— Ну же, Мичетто, — шептала она, взяв свое сокровище на руки, — успокойся, маленький мой.
«Наверное, какая-нибудь старая ведьма опять пнула его», — подумала Мария-Грация с раздражением.
— Я же велела родителям держать тебя во дворе, — шептала она в шерстку Мичетто. — Тебе опасно заходить в бар.
Но кот давно освоил приемы профессионального взломщика. Вскарабкавшись по кованой задней калитке, он добирался до защелки и отодвигал ее лапой, таким образом получая доступ на кухню, где и угощался от души холодной курятиной. Однажды ночью он пробрался в бар и пировал там, пока не раздулся и не заснул прямо внутри витрины на тарелке с салями. Он был бесстрашен, как и ее братья: проникал в дома кошачьих ненавистников, где ему доставалось — мухобойками и швабрами, вечно выскакивал на дорогу, так и норовя угодить под колеса авто il conte. Мария-Грация покрепче прижала кота к себе.
На площади было тихо. Автомобиль il conte стоял под одинокой пальмой и потрескивал от жары. Единственной живой душой на площади был ссыльный, который бродил около дома Джезуины. Туллио видел однажды, как двое ссыльных подбирали окурки, сдували с них пыль и клали в карманы. Братья нашли это забавным, но Марии-Грации было не смешно, она сочла это ужасным.
С трудом преодолев еще одну порцию ступенек, она толкнула вращающуюся дверь в бар — там у стойки il conte и тучный бакалейщик синьор Арканджело что-то шумно обсуждали с ее отцом. Оба были одеты в черные рубашки, про которые мама всегда говорила, что если уж человек надел черное, то жди неприятностей.
— Вы должны были сохранить бюллетень для голосования, который не использовали! — гремел il conte. — Как доказательство того, что вы голосовали согласно линии партии! Вы что хотите, чтобы fascisti решили, что мы тут все большевики?
— Я не сделал ничего противозаконного, — отвечал отец. Голос его звучал громко, Мария-Грация видела, как побагровела у него шея. — Я всего лишь пришел к урне для голосования вчера к вечеру, опустил свой бюллетень — тот, который надо, — и вернулся домой.
— Но послушайте, — вступил Арканджело, — будьте благоразумны. Я уверен, синьор Эспозито, что вы сохранили неиспользованный бюллетень. Просто принесите его и покажите нам, и мы предоставим вам заниматься вашим делом и больше не будем об этом говорить.
— Я считал, что голосование в этой стране согласно закону происходит тайно, — сказал отец. — По крайней мере, в той стране, в Италии, где я вырос.
Это прозвучало странно, потому что Мария-Грация и не подозревала, что отец родился в Италии, а не на Кастелламаре.
— Что здесь за шум? — спросила ее мать, возникая в дверях.
Синьор Арканджело развел руками:
— Синьора Эспозито, это какое-то недопонимание. Я уже сказал вашему мужу и синьору il conte, что ситуация просто вышла из-под контроля.
Пина готовила обед, и ее лицо и руки были слегка припорошены мукой. Она прошла в бар:
— Так из-за чего сыр-бор?
— Вчера на выборах il conte и я были уполномоченными, а это означает, что…
— Я в курсе, чем занимаются уполномоченные по выборам, — сказала Пина. — Вы, кажется, забыли, что я директорствовала в школе до замужества, синьор Арканджело.
— Разумеется. Итак, по долгу службы мы с il conte обнаружили, что, к великому сожалению, на острове нашлись отдельные граждане, которые проголосовали против списка кандидатов от фашистской партии, бросив в урну белый бюллетень со словом «нет» вместо трехцветного бюллетеня «да».
— И имели на это полное право, — сказала Пина, на что il conte громко фыркнул.
— И поэтому, — заключил Арканджело примирительно, — мы решили, что для безопасности надо проверить, как голосовали все мужчины избирательного возраста, чтобы узнать, кто в действительности недоволен фашистскими кандидатами, и попробовать переубедить.
— Понятно, — сказала Пина. — И вы пришли проверить, как голосовал мой муж, на тот случай, что он может оказаться одним из тех недовольных.
— Именно, синьора Эспозито.
— Амедео, ты сохранил неиспользованный бюллетень?
Отец молчал, не поднимая глаз. Наконец мрачно ответил:
— Да, Пина.
— Ну тогда пойди и принеси его, — велела она. — И давайте положим конец этой глупости.
— Я уверен, что ваш муж, конечно же, проголосовал «за», — сказал Арканджело, который трясся, что твоя ricotta. — Я всегда был высокого мнения о вашей семье, синьора Эспозито, о вашем бедном покойном отце, вы это знаете. Поэтому я не сомневаюсь, что синьор Эспозито проголосовал «за».
— Разумеется, — ответила Пина, — я надеюсь, что все было наоборот.
Повисла неловкая тишина. Из чего Мария-Грация заключила, что мама сказала нечто возмутительное.
Отец вышел из-за занавески с белым бюллетенем в руке.
— Вот, — сказал он, положив его на стойку. — Я проголосовал «за». Вот неиспользованный бюллетень «против». Можете убедиться, что «за» было брошено в урну.
