— Пожалуйста, Мария-Грация, скажи «да». Ты же видела, как ловко я разобралась с попкой Серджо…
— Это был Джузеппино.
— Неважно. Я научусь их различать. Пожалуйста, скажи «да», Мария-Грация.
— Да, — сказала Мария-Грация.
А Роберт добавил:
— Конечно, Кончетта, ты должна работать у нас. Если Мария-Грация согласна, начинай прямо сейчас.
В следующий понедельник Кончетта в новом черном фартуке, подогнанном швеей Паскуалиной под ее тонкую талию, в свежевыглаженном единственном платье и опрысканная лавандовой водой, со щеками, пылавшими от гордости и волнения, ходила между столиками «Дома на краю ночи». Это был ее первый рабочий день в качестве помощницы в баре. Она с неожиданной грацией поднимала над головой тарелки и принимала заказы туристов, почтительно сложив руки.
— Чудеса, — повторяла Агата-рыбачка. — Эспозито приручили Кончетту, хотя прежде это никому не удавалось.
Арканджело же ходил мрачнее тучи, считая, что опозорен навеки.
С появлением Кончетты дела в доме пошли на лад. Она научилась успокаивать мальчишек криком Basta! — в точности, как это делала Джезуина. Она затевала с ними игры столь бурные, что оба уставали до такой степени, что забывали о своей вражде. Она гордо катала их коляски по городу. Роберт соединил две коляски шваброй, чтобы можно было катить их одновременно и при этом держать драчунов по отдельности, так как они заводились от одного вида друг друга под боком. Тем временем за баром никогда так хорошо не присматривали. Кончетта, которая выросла в баре, могла нести в одной руке поднос с напитками, другой — подобрать ревущего Серджо и не забыть передать Марии-Грации листок с заказом. Но важнее всего было то, что она любила «Дом на краю ночи». Оглядываясь назад, Мария-Грация не могла понять, как они управлялись со всем до нее. Теперь они с Робертом высыпались, а порой даже выкраивали часок, дабы уединиться в своей спальне с видом на пальмы и вновь ощутить себя беззаботными любовниками. Она посылала святой Агате благодарственные молитвы за девушку.
Отец Кончетты теперь редко появлялся за прилавком в своем магазине, оставив его на попечение своего сына Филиппо. Он проводил дни на пустующем участке земли около старой арабской tonnara. Там нанятые им молодые рыбаки ‘Нчилино и Тонино что-то копали.
— Новый дом будут строить, — предположила Агата-рыбачка. — А что, человек так устыдился разговоров о своей дочери, что решил уйти из города насовсем.
— Вторую лавку, — говорили другие. Всем было известно, что, с тех пор как появились туристы, дела у Арканджело шли хорошо, даже лучше, чем в «Доме на краю ночи».
Ясными летними ночами из бухты доносился визг пилы. Это ‘Нчилино и Тонино трудились при свете луны. Вскоре на берегу бухты выросло здание.
За день до фестиваля с материка на лодке прибыли рабочие и доставили большие ящики. Арканджело лично сопроводил их внутрь здания, отгоняя любопытствующих. Последним доставили продолговатый деревянный ящик, похожий на гроб. Было слышно, как приезжие рабочие сверлили что-то до самого утра. Пока женщины в вечернем сумраке собирали лепестки бугенвиллей и олеандра, чтобы наполнить корзинки для цветочного дождя, что-то вдруг вспыхнуло, озарив все вокруг пурпурным светом, подобным таинственному инфернальному огню.
Наутро стало понятно, что именно затеял Арканджело. На фасаде нового здания сияла первая на острове неоновая вывеска. Дети и взрослые останавливались поглазеть на нее, завороженные переливающимися буквами. У здания была новенькая красная крыша и замысловатой формы балкон. На чисто выметенной цементной террасе расставили дюжину столиков. Внутри гудели холодильники, радиоприемник вещал по-английски, а в глубине поблескивал аппарат для мороженого, словно священный ковчег. Неоновая вывеска в американском стиле провозглашала название заведения: «Прибрежный бар Арканджело».
Мария-Грация узнала о происходящем только после того, как, открывшись в День святой Агаты пораньше, еще до мессы, обнаружила, что посетители в бар не спешат. Обычно жители острова толпились на террасе, пропуская стаканчик arancello или limonata перед службой в честь Дня святой Агаты, но сегодня не было ни картежников, ни рыбаков с сигаретами за ухом, ни лавочников, собиравшихся в баре, чтобы почитать утренние газеты. Один лишь легкий бриз порхал по пустому помещению. Из-за занавески появился Роберт с ребенком на руках.
— Что случилось? — спросил он. — Кто-то умер?
— Я не знаю, caro.
Слегка встревоженный, он ласково поцеловал ее волосы.
— Уверена, этому есть какое-то объяснение.
Роберт отдал ей Джузеппино, чтобы она его покормила, и примостил Серджо между пустыми столами, где тот мог поучиться стоять.
Через полчаса прибыли Агата-рыбачка и Бепе.
