— И знаю и не знаю.
— А что вы знаете?
— А что я могу знать?.. Что-нибудь скажу, — будет плохо, не скажу ничего — опять плохо. Я, простите, говорить не мастер. Со мной лучше не разговаривать. Жена мне говорит: «старый дурак» — и это правда. Обязательно кому-нибудь не угодишь. А ведь надо со всеми по-хорошему. Я охотно услужу, но так чтобы все честь по чести… Жена велела сказать, что мы закрываем лавку.
— Что? — простонал судья.
— Лавку, простите, закрываем. Тут не разбогатеешь. Мы такие убытки понесли за эти годы… Переезжаем к сыну в Водняны, он там управляющим работает…
— Ох, — вздохнул судья и провел рукой по лбу.
Вдруг он покраснел, стукнул кулаком по столу и заорал на свидетеля: — Марш отсюда, чтоб я вас больше не видел!.. Не то и меня обвинят в оскорблении личности!..
— Вот это правильно, совершенно правильно, пан судья, — обрадовался лавочник, — какой может быть разговор с дубиной стоеросовой?!.. Не умеешь говорить на суде, — оставайся дома! Честь имею!..
И вне себя от счастья лавочник, как мышка, шмыгнул за дверь.
— А теперь, — рассвирепел судья, — вы либо помиритесь, либо я вас обеих посажу за решетку!
Опять поднялся гвалт. Зал огласился причитаниями, стонами, сетованиями. Не скоро удалось судье и обоим адвокатам унять рассорившихся женщин. Делопроизводитель составил примирительную, и стороны подписали ее.
— Отныне, — торжественно провозгласил судья, — вы не должны даже замечать друг дружку, ясно?
— Чего мне ее замечать, — отозвалась пани Мандаусова, — я рада-радешенька, когда ее не вижу.
— Я и не погляжу в ее сторону, — высказалась жена полицейского.
Молодой человек с крысиным лицом и востроносая девица вывели пани Мандаусову из зала.
В коридоре полицейский сказал молодому человеку с крысиным лицом: — так значит, от моих кроликов идет вонь, пан Спьевак? Ну ладно. Я вам покажу, как возводить напраслину на моих кроликов!..
Глава двадцать девятая
— Слава Богу, еще одно дело с плеч долой, — с удовлетворением произнес судья.
Шелестящая тишина наполнила зал заседаний. По коридору, поджидая своего, слонялся полицейский.
Седовласый судья спрятал бумаги в папку и собрался уходить. С минуту он помедлил в задумчивости и затем машинально снова положил досье на стол.
— Ах, господа, — вздохнул он, обращаясь к адвокатам, которые сосредоточенно делали какие-то пометки.
Он сложил руки под мантией и продолжал, нахмурив брови: — Уже тридцать лет, господа, служу я в суде… Легко сказать! Тридцать лет выслушиваю крики, причитания, дурацкие речи повздоривших между собой людей… Изо дня в день, как автомат, произношу слова о необходимости быть снисходительными по отношению друг к другу…
Адвокат полицейского в ответ только вздохнул.
— И все напрасно. Тридцать лет! Нет мне спасения. Я обречен.
— Да, — отозвался адвокат пани Мандаусовой, поглаживая широкую плешь, — радости в этом мало, я понимаю… Кто хотя бы раз имел случай слышать мою клиентку, — и тот уже сыт по горло. Бой-баба!..
— Что там ваша, — вступил в разговор оппонент, — это ангел по сравнению с моей полицейшей! Э, да что говорить!..
— Сразу видно, пан коллега, что вы не знаете пани Мандаусову… Эта особа, без конца тягаясь, спустила уже два дома, вот-вот и третий пойдет в уплату судебных издержек.
— Не мудрено, с такими жильцами, как моя достопочтенная клиентка. Ах, Боже милостивый!..
— Это что, пан коллега, вам следовало бы знать предысторию, чтобы оценить все достоинства пани Мандаусовой! Эта слабая, беззащитная вдова полтора года отсидела в тюрьме за то, что склоняла людей к ложным показаниям. Это было еще в те времена, когда ей принадлежал дом «У семи ангелов» на Виноградах. Она специализировалась на том, что вовлекала квартиросъемщиков в бесконечные тяжбы. Под рукой у нее были люди, которым она платила за то, что те свидетельствовали в ее пользу. Таким образом она избавлялась от жильцов. Да, чего только не было… Пан советник все эти случаи знает.
Седовласый судья махнул рукой.
— Я часто размышлял над тем, — заговорил он, — как упорядочить отношения между домовладельцами и квартиросъемщиками, но к какому-либо определенному выводу так и не пришел. Вечно одно и то же. Дети, птица, домашние животные… грязь на лестнице, шум в доме, неэкономное пользование водой… сплетни, неуважительное отношение жильцов к домовладельцу; домовладельцу кажется, что именно ему попались самые плохие жильцы… Бесконечные крики и жалобы. В действительности проблема заключается в том, что люди совместно пользуются чужой собственностью. Все равно, как если бы домовладельцы и жильцы были вынуждены есть из одной тарелки. Собственность срастается с конкретным индивидуумом. И потому, когда в доме живут посторонние люди, у хозяина такое чувство, будто они сидят у него на шее. Я не раз приходил к выводу, что дома, в которых проживает несколько семей, должны быть муниципальной собственностью. Но я в этом не разбираюсь, я для этого слишком стар. Извините сумасбродного старика…
Плешивый адвокат рассмеялся.
