Мария-Грация шла за ним по пыльной дороге и рыдала.
На пристани его ждала неожиданность: никто из рыбаков — ни Бепе, ни ‘Нчилино, ни даже Агата-рыбачка, которая плавала на арендованной лодке, — не пожелал везти его на Сицилию. Все они наотрез отказались, демонстративно убрав весла. Агата-рыбачка разразилась отповедью, да столь яростной, что Роберт опешил.
— Почему она так сердится? — оглянулся он на Марию-Грацию.
— Она не сердится, — ответила Мария-Грация. — Но она и не хочет везти тебя.
— Что она говорит?
— Говорит, что ты не можешь уехать теперь, когда война закончилась, — объяснила Мария-Грация. — Она говорит, что ты — наша удача, ты принес нам удачу. Она говорит, что с тех пор как ты появился, sarde пошла косяком, а тунцы попадаются только огромные. Но это всего лишь суеверие, конечно.
Но Агата-рыбачка не закончила.
— Что она сейчас говорит?
— Она говорит… Она говорит, что этот остров уже потерял немало хороших людей.
Роберт, внезапно разозлившись, решил, что у него есть только один выход — добираться до Сицилии вплавь. Держа винтовку над головой, он вошел в море. С берега на него смотрели Мария-Грация, рыбаки, Кончетта и кот Мичитто. Все молчали. Постанывая от боли, Роберт сумел доплыть до скал. Но там ему пришлось опустить руку с винтовкой.
С берега донеслись какие-то крики. Обернувшись, он увидел, что на пристани собралась настоящая толпа. Там были и доктор Амедео, и Пина, и отец Игнацио, внучка Риццу вела за руку слепую Джезуину, старики-картежники явились в полном составе, даже бакалейщик Арканджело, с которым он едва перемолвился парой слов и который еще месяц назад считал себя фашистом, был тут.
— Горожане объявляют! — прокричал Арканджело на едва узнаваемом английском и наклонился к Пине, которая явно переводила ему. — Что, если вы не останетесь на острове добровольно, il conte и я будем вынуждены — come si dice?[58] — взять вас в плен. Возвращайтесь сейчас же, пожалуйста, синьор Карр!
Роберт долго и с трудом выбирался из воды, захлебываясь от брызг и соленого воздуха, у него кружилась голова, а боль в плече сделалась жгучей. Он потрогал плечо и посмотрел на ладонь — по пальцам текла липкая жидкость. Рана открылась и кровоточила. Он покачнулся, и Бепе, ‘Нчилино и Агата кинулись к нему и вынесли на берег.
Часть третьяГород мертвых1944–1953
Жила-была одна старуха, которой взбрело в голову наложить проклятье на дочь короля. «Ты не выйдешь замуж, — объявила она, — пока не найдешь Мертвеца и не пробудешь около него один год, три месяца, одну неделю и один день».
Девушка выросла, а проклятье осталось. Хотя у нее было много ухажеров и она была очень красивой, она никак не могла встретить того, кто понравился бы ей настолько, что она согласилась бы выйти за него замуж. «Отец, — сказала принцесса в конце концов, — это неправильно. Мне ясно, что я не выйду замуж, пока не найду человека, который уготован мне судьбой. Так что я отправляюсь искать Мертвеца по всему белому свету».
Король умолял ее остаться, но девушка была непреклонна. На следующий день она оседлала коня и отправилась искать Мертвеца по всему белому свету.
Она странствовала несколько лет и однажды прибыла к большому белому дворцу. Двери дворца стояли нараспашку, свет ярких фонарей заливал его покои. В каминах пылал огонь. Принцесса двинулась по залам, и в верхнем покое рядом с очагом она нашла мертвого человека. «Вот мой жених, — сказала принцесса. — И я буду сидеть около него один год, три месяца, одну неделю и один день, пока он не проснется».
С этими словами принцесса опустилась на каменный пол и принялась ждать, когда проснется Мертвец.
История, рожденная в Венеции, также изложенная в «Декамероне» и в сборнике народных сказок синьора Кальвино, которая каким-то образом оказалась на Кастелламаре во время Второй мировой войны. Согласно моему предположению, ее рассказали ссыльные с севера. Впервые записано мной со слов синьора Риццу в 1942 году.
I
В то лето, когда Мария-Грация и Роберт стали любовниками, война подошла к концу. Следующей весной, через восемь месяцев после вторжения союзников на Сицилию, когда рыбаки начали выходить в море, на горизонте показалось чужое судно. Поднявшись на крышу дома, Кончетта и Мария-Грация разглядывали море в бинокль Флавио и обнаружили лодку. На веслах сидели незнакомые рыбаки и два американских солдата в касках.
Столь позднее появление американцев на Кастелламаре случилось по недосмотру. Остров должны были оккупировать несколько месяцев тому назад, но в хаосе, охватившем Сиракузу, сицилийцы просто забыли сообщить захватчикам, что маленький островок на горизонте вообще-то обитаем. И только значительно позже один полковник, изучавший аэрофотоснимки местности через увеличительное стекло, разглядел зернистое пятнышко к юго-востоку от Сицилии. Увеличив снимок, полковник обнаружил серые блоки, из которых была сложена пристань, и красные пятна, означавшие, что там могли быть дома. Он навел справки на рынке, который находился около его конторы. Si, si, сказали сиракузцы, на Кастелламаре живут люди, там даже устроили тюрьму для ссыльных с севера.
