— Чего тебе надо? — сразу говорит она.
— Я хотела выказать соболезнования. О твоей утрате.
— Это не вернет мне сестру.
— Я знаю, — отвечаю я.
Ханна кусает внутреннюю сторону щеки и спрашивает:
— У тебя есть что-то еще?
— Вообще-то, да, — я тянусь к моей сумке и достаю оттуда записки, все двадцать четыре. — Я тут думала, не могла бы ты мне это объяснить?
Она отступает в сторону, пропуская меня в дом. Я иду за ней на кухню. По дороге мы проходим мимо гостиной, где по телевизору гремит какое-то шоу. Я мельком вижу Эльзу Дитмер, свернувшуюся в кресле, натянув вязаное одеяло до подбородка.
Интересно, сказала ли ей Ханна, что Петру нашли? И если да, то понимает ли Эльза?
На кухне меня обдает запахом сигаретного дыма и растительного масла. Мы садимся за кухонный стол, одна ножка которого короче другой. Стол наклоняется, когда Ханна берет сигарету и закуривает. Она откидывается назад, когда я кладу перед ней записки.
Ханна даже не смотрит на них. Очевидно, что она их уже видела.
— Я начала их писать через год после того, как вы все уехали, а Петра исчезла, — говорит она. — Эта чертова книга твоего отца только вышла, и я ужасно злилась.
— Что вы трое были в ней?
Ханна скептически меня оглядывает.
— Что он сотворил что-то с Петрой, и ему все сошло с рук. Когда твой отец вот так просто явился — ровно через год после того, как исчезла Петра — ну, я больше не могла это терпеть.
Она тянется к запискам и перебирает их, пока не находит ту, что привела меня к ее двери.
ГДЕ МОЯ СЕСТРА?
— Я была так зла, когда это написала, — говорит Ханна, разглаживая записку на неустойчивом столе. — Я думала, что мне это пойдет на пользу. Наконец-то написать тот вопрос, который мучил меня на протяжении всего года. Но я стала только злее. Настолько, что я пошла к Бейнберри Холл и оставила это на переднем крыльце. Записки не было, когда твой отец уехал на следующий день. И тогда я поняла, что он ее видел.
— И потом это стало ежегодной традицией, — говорю я.
Ханна выдыхает облако дыма.
— Я думала, что если буду спрашивать так часто, то наконец получу ответ. И после нескольких лет, наверное, твой папа уже этого ждал.
— Он когда-нибудь говорил с тобой об этом?
— Не-а, — отвечает Ханна. — Он никогда с нами не разговаривал. Думаю, он боялся того, что я ему скажу.
— Но он все равно платил твоей маме? — спрашиваю я.
— Каждый месяц, — Ханна стучит сигаретой по краю керамической пепельницы и снова сильно затягивается. — С каждым годом он платил чуть побольше, отправлял деньги прямо на мамин счет. Наверное, из чувства вины. Да и плевать мне, какие у него были причины. Когда тебе надо заботиться о больной матери, тебе все равно, откуда приходят деньги. И почему.
— Даже если они от человека, которого ты считаешь убийцей сестры?
Ханна снова откидывается на стул, ее глаза сужаются в щелочки.
— Тогда особенно.
— Мне говорили, что большинство считало, что Петра сбежала. Почему ты считала, что мой папа как-то замешан в ее исчезновении?
— Потому что я видела, как он возвращался в Бейнберри Холл, — говорит Ханна.
— Когда?
— Где-то спустя две недели после того, как Петра пропала.
Шокированная, я наклоняюсь к столу, который снова качается.
— Две недели? Ты уверена?
— Абсолютно. Я очень плохо спала в первые недели после того, как Петра пропала. Я всю ночь лежала и ждала, когда она вернется. И однажды утром я встала на рассвете и пошла в лес, потому что думала, если я буду очень сильно искать, то найду ее, — Ханна обрывисто и грустно смеется. — И вот, я ходила по лесу за нашим домом. Когда я добралась до стены вокруг вашей собственности, я пошла по краю к главным воротам. Я уже почти дошла до дороги, когда увидела подъезжающую машину.
— Мой папа, — говорю я.
— Да, я очень четко его видела. Он вышел, отпер ворота и поехал дальше.
— Он тебя видел?
— Вряд ли. Я все еще стояла в лесу. Кроме того, выглядело так, что он хотел как можно быстрее добраться до дома.
— Как долго он был там?
— Не знаю. Я пошла домой до того, как он уехал.
— Как думаешь, что он там делал?
Ханна тушит свою сигарету.
— Тогда я не имела понятия. А теперь? Думаю, он отвозил тело Петры.
Шеф Олкотт сказала мне, что в тот вечер, когда мы уезжали, она съездила в Бейнберри Холл и не нашла там ничего необычного. Если папа убил Петру и засунул ее тело в пол, значит, он сделал это либо до того, как шеф обыскала дом, либо после.
Может, через две недели.
И в таком случае тело Петры надо было хранить где-то еще. Об этом я даже думать не хочу.
— Ты говорила кому-нибудь о том, что видела, как он вернулся в дом? — спрашиваю я Ханну.
— Нет, потому что вряд ли бы меня кто-то послушал, — отвечает она. — Полиции было все равно. К тому моменту история о доме с привидениями твоего отца уже набирала популярность. Всякие чокнутые уже начали приезжать к воротам, чтобы взглянуть на дом. А что до Петры, то все были уверены, что она сбежала и вернется, когда сама захочет. Но она так и не вернулась.