— Вам нужно кое-что увидеть, — угрюмо сказала Агата и повела семейство Эспозито — Марию-Грацию, Роберта со сдвоенной детской коляской, только что появившуюся Кончетту, Пину и Амедео — по тропинке через опунции. Еще издалека Мария-Грация разглядела неоновую вывеску Арканджело и толпившихся на цементной террасе людей. С берега неслись музыка и звон бокалов. Кончетта едва не разрыдалась от злости:
— Будь проклят мой отец stronzo! Он хочет разорить «Дом на краю ночи».
Однако к вечеру в «Доме на краю ночи» опять было полно народу. Смущенные постоянные посетители парами и по одному входили в бар и занимали свои привычные места. И только танцующих на веранде было чуть меньше, чем всегда.
— Ты только посмотри, сколько этот синьор Арканджело просит за чашку кофе, — бормотала синьора Валерия. — И как мы на это попались?
Но кое-кто остался в новом баре на берегу. Когда Мария-Грация и Роберт незадолго до рассвета прогулялись к смотровой площадке, она различила у черного моря в свете неоновых огней танцующие фигуры.
Амедео, чувствуя, что отмечает некий знак свыше, записал в своей красной книге: «28 июня 1955 года, открытие “Прибрежного бара Арканджело”».
Появление конкурента стало вызовом, на который Эспозито обязаны были ответить.
— Мы должны наконец купить аппарат для мороженого, — сказал Амедео.
И машину тут же заказали, оплатив иностранными купюрами, которыми была забита касса «Дома на краю ночи». Туристы все еще приезжали посмотреть на археологические раскопки и занимали террасу бара с утра до ночи. Обладатели бледных коленок, они пугали вспышками своих фотоаппаратов маленьких детей и оставались сидеть на солнце даже в полдень, они носили специальную летнюю одежду — неприличные помятые шорты, белые носки и шляпы с полями, точно были не обыкновенными туристами, а исследователями Африки. Эти посетители, приезжавшие ради раскопок, могли оказаться спасением для острова шириной в пять миль, где было целых два бара.
С материка был доставлен каталог и внимательно изучен.
— Все, что делает он, должны делать и мы, — сказал Амедео.
Но Пина с ним не согласилась:
— Это старый бар с историей. Люди все равно будут к нам приходить.
Мария-Грация поддержала мать, и неоновая вывеска не появилась на фасаде «Дома на краю ночи». Но с тех пор, когда дела шли хуже обычного, или поток археологов редел, или какая-нибудь другая напасть грозила «Дому на краю ночи», не проходило и нескольких минут, чтобы кто-нибудь не поднимал глаза к небесам и не произносил проклятье в адрес синьора Арканджело. В первые годы брака Мария-Грация и Роберт завели обыкновение играть в слегка нелепую игру. Лежа ночью без сна — переживая из-за резавшихся зубов Джузеппино, или высокой температуры у Серджо, или плохих результатов бухгалтерских отчетов, — Мария-Грация яростно шептала, неизменно до слез смеша мужа: «Во всем виноват этот Арканджело и его прибрежный бар».
II
Серджо и Джузеппино родились в разгар эпохи процветания на острове. Мария-Грация нарадоваться не могла, что жизнь настолько изменилась. Для ее сыновей прибрежные пещеры были археологической достопримечательностью с небольшим навесом у входа, где Сальваторе Маццу продавал билеты. Они не помнили времена до парома Бепе или времена, когда на острове был только один автомобиль, и они бы не поверили, что на месте греческого амфитеатра некогда было заброшенное поле, где паслись козы. (Il conte раскопал его, поставил вокруг ограждение и посадил в будку Сантино Арканджело. Он тоже захотел получить свою долю от популярности Кастелламаре.) Для Серджо и Джузеппино «Дом на краю ночи» всегда был местом, где приезжие пили чай на террасе и щелкали фотоаппаратами. А для Марии-Грации остров стал местом новых возможностей. Роберт излечил все ее тревоги, — Роберт, для которого не было большего счастья, чем воскресным днем окунуться в море вместе с сыновьями, жаркими ночами лежать, прижавшись к жене и слушая, как шелестят пальмы под окнами, сидеть на террасе вечером, подсчитывая итоги дня, и расписывать блестящие перспективы. Мечты его были трогательно скромными.
— Мальчики могут закончить школу на материке, — говорил он Марии-Грации. — А ты могла бы установить в баре кондиционер и телевизор — лучше, чем у Арканджело.
За годы модернизации на Кастелламаре появилось много иностранных диковин, включая телевидение. Паромщик Бепе заработал столько денег на своем пароме, что не придумал ничего лучше, чем потратить их на телевизор, который он приобрел в магазине электротоваров в Сиракузе. Он перевез его через море в ящике, набитом смятыми газетами, словно археологическую реликвию. Рабочие, приехавшие с материка, установили антенну на крыше его голубого дома за церковью, и теперь жители острова собирались в старой гостиной матери Бепе среди бархатных занавесей и статуэток скорбных святых, дабы посмотреть, как черно-белые иностранцы мельтешат на экране, балаболя по-своему. («Я думала, они будут по-нашему говорить, — разочарованно протянула Агата-рыбачка. — Ну хоть парочка из них».)
Сидя на коленях у родителей перед телевизором Бепе, Серджо и Джузеппино наблюдали похороны американского президента синьора Кеннеди. Им обещали, что когда иностранцы, запустившие в космос ракеты,