Следующим же утром полковник отправил туда лодку, чтобы прояснить обстановку.
Американцы — лейтенант и сержант — предложили пожилому рыбаку, владельцу лодки под названием «Господи, помилуй», один доллар за доставку на остров. Они пристали к острову в начале пятого в самый разгар весенней жары. Пришвартовавшись к пустынному причалу, рыбак указал им путь через оливковые рощи и кактусы к вершине, венчавшей остров. Затем сел в лодку, достал колоду карт и начал раскладывать пасьянс, объявив, что подождет их здесь.
— Жарковато будет подниматься, — заметил сержант.
— Остановим какую-нибудь попутку, — ответил лейтенант.
Рыбак скривил губы.
— Здесь нет автомобилей, — сказал он со всем презрением горожанина к деревне. — Ни холодильников, ни радио. Ничего здесь нет. Вы понимаете, americani?
И americani поняли, пока тащились вверх по склону холма. На полях только-только пустили побеги виноградные лозы, напомнив сержанту поля его родной Калифорнии. Вдалеке шеренга батраков двигалась как единый механизм, даже с высоты были слышны удары их мотыг по сухой земле. Рядом с крестьянами на пыльной дороге маленькой точкой неожиданно появилось авто.
— Может, спустимся и спросим тех людей? — предложил сержант.
— Сначала пойдем в город, — решил лейтенант, который не мог и подумать о том, чтобы подниматься во второй раз по такой жаре.
Они не обнаружили признаков жизни до тех пор, пока, миновав разрушенную арку, не вошли в город. Арка превратилась в тумбу для разнообразных политических лозунгов. «Viva il Duce!» и «Viva Mussolini!» совсем стерлись, поверх было написано: «Viva Badoglio! Viva Garibaldi! Viva il re!»[59]
— Фашистов здесь нет, — одобрительно кивнул лейтенант.
— По крайней мере, уже нет, — отозвался сержант.
Рыбак из Сиракузы ошибся еще в одном: радио на острове имелось. После недолгих поисков они обнаружили его в баре. Здесь собралась довольно странная компания: вдовы в черных одеяниях, древние старцы, рыбаки и британский солдат. Все пили кофе и обсуждали новости.
— Где ваш полк? — спросил лейтенант у англичанина. — Нам не сообщали, что остров уже занят британской армией.
Роберт поставил чашку с кофе и встал.
— Он и не занят. Я здесь один, — доложил он. — Меня выбросило на берег ночью девятого июля. Я попал сюда после того, как наш планер с десантной командой рухнул в море. С тех пор я никого из своих не видел.
Сержант слышал о десантах от своего зятя, пилота буксировщика. Тот рассказывал, что из-за сильного ветра и дождя буксировщики во время высадки союзников на Сицилию вынуждены были сбрасывать планеры раньше времени, что немало британских десантников разметало по горам, они падали в штормовое море и на сицилийские виноградники. Кто-то из них все же поучаствовал в сражении, кого-то выловили из воды и отправили обратно в Тунис. Иные из британцев так возмущались пилотами-янки, что даже угодили в карцер.
— Чертова неразбериха, — пробормотал сержант. — Мы наслышаны обо всем этом.
— Шестой гвардейский парашютный взвод, третий батальон, Первая воздушно-десантная дивизия, — доложил британский солдат. — Не знаете, кто-нибудь выбрался из планера? Мне это не дает покоя. Хоть кто-нибудь выжил?
— Мы прибыли на Сицилию только шесть месяцев назад, — сказал лейтенант. — Мне ничего об этом неизвестно.
Он посмотрел на стариков, сидевших за карточным столом, на вдов, которые перешептывались в углу, и двух рыбаков, отложивших в сторону газеты и взиравших на солдат с благодушным интересом.
— Я слышал, что здесь устроили лагерь, — сказал он.
Позвали Пину. Она отвела военных к группе полуразвалившихся домиков, где обитали ссыльные. Стесняясь говорить с иностранцами на английском, Пина объяснила на литературном итальянском, что лагеря больше нет.
— Она говорит, что ссыльных содержали здесь, — перевел Роберт. — Не было никакого настоящего лагеря. А когда началось вторжение, все фашистские охранники сбежали. Это было примерно в те дни, когда я появился на острове.
— А что ссыльные?
— Кое-кто остался. Университетский преподаватель. Один или два депутата-социалиста. Остальные уехали.
Среди уехавших был и Марио Ваццо, которому не терпелось отыскать жену и ребенка.
— А где местное руководство? Есть кто-нибудь, с кем мы могли бы контактировать? Мэр?
Роберт покачал головой.
К этому времени чуть не все жители острова уже прознали о появлении американских солдат. Вокруг военных собралась толпа, самые смелые хлопали их по плечам, кто-то даже начал скандировать: «