еще эта школьная бригада всех попутала!..
– Нехорошо ты говоришь, отец, – нахмурилась дочь. – Бригада тут ни при чем. Ты лучше спроси, почему Витя про худую лодку молчал!
Галина Никитична рассказала про случай на Спиридоновом озере.
Мать ахнула, выронила из рук тяпку, а Никита Кузьмич крякнул, словно обжегся:
– Это правда, сынок?
– Так не артельная же лодка, а наша, личная! – Витя пожал плечами. – Кому какое до этого дело!
– Так-то оно так, – нахмурился отец, – а все же ты лишку хватил. Минуло то время, когда каждый за свою лодку или, там, за свою телегу дрожал, от соседа прятал… В омут кануло.
– Вот видишь, отец! Товарищи не зря против Вити выступили… – сказала Галина Никитична.
– Какое там «не зря»! – с досадой возразил Никита Кузьмич. – Проштрафился мальчишка по недомыслию, а вы уж и размахнулись!
– Дело не в одной только лодке. Послушал бы, как школьники на комитете выступали! Честно, открыто, требовательно! Доброе имя комсомола им дороже всего… – И Галина Никитична принялась объяснять, за что товарищи осудили Витю. – Надо тебе подумать, отец, все ли у нас в семье ладно. Балуешь ты Витю, меры не знаешь. Вот он и заважничал, выше других себя ставит.
– Что-что, а меня, сделай милость, от поучений избавь! – рассердился Никита Кузьмич. – Я тебе не школьник за партой… А насчет «балуешь» так скажу: меня отец с двенадцати лет отдал в чужие руки, к сапожнику в учение. Нужда заставила. Так я всего отведал: и брани, и зуботычин, и труда тяжкого. Для семьи как отрезанный ломоть был, никто меня не опекал… Так зачем же моему сыну такую жизнь знать? Нужда нас не подпирает, не старое время. И пусть он живет в свое удовольствие, сил набирает, никаких тревог не ведает… Пусть знает, что отец сына в обиду не даст.
– И чего ты, Кузьмич, все на старое киваешь! – с досадой сказала Анна Денисовна. – Никто сына не обижает. Может, это и к лучшему, что ребята построже с ним обошлись.
– И тут ты с дочкой заодно? – вскинулся на жену Никита Кузьмич. – По всем статьям сошлись!.. Ну нет, я этого дела с комсомолом так не оставлю! Завтра же директору обжалую… А надо будет – до района дойду. – Он поманил Витю рукой и направился вместе с ним в избу: – Пойдем, сынок, расскажи мне все по порядку.
В сени вбежала Варя и спросила, вернулся ли Витя.
– Дома, дома. Не беспокойся! – Галина Никитична кивнула на дверь.
– Вы знаете, я как выговорилась на собрании, мне и легче стало, – призналась Варя. – Книжки Вите принесла, он их в школе забыл.
Она открыла дверь и прошла в избу, но в ту же минуту выскочила обратно в сени и растерянно пожаловалась:
– Отвернулся, разговаривать не хочет. Будто мы чужаки с ним. И дядя Никита на меня не смотрит! Анна Денисовна сокрушенно покачала головой.
– Ты что, мама?
– Ой, Галенька, боюсь я, отец теперь совсем голову мальчишке замутит.
– Ничего, мама, разберется Витя. – Галина Никитична обняла Варю за плечи. – Нас ведь куда больше…
Глава 18. РЕДКИЙ ГОСТЬ
Утро в доме Кораблевых началось невесело. За завтраком отец с Витей сидели за одним концом стола, Галина Никитична-за другим. Обе стороны хранили упорное молчание. Все попытки матери завязать общий разговор ни к чему не привели.
– Да что вы, в самом деле, в молчанки играть собрались? – обиделась она.
– А с чего тары-бары разводить? Веселого немного, – сказал Никита Кузьмич.