— Так считала и твоя мама, да?
— Да, — говорит Ханна. — Потому что я ей сказала, что так и было.
Она поджигает новую сигарету и затягивается. Такой длинный, исступленный затяг, во время которого она решает рассказать мне все, что знает.
— У Петры был парень. Вроде того.
Ханна позволяет этой фразе повиснуть, как бы с намеком. Интересно, поделился ли Брайан Принс с ней своей теорией о моем отце?
— Я не знаю, кто это был и как долго все это продолжалось, — говорит она. — Но она сбегала по ночам. Я знаю, потому что у нас была одна спальня. Она ждала, как ей казалось, пока я засну, а потом вылезала через окно. Когда я с утра просыпалась, она уже спала в кровати. Я как-то у нее это спросила, и она ответила, что мне все приснилось.
— А зачем ей было сбегать тайком?
— Потому что мама не разрешала встречаться. Или просто дружить с парнями. Как и все, что разгневает бога, — Ханна поднимает сигарету в качестве примера и делает очередной дьявольский затяг. — Факт о моей маме — она была строгой. Как и ее мама. И бабушка. Женщины Дитмеры усердно работали. И были богобоязненными. Не просто так они все были горничными. Чистота — это божественность.
Немного пепла падает с сигареты Ханны на кухонный стол. Она его не стряхивает. Такой маленький акт бунтарства.
— Когда мы росли, нам с Петрой все запрещали. Никаких дискотек в школе. Никаких походов в кино с друзьями. Только школа, работа и молитвы. Было понятно, что рано или поздно Петра взбунтуется.
— И как долго она так сбегала?
— Неделю или две, насколько я видела. Я застукала ее за этим в начале июля.
Мое сердце замирает. Я надеялась, она скажет, что это началось за несколько недель до того, как моя семья въехала в Бейнберри Холл. Но нет, мы уже приехали к началу июля.
— А в ту ночь, как Петра исчезла, ты видела, как она уходила?
Ханна чуть трясет головой.
— Но я подумала, что так и было, потому что утром ее не было.
— И тогда ты сказала маме, что она сбежала?
— Да.
— Почему?
— Потому что Бастера тоже не было.
Ханна видит недоумение на моем лице и объясняет.
— Это мишка Петры. Ей его подарили задолго до того, как я родилась, и она все равно спала с ним, как будто она оставалась маленькой. Если она спала где-то еще, то брала с собой Бастера. Ты вряд ли помнишь, но он был у нее с собой, когда мы пошли к вам домой на ночевку.
Ханна встает и выходит из кухни. Она возвращается через минуту с фотографией и смотрит на нее, когда продолжает рассказ.
— Она никогда не уходила без него из дома. Никогда. Когда мы поняли, что Бастер тоже пропал, то решили, что она сбежала. Наверное, с тем парнем, с которым встречалась.
Этим парнем может оказаться мой папа, и от этой теории меня трясет так же, как кухонный стол. Это чувство становится еще хуже, когда Ханна наконец-то показывает мне фотографию. Там они с Петрой, видимо, в их спальне. Петра сидит на кровати. А рядом с ней пугающе знакомый мишка.
Коричневый мех.
Глаза-пуговки.
Красная бабочка вокруг шеи.
Это тот же мишка, которого мы с Дэйном нашли у папы в кабинете. А теперь он пропал. И хоть я не знаю — и вряд ли когда-то узнаю — кто его взял, я могу придумать лишь две причины тому, как он оказался в Бейнберри Холл.
— Ты сказала, что Петра взяла его с собой, когда вы ночевали у нас, — говорю я.
— Да, — отвечает Ханна. — Хотя мы так и не провели там ночь.
Мне это прекрасно известно, спасибо Книге.
— А может такое быть, что Петра его там оставила? — спрашиваю я, надеясь, что не раскрываю слишком многого. Ханне не нужно знать, что Бастер уже много лет лежал в Бейнберри Холл, пока не пропал. — Может, он потерялся.
— Она принесла его домой, — говорит Ханна. — Я в этом уверена.
Остается только другая причина, по которой Бастер мог оказаться в доме. И я надеялась, что она окажется неправдой.
Петра взяла медведя с собой, потому что думала, что уезжает навсегда. Возможно, с моим папой. От этой мысли из моей груди пропадает весь воздух.
Я не в состоянии дышать, и мне ничего не остается, как встать и выйти из коттеджа в полном оцепенении. Ханна следует за мной мимо гостиной, где шоу сменилось комедией. Из телевизора доносится неправдоподобный смех.
Только оказавшись у задней двери, я оборачиваюсь, чтобы спросить Ханну еще кое о чем. Вопрос, вызванный не только фотографией Петры с мишкой, но и воспоминаниями о вчерашнем утре. Мистер Тень в шкафу, уставившись на меня, подкрадывается все ближе.
— Кажется, будто ты много помнишь о той ночи, когда вы пришли в Бейнберри Холл с ночевкой.
— Такое сложно забыть, — Ханна невесело смеется, как будто не может поверить, что, учитывая все происходящее, я хочу поговорить именно об этом. Для меня же все очень логично. Она там была. Она все помнит. А я нет.