«Бедная, маленькая гениальная женщина! Трепетное, отважное, пылкое, непритязательное существо! Читаю ее книгу, представляю себе ее жизнь и вижу, что вместо славы, вместо житейских успехов ей нужен был бы всего-навсего какой-нибудь Том или Джон, который любил бы ее и которого любила бы она. Про нее никак не скажешь, что она хороша собой, к тому же ей, насколько я понимаю, за тридцать, она похоронила себя в провинции, она погрязла в одиночестве, и никакого Тома ей не видать. Вокруг вас, юных девиц в красных сапожках со смазливыми личиками, будут виться сколько угодно молодых парней — тогда как у нее, у этой гениальной женщины с благородным сердцем, никогда не будет суженого, она обречена увядать в девичестве, не имея ни малейшего шанса насытить свое жгучее желание».
19
В своих невеселых рассуждениях классик, по счастью, ошибся. У Шарлотты Бронте на тридцать восьмом году жизни суженый появился. 29 июня 1854 года дочь преподобного Патрика Бронте после долгих раздумий и в преддверии грозящего одиночества (у отца уже было два удара, Джордж Смит женился, отношения с Эллен Насси последнее время расстроились, Элизабет Гаскелл подолгу жила в Европе, Мэри Тейлор — на другом конце света) выходит замуж за нелюбимого, зато преданного, надежного Артура Белла Николза. Патрика Бронте «несмышленое дитя» поставила перед фактом: она выходит замуж, но отца не покинет и жить с мужем будет в пасторате.
Чем лучше узнает Шарлотта своего жениха, тем больше убеждается, что выбор сделан был правильный. Любовь ведь не главное, Николз довольно быстро сумел завоевать расположение не только будущей жены («Какой он добросовестный, любящий, чистый сердцем и помыслами», — пишет она незадолго до свадьбы Эллен Насси, убеждая в этом и подругу, и себя), но и тестя, который еще недавно об этом претенденте на руку дочери и слышать не хотел. Патрик переменился к зятю, даже привязался к нему, оценил его надежность и искреннюю к себе симпатию и, главное, понял то, что давно поняла его мудрая дочь: интеллектуалом Николза не назовешь, но в пасторате он пришелся ко двору, на него можно положиться, и он всегда придет на помощь уже сильно одряхлевшему восьмидесятилетнему приходскому священнику, и не только в церкви, как это было последние годы, но и дома, по-родственному. Понял, что его собственные амбиции (его дочь, мол, заслуживает лучшего) — не более чем блажь, и дочь за таким зятем как за каменной стеной.
Сразу же после скромной свадебной церемонии молодые, как водится, отправляются в свадебное путешествие, их путь лежит на родину мужа (да и отца тоже), в Ирландию, где родственники Николза, люди непритязательные, но добрые и отзывчивые, обласкали молодых, отдали Шарлотте должное, расположили ее к себе. Шарлоттта, никогда прежде в Ирландии не бывавшая, восторгается суровой красотой «изумрудного острова», а также вниманием и заботой мужа. Медовый месяц прошел как один день, еще совсем недавно Шарлотта писала Эллен, что счастье для нее — синоним трезвого взгляда на жизнь, теперь же она «пьяна от счастья», впервые в жизни по-женски счастлива. У нее появился тот самый «Том», в котором ей отказал скептик Теккерей; «Том», который любил ее и в которого неожиданно для себя самой влюбилась она.
Казалось бы, Шарлотта вернется из свадебного путешествия и вновь возьмется за перо, но счастливая личная жизнь — в ее по крайней мере случае — креативности не способствовала. Происходило это, по всей видимости, еще и потому, что Николз был к ее литературной известности совершенно равнодушен и даже, пожалуй, к этой славе немного ревновал.
«Если истинное домашнее счастье способно заменить собой славу, — пишет Шарлотта Маргарет Вулер в сентябре 1854 года, вскоре после возвращения из Ирландии, — эта замена только к лучшему».
Шарлотта все же, подозреваю, кривит душой, желание писать у нее, конечно же, никуда не девалось, другое дело, что она не давала «ходу милой привычке», забота об отце, муже, доме была вне конкуренции. Примечателен в этой связи эпизод, который рассказал Николз Джорджу Смиту уже после смерти Шарлотты в октябре 1859 года:
«Когда однажды вечером мы сидели у камина и прислушивались, как воет за окном ветер, моя бедная жена вдруг говорит: „Если б тебя со мной не было, я бы сейчас, наверное, писала”. И с этими словами она бросилась наверх и, вернувшись с тетрадью, прочла мне вслух начало новой своей повести. Когда она кончила читать, я заметил: „Вот увидишь, критики обвинят тебя в повторении, ты ведь опять пишешь про школу”. — „Я это изменю, — ответила она, — я всегда несколько раз переписываю начало, пока оно не начнет мне нравиться”».
Как бы то ни было, Шарлотта перестала поддерживать отношения со своими друзьями-издателями, принимать участие в литературной жизни. Ее не было в Бредфорде 28 декабря 1854 года, когда Диккенс, как всегда при огромном стечении народа, читал в Холле Святого Георга «Рождественскую песнь», а Томас Карлейль спустя несколько дней — лекцию о поэзии Томаса Грея. Всего несколько лет назад младшие Бронте — уж Брэнуэлл и Шарлотта наверняка — не отказали бы себе в подобном удовольствии.