— Иногда просто изумляешься, — сказал он, — чего только ни придумывают люди, задавшиеся целью обобрать человека в обход закона. Как-то я защищал одного такого ловкача. В доме у него жил ремесленник, который хотел обустроить себе мастерскую. Хозяин позволил с условием, что жилец оборудует ее за свой счет. Ладно. Ремесленник пригласил строителя, и тот соорудил ему мастерскую. Когда все было закончено, жилец обнаружил, что в мастерскую ему не попасть. Разве что через двор, но этому воспротивился хозяин, поскольку совместное пользование двориком в контракте оговорено не было. «Я разрешу вам ходить через двор, — сказал хозяин, — если вы приведете его в порядок». Ладно. Квартиросъемщик вымостил двор и этим приподнял его на полметра. Когда дело было сделано, хозяин увеличил квартирную плату, взимаемую с этого жильца. «Так не пойдет, — сказал он, — пользоваться такой прекрасной мастерской и двориком за прежнюю плату, эдак я прогорю». Жилец согласился и на повышение платы. Вскоре хозяин продал дом тому самому строителю, который соорудил мастерскую. Новый хозяин отказал ремесленнику от квартиры, так как мастерская понадобилась ему под гараж…
— Я знаю другой случай, — подал голос адвокат с холодными глазами. — Один господин хотел построиться, но у него не было денег. Тогда он купил земельный участок в кредит. Нашел жильцов для будущего дома и те предоставили ему деньги на строительство. Он вырыл котлован под фундамент и свернул работы. У съемщиков истощилось терпение и они возроптали. Будущий домовладелец вернул им деньги, разумеется, без процентов. Нашел других клиентов и подвел дом под крышу. После чего опять свернул работы. История повторилась. На деньги очередных съемщиков он завершил строительство дома. Но с внутренней отделкой не спешил. В готовый дом он пустил жильцов, которым пришлось задним числом возместить расходы на строительство, а сверх того платить круглую сумму за квартиру. Теперь у него есть и дом и деньги. Смекалистый малый, практичный…
— Ну что же тут особенного! — презрительно заметил плешивый адвокат. — Это обычный прием нынешних дельцов. А вот послушайте, что расскажу я. Случай весьма забавный. Один человек построил дом, где свободной оставалась комната для холостяка. Эту комнату он сдавал за пять тысяч крон в год. Съемщик внес деньги. Ладно. Через месяц его зовет к себе хозяин и говорит: так и так, мил-человек, комната, которую вы занимаете, мне нужна для родственника. Когда вы съедете, я возвращу вам две тысячи. Съемщик не съехал. Хозяин подал на него жалобу в суд за рукоприкладство, поскольку знал, что кулачная расправа является основанием для выселения.
В этот момент в зал судебных заседаний вошел полицейский. Он слышал последние слова.
«Ага! — возликовал он в душе. — Стало быть, рукоприкладство является основанием для выселения. Вот оно что! Пан доктор мне этого небось не сказал бы, каналья. Только бы деньги выуживал. Плевать я на него…»
…рукоприкладство является основанием для выселения, — продолжал плешивый адвокат. — У него всегда были люди, которые подтверждали, что квартиросъемщик применил по отношению к нему физическое насилие. Так он и пускал, а затем выселял съемщиков. И жил себе припеваючи. Но однажды вышла осечка. Теперь он разъезжает, торгует открытками.
— Да… — вздохнул адвокат с холодными глазами. — Иной раз думаешь: лучше защищать пиратов, чем вот таких… — Он повернулся к полицейскому и сказал: — Минутку, пан Фактор, я сейчас освобожусь.
Но полицейский не торопился. Невысказанные слова жгли ему язык, точно раскаленные угли. Его так и подмывало произнести речь, которую во время слушания судья не дал ему досказать.
Он подошел к судейскому столу и сказал: — Досточтимый суд! Я хочу объяснить, как все это было…
— Говорите, пан полицейский, — благосклонно побудил его судья. Ему удалось завершить примирением кляузное дело и потому он пребывал в благодушном настроении.
— Я по природе человек добрый, мирный, — начал полицейский, — каждому стараюсь пойти навстречу. Ты о них заботишься, а они тебе платят черной неблагодарностью. Уступить друг другу. Уважить — так, по-моему, надо…
— Вот это правильно, — похвалил его судья.
Полицейский воодушевился.
— Но съемщики — это такой народ, что вы себе представить не можете! Хозяин ломает голову над тем, как бы сделать их проживание приятнее. Думаете, они благодарны за это? Как бы не так! Только и думают, как бы подложить свинью. Строят за спиной козни, лишают хозяина сна. Портят, смею доложить, имущество; ни во что не ставят хозяина, устраивают скандалы…
— Ну видите, — заметил судья, — если вам все так ясно, то почему вы не побудите жену ладить с хозяйкой дома и не причинять ей неприятности?
Полицейский прикусил язык. Вспомнил, что он тоже жилец. И сказал себе: «Эге-ге…»
— Прошу позволения объяснить вам все. Не все съемщики одинаковые. Иные тише воды, ниже травы. Лишь бы хозяин ни в чем не упрекнул их. Но есть хозяева, которым не угодишь. Вот как нашей… Люди называют ее фурией. Не знаю… У меня язык не повернется сказать такое. Я только вижу, женщина она взбалмошная. Говорю ей по-хорошему: Пани Мандаусова, — советую, — не стойте во дворе и не придирайтесь к жильцам. Невозможно выносить все эти крики и свары! Сидите себе в квартире, чтобы не вызывать ссор. — Думаете, она слушается? Какое там! Еще глотку, с вашего позволения, дерет. Так вот одно к одному, и согласия как не бывало. У нашей хозяйки нет никакого понятия, что такое благонравие, иначе она не позволила бы своей дочке путаться с молодым парнем…