— Откройте мешок, — говорит она. — Пусть она посмотрит.
Ханна пробирается к носилкам, прижимая одну руку к горлу. Когда коп с глазами Бэмби осторожно расстегивает молнию на мешке с телом, этот звук привлекает других, как мух на мед.
Включая меня.
Я останавливаюсь в нескольких ярдах, осознавая, насколько нежеланным там может быть мое присутствие. Но, как и Ханна, мне нужно увидеть.
Молодой коп открывает мешок, показывая кости внутри, расположенные примерно так, будто скелет цел. Череп наверху. Ребра посередине. Длинные руки покоятся рядом с ними, кости все еще соединялись кусками почерневших сухожилий. Все кости стали чище по сравнению с тем моментом, когда я их нашла, видимо, на кухне с них сняли часть грязи. Это придает им бронзовый блеск.
Ханна изучает останки с напряженной концентрацией.
Она не плачет. Она не кричит.
Она просто смотрит и говорит:
— Вы больше там ничего не нашли?
Вперед выходит еще один коп, одетый в обычную одежду и бейсболку полиции штата.
— Это было в мешке, в котором нашли тело, — говорит он, поднимая несколько прозрачных пакетов с вещественными доказательствами.
Внутри лежат куски одежды, которые время превратило в лохмотья. Клочок чего-то похожего на клетчатую фланель. Футболка потемнела от пятен. Трусы, полоски ткани, едва цепляющиеся за пожелтевшую резинку, и бюстгальтер, от которого теперь осталась только проволока. Куски резины в другой сумке указывают на то, что когда-то это были кроссовки.
— Это она, — говорит Ханна, проглатывая свое горе. — Это Петра.
— Откуда вы знаете? — спрашивает шеф Олкотт.
Ханна кивает в сторону самого маленького пакета.
Внутри на всеобщем обозрении лежит золотой крестик.
День 9
Золотой зуб Уолта Хиббетса можно было заметить за версту, когда он с упавшей челюстью смотрел на дыру в потолке нашей кухни.
— И змеи сделали вот это? — спросил он.
— Видели бы вы это вчера, — ответил я. — Тогда все выглядело еще хуже.
С помощью Эльзы Дитмер мы с Джесс провели предыдущий день за уборкой кухни. Пока Петра сидела с Мэгги, мы разгребали мусор, подметали полы, драили стол и столешницы. Мы были просто вымотаны к тому времени, когда закончили, не говоря уже о том, что к тому же были грязнее, чем когда-либо в жизни.
Теперь пришло время заделать огромную дыру в потолке. Для этого я нанял Хиббса, который привел с собой мальчика из города в помощь. Вместе они отодвинули кухонный стол в сторону и поставили лестницу под дыру. Хиббс карабкался по ней, пока его голова и плечи не исчезли в потолке.
— Дай-ка мне тот фонарик, — сказал он своему помощнику.
С фонарем в руках Хиббс осветил просторы нашего потолка.
Все остальные стояли, задрав головы вверх. Я, Джесс, помощник Хиббса и Петра Дитмер, которая пришла якобы для того, чтобы спросить, не нужно ли снова посидеть с Мэгги. Было очевидно, что ее привело сюда нездоровое любопытство. Она ни разу так и не проведала Мэгги с тех пор, как пришла.
Накануне я забрал фотоаппарат из кабинета и сделал несколько снимков на случай, если страховой компании понадобятся доказательства причиненного ущерба. В то утро я сделал снимок Петры и Джесс, смотрящих на Хиббса на лестнице. Услышав щелчок затвора, Джесс посмотрела на меня, потом на Петру, потом снова на меня. Она уже хотела что-то сказать, но Хиббс опередил ее.
— Ну, хорошая новость в том, что, похоже, больше никаких повреждений нет, — объявил он. — Балки выглядят неплохо. Проводка в порядке. Но, похоже, здесь все еще осталось какое-то гнездо.
Он смахнул остатки гнезда на пол. В основном пыль, хотя я также заметил паутину, морщинистые пряди высушенной змеиной кожи и, что самое тревожное, кости мыши.
— Как странно, — сказал Хиббс. — Тут еще кое-что есть.
Он спустился по лестнице, держа в руках жестяную коробку, которая выглядела такой же старой, как и сам дом. Он протянул ее Джесс, которая отнесла ее на кухонный стол и вытерла тряпкой пыль.
— Это банка из-под печенья, — сказала она, вертя ее в руках. — Похоже, где-то конца 1800-х годов.
Эта жестянка явно знавала лучшие деньки даже до того, как невероятным образом оказалась в нашем потолке. На крышке была сильная вмятина, а нижние углы были покрыты ржавчиной. Но цвет был приятный — темно-зеленый с золотистыми завитушками.
— Как думаете, она ценная? — спросила Петра.
— Не очень, — сказала Джесс. — Мой папа продавал подобные вещицы в своем магазине по пять баксов за штуку.
— И как она туда попала, как думаете? — спросил я.
— Скорее всего через половицы, — ответил Хиббс. — Какая сверху комната?
Я покрутился на месте, пытаясь определить наше точное местоположение в Бейнберри Холл. Поскольку кухня занимала всю ширину дома, значит, сверху либо большой зал, либо Комната Индиго.