Тут бы и написать: «все хорошо, что хорошо кончается», и поставить точку. Но семья Бронте, в чем мы не раз убеждались, не из тех, у кого все хорошо кончается, да и начинается тоже. 31 марта 1855 года — всего через несколько месяцев после свадьбы — Шарлотта на руках у мужа умирает от внематочной беременности. Патрик Бронте, единственный долгожитель в семье, переживет дочь на шесть лет и умрет в своей постели в возрасте восьмидесяти четырех лет. Его зять должен был по праву занять его место приходского священника в ховортском приходе, для которого он за много лет беспорочной службы столько сделал, — однако совет попечителей, против ожидания, проголосовал против викария, и Николз, которому деваться было решительно некуда, собрав за несколько дней столь дорогие и памятные ему вещи семьи Бронте (рукописи, рисунки, фотографии, портреты и даже кое-что из мебели), отбыл «по месту жительства» в Ирландию. Свой век он доживет в родном городке Банагер простым фермером и умрет в декабре 1906 года в возрасте восьмидесяти восьми лет.
Отдельной главы заслужила бы прямо-таки детективная история написания книги Элизабет Гаскелл «Жизнь Шарлотты Бронте», вышедшей 25 марта 1857 года, через два года после смерти Шарлотты тиражом 2000 экземпляров и вскоре после этого еще дважды переизданной. Успех этой биографии (скандальной, по мнению некоторых, в том числе и ее заказчика Патрика Бронте) был столь велик, что на ее фоне наконец-то вышедший у Джорджа Смита первый роман Шарлотты «Учитель» остался, по существу, незамеченным.
Элизабет Гаскелл, автору этого увлекательного издательского блокбастера, проявившему для достижения цели недюжинные упорство и изобретательность, приходилось всеми правдами и неправдами, под разными предлогами выпрашивать письма своей героини у ее многочисленных и нередко строптивых адресатов. Приходилось встречаться или вступать в переписку с десятками людей (подчас и за пределами Англии), многие из которых — госпожа Эгер, к примеру, — не только отказывались ее у себя принимать, но и вступать с ней в разговор. Приходилось преодолевать сопротивление Патрика Бронте и Николза, не придававших особого значения литературной известности дочери и жены, а также ближайших подруг Шарлотты Эллен Насси, Мэри Тейлор и Маргарет Вулер, хранительниц гигантской переписки с писательницей; переписки, которой они дорожили и расставаться с которой были не намерены. Приходилось просматривать газеты и журналы, и далеко не только столичные: читателям коллективной биографии Шарлотты Бронте, ее сестер и брата было небезынтересно, как воспринимались стихи и романы четырех Бронте литературным сообществом, лондонским и провинциальным.
Но к судьбе семьи Бронте эта история непосредственного отношения не имеет.
Примечания
1 См.: Barker Juliet. The Brontes. New York, «St. Martin’s Griffin», 1994.
2 См.: Ивашева В. Английский реалистический роман XIX века в его современном звучании. М., «Художественная литература», 1974, стр. 348 — 349.
3 Daphne du Maurier. The Infernal World of Branwell Bronte; John Lock and W. T. Dixon. A Man of Sorrow: The Life and Times of the Rev. Patrick Bronte; Virginia Moore. Love’s Farewell; Barbara Whitehead. Charlotte Bronte and Her «dearest Nell».
4 «Грозовой перевал». Перевод Н. Вольпин.
5 «Джейн Эйр». Перевод И. Гуровой.
6 «Джейн Эйр».
7 Сэмюэль Джонсон (1709 — 1784) «Жизни английских поэтов» (1779 — 1781); Джеймс Босуэлл (1740 — 1795) «Жизнь Сэмюэля Джонсона» (1791); Томас Мур (1779 — 1852) «Жизнь Байрона» (1830).
8 Безумно, горько не хватало мне моего родного дома, / Старых знакомых лиц (англ.).
9Руссо Жан-Жак. Исповедь. Перевод Д. А. Горбова и М. Н. Розанова. См.: Руссо Жан-Жак. Исповедь. Прогулки одинокого мечтателя. Рассуждение о науках и искусствах. Рассуждение о неравенстве. М., «АСТ»; НФ «Пушкинская библиотека», 2004, стр. 29.
10 «Джейн Эйр».
11 Дом стар, деревья голые, / И в безлунном небе туманные изгибы купола, / Но что же на земле дороже, / Любимее, чем домашний очаг (англ.).
12 Я не стану больше оплакивать твой безвременный уход, / Но, ох, я по-прежнему должна оплакивать / Удовольствия, похороненные в твоей могиле, / Ибо они никогда не вернутся (англ.).
13 Бронте — гром по-гречески.
14 Когда я смотрю на свою прежнюю жизнь, / Я с трудом понимаю, кем я был. / Cтоль быстрый переход от борьбы к борьбе, / Что кажется, будто ты сбился с пути (англ.).
15 Перевод мой.
16 «Пансионат для юных девиц» (фр.).
17 Неудовлетворительный (фр.).
18 «Джейн Эйр».
19 Нет места лучше дома (англ.).
20 Доброжелательность (фр.).
21 «О, верните мне мой ДОМ!» (англ.)
22 В нашу любимую землю я убегу, / Нашу землю мысли и души (англ.).
23 Дом не со мной / Сверкающий, как раньше. / Радости мной забыты, / Я больше не счастлив