— Ну вот, — повеселел Арканджело. — Это очень даже правильно, синьор Эспозито, и я не понимаю, ради чего вы устроили весь этот переполох и не хотели нам его показывать. Знаете, всем пришлось показывать бюллетени, не только вам.
И вдруг Пина разъярилась — а может, она была в ярости и с самого начала.
— Пожалуйста, покиньте наш бар! — приказала она. — Нам с вами нечего больше обсуждать.
Il conte и синьор Арканджело вышли из бара, громко хлопнув дверью, от чего Мичетто снова испугался и вырвался из рук Марии-Грации.
Как только они ушли, ее мать схватила белый бюллетень и скомкала, будто это была контрольная кого-то из ее учеников-двоечников.
— Голосовал за fascisti? — воскликнула она. — Мне стыдно за тебя.
На улице взревело авто il conte. Мичетто! Мария-Грация услышала вопль. Она распахнула дверь и, спотыкаясь и проклиная свои ортезы, устремилась вниз по ступенькам террасы. Потеряв равновесие, полетела кубарем и воткнулась в чей-то живот.
— Ох! — пролепетала девочка, перепугавшись, что сшибла с ног Арканджело или самого il conte. — Простите, signore…
Но то был ссыльный, он поставил ее на ноги.
— Не пугайся, — сказал он на удивительном итальянском, звучавшем словно поэзия. — Я поймал этого gatto sеlvaggio[33], когда он хотел прыгнуть на дорогу. Думаю, он твой. — И протянул ей изивающегося Мичетто.
Десять минут спустя родители Марии-Грации обнаружили, что их дочь играет с котом в компании ссыльного. Его звали Марио Ваццо, он пел грустную песню и делал вид, будто не замечает, как Мария-Грация вытирает слезы. В итоге ни Пина, ни Амедео так и не узнали, что она была свидетелем скандала с голосованием. А Мария-Грация решила потом обдумать случившееся.
Второе важное событие произошло спустя день — избили старого рыбака Пьерино.
Девочка проснулась от того, что отец не пришел, как он это делал обычно, надеть ей ночные ортезы. Мария-Грация подвинулась на край кровати в квадрат лунного света и начала растирать ноющие икры. Бар уже закрылся, и снизу, то затихая, то, наоборот, становясь громче, доносились голоса родителей. Это напоминало звук лодочного мотора и в последнее время повторялось довольно часто. Закашлял Флавио. Всю зиму он пребывал в раздражении из-за затянувшегося бронхита, от которого отец никак не мог его вылечить. Мария-Грация слышала, как брат кашляет с каким-то неприятным сипением. Он явно пытался сдержать кашель, чтобы его не услышали.
К тому времени Мария-Грация уже могла пройти небольшое расстояние без ортезов. Она бочком приблизилась к лестнице, где обнаружила братьев, которые, прижавшись друг к дружке, точно сардины в банке, просунули головы сквозь перила и прислушивались.
Флавио сердито глянул на сестру:
— Звякнешь хоть раз своими железками и выдашь нас всех!
— Но я без железок, — возразила Мария-Грация. — А вот ты кашляешь.
— Можешь остаться, если обещаешь не шуметь, — позволил Туллио.
Мария-Грация опустилась на колени возле Аурелио. Голоса родителей звучали то тише, то громче, но слов не разобрать.
— Cazzo! — выругался Туллио. — В бар ушли. Смекнули, наверное, что мы подслушиваем.
— Все из-за тебя! — накинулся на сестру Флавио.
— Она тут ни при чем, — вступился Аурелио, самый добрый из братьев, и Мария-Грация почувствовала, как слезы благодарности выступили на глазах.
Она любила братьев, но, сколько себя помнила, всегда любила намного сильнее, чем они ее. Даже Аурелио. Она вечно таскалась за ними хвостом, пытаясь привлечь их внимание и упрекая себя за это. Вот и теперь Мария-Грация заявила:
— А я слышала, о чем они говорят. Мама считает, что это позорно, что il duce изменил правила и теперь на выборах можно голосовать только «за» или «против». Она так и сказала: позорно. Я сама слышала. Она сказала, что это не democrazia.
— А что еще бывает, как кроме «за» и «против»? — набросился на нее Флавио. — «За» фашистов или «против», если они тебе не нравятся. Понятно, что il duce в этом доме не жалуют.
Она поняла, что задела его чувства. Флавио завоевал немало призов за свою преданность Balilla. К тринадцати годам у ее среднего брата ломался голос и лицо было покрыто постыдным созвездием прыщей, но на сборищах Balilla он был самым точным стрелком и запевалой патриотических песен. Его приглашали на специальные собрания, где он играл на трубе, пока профессор Каллейя маршировал, а доктор Витале, призванный в качестве адъютанта il professore, бил в большой барабан. Пина притворялась, будто восхищается наградами Флавио, и прятала их потом в дальней комнате, где хранились коллекции древних черепков, собранные ее мужем. Но Флавио упорно приносил все новые награды.
— Ну, может, ты и прав, — примирительно сказала Мария-Грация.
Но Флавио только раздраженно махнул рукой. Брат был не в настроении весь вечер. Он пришел домой поздно, усталый и понурый. Его кашель мешал вести собрание, и