Все-таки Комната Индиго, как мы с Хиббсом выяснили, поднявшись наверх, чтобы проверить. Мы бродили по обеим комнатам, постукивая носками ботинок по полу, когда одна секция досок в Комнате Индиго издала глухой звук.
Мы оба опустились на четвереньки у досок, частично прикрытых восточным ковром в центре комнаты. Вместе с Хиббсом мы откатили ковер в сторону, открыв секцию досок около четырех футов длиной и трех футов шириной, которая не была соединена с остальной частью пола. Каждый из нас взял свой конец и поднял. Оттуда открывался прямой вид на кухню, где Джесс и Петра склонились над жестянкой из-под печенья.
Это многое объясняло. Не только то, как жестянка попала в потолок, но и то, как та змея попала в Комнату Индиго в первый наш здесь день. Она как-то пролезла через расшатанные доски.
Джесс, испуганная тем, что мы смотрим на нее с потолка, сказала:
— Спускайтесь вниз. В этой жестянке что-то есть.
К тому времени как мы с Хиббсом вернулись на кухню, жестянка с печеньем уже была открыта, а ее содержимое разложено на столе. Четыре конверта, пожелтевшие от времени.
Джесс сунула руку в один и вытащила сложенный листок бумаги. Страница потрескивала, когда она ее разгладила. Словно хруст осенних листьев.
— Это письмо, — она прочистила горло и начала читать. — «Моя дражайшая Индиго. Я пишу эти слова с тяжелым сердцем, потому что только говорил с вашим отцом».
Петра выхватила письма из рук Джесс, бумага захрустела.
— Вот. Же. Черт, — проговорила она. — Это любовные письма.
— Похоже, их писали Индиго Гарсон, — сказала Джесс.
— Дражайшей Индиго, — поправила ее Петра. — Можно мне их забрать?
Я почти что сказал ей «нет». И то, что я сам первый хочу на них взглянуть. Но меня остановила Джесс, которая предупреждающе взглянула на меня, тем самым напоминая о моем обещании.
Прошлое остается в прошлом.
— Ну пожалуйста? — протянула Петра. — Я до безумия обожаю такие старые вещи.
— Думаю, можешь взять, — ответил я, из-за чего Джесс одобрительно кивнула. Но все же я не мог удержаться от оговорки. — Дай мне знать, если написано что-то исторически значимое.
Петра мне подмигнула.
— Я обещаю, что расскажу, если там есть какие-то сплетни.
В ту ночь мне снились старые конверты, лежащие передо мной. В каждом из них лежала змея, которая ползла по моим рукам и обвивалась вокруг пальцев. И все же я продолжал вскрывать конверты, молясь, чтобы хотя бы один из них оказался пустым. Этого не произошло. К тому времени, как вскрыли последний конверт, я был весь в змеях. Как извивающееся и шипящее одеяло, от которого я никак не мог избавиться.
Я проснулся в холодном поту как раз вовремя, чтобы уловить знакомый звук в доме.
Тук.
Я посмотрел на Джесс, которая крепко спала рядом со мной.
Тук-тук.
Я сел, прислушиваясь к тому, как этот звук двигался по коридору.
Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.
Целый шквал пролетел мимо двери нашей спальни.
А потом все пропало и сменилось музыкой, тихой и узнаваемой.
«Тебе шестнадцать, но почти семнадцать…»
Я сел в кровати, все воспоминания ужасного сна вылетели из головы. Я мог думать лишь о том, что эта песня играла несмотря на тот факт, что я убрал и проигрыватель, и альбом в шкаф.
«Детка, пора задуматься».
То, что последовало за этим, походило на сон. Повторяющийся сон, от которого я не мог избавиться, как бы ни старался.
Я встал с кровати.
Я прошел через коридор босиком по дереву.
Я поднялся по ступенькам на третий этаж, входя в необъяснимый холод, исходящий из кабинета.
Дежавю продолжалось, когда я вошел в кабинет и увидел проигрыватель, стоящий на столе и выглядевший так, словно я его и не трогал.
«Лучше приготовься, будь умной и осторожной…»
Я поднял иглу с альбома и выключил проигрыватель. И потом я просто стоял там абсолютно неподвижно, гадая, не было ли это действительно сном, и если так, то когда же он наконец-то закончится.
Глава двенадцатая
Вывеска у мотеля «Две сосны» уже светится, когда я въезжаю на стоянку, неоновые деревья отбрасывают болезненный зеленый свет, который расползается по асфальту, как мох. Когда я вхожу в офис мотеля, клерк не поднимает глаз от своего журнала. Какое счастье, учитывая, что я потная, растрепанная и все еще покрыта пылью.
— Комната по пятьдесят за ночь, — говорит она.
Я достаю бумажник и кладу на стойку две двадцатки и десятку. Я предполагаю, вряд ли здесь можно воспользоваться картой. И правда, она берет деньги, хватает ключ с полки на стене рядом с ней и пододвигает его ко мне.
— У вас будет четвертая комната, — говорит она, по-прежнему не глядя мне в глаза. — Торговые автоматы находятся в другом конце здания. Выезд в полдень.
Когда я тянусь забрать ключ, с моего рукава слетает небольшое облачко пыли. Поскольку дом все еще кишел полицейскими, когда я уходила, у меня нет с собой свежей одежды. Просто дорожная сумка всякой всячины, которую я купила в магазине по дороге сюда.