Я подозреваю, что именно мишка был причиной того, что произошло дальше. Это вывело твою маму из шока, заставив ее осознать, что это был не просто случайный человек, которого мы запихнули под половицы, а молодая девушка. Кто-то умный и милый, кто все еще спит с плюшевым мишкой.
— Я не могу быть здесь, — выдохнула твоя мама, когда на нее обрушилась вся тяжесть наших действий. — Не могу, когда знаю, что она здесь. Только не после того, что мы с ней сделали. Я просто не могу.
Тогда я понял, что у нас не было выбора, кроме как уйти. Ошеломленный, я спрятал медведя в шкафу кабинета. Затем мы забрались в машину, ничего не упаковав, и вернулись в мотель «Две сосны». Благодаря новой смене, за стойкой регистрации стоял новый клерк. И так как мы расплатились наличными, не было никаких записей, что мы были там раньше этой же ночью.
— Я туда никогда не вернусь, — сказала твоя мама, как только мы зашли в комнату. — Я не могу, Юэн, прости.
Я тоже счел благоразумным не возвращаться. Нам сошло с рук гнусное деяние. Возвращаться в Бейнберри Холл значило бы ежедневно напоминать себе, что мы сделали. А я хотел все забыть.
— Мы и не вернемся, — сказал я ей. — Больше никто из нас туда не вернется.
— Но люди будут искать Петру, — сказала твоя мама. — Когда они поймут, что она пропала, они спросят, почему мы здесь, а не в Бейнберри Холл. Надо придумать причину.
Я знал, что она права. Нам нужно было придумать объяснение, почему мы уехали. Очень веское. И невинное. Но это было нелегко. Особенно после того, как люди начнут искать Петру. Я знал, что полиция обыщет дом, чтобы подтвердить наше заявление. Все, что потребуется — полчаса и ордер на обыск.
Но о том, чтобы придумать еще одно бедствие в доме, не могло быть и речи. Не может быть, чтобы лопнула труба или еще одно наводнение змей. Наша причина ухода должна была звучать соответственно срочно, но в то же время совершенно не подозрительно.
Как ни иронично, это ты все придумала. Полусонная перед телевизором без звука, ты спросила:
— Когда мы вернемся домой?
— Мы не вернемся, — ответила твоя мама.
И твой ответ вызвал все то, что последовало дальше.
— Потому что нас испугала мисс Медноглазая? — сказала ты.
Поначалу мысль о том, что мы сбежали из Бейнберри Холл из-за привидений, показалась мне нелепой. Никто этому не поверит. Но чем больше я думал об этом, тем больше в этом было смысла. Доказать, что мы лжем, было бы невозможно. К тому же к этому моменту я уже достаточно знал историю Бейнберри Холл, чтобы сочинить приличную историю. Кроме того, поскольку идея о привидении была настолько нелепой, она могла отвлечь внимание от большей тайны, скрытой внутри дома.
Мы на это пошли. У нас не было другого выбора.
Не то чтобы у нас было много времени на раздумья. Я знал, что для того, чтобы отвести от себя подозрения, нам нужно было официально заявить, что в Бейнберри Холл водятся привидения прежде, чем станет известно об исчезновении Петры.
Я позвонил в полицию, чтобы сообщить о беспорядках в доме. Вскоре в мотель приехал офицер Олкотт. И в течение следующего часа я рассказывал ей о мистере Тени, мисс Медноглазой и об ужасах, которые нам пришлось там пережить. Я знал, что офицер мне не поверила, особенно после того, как она сходила в дом, чтобы все проверить.
Когда она вернулась и сказала, что там все в порядке, я знал, что у нас действительно есть шанс выйти сухими из воды. Мы переедем в другой город. Поселимся где-нибудь подальше и сделаем вид, что инцидента в Бейнберри Холл никогда и не было.
Чего я не ожидал, так это всего, что последовало за этим. Интервью в газету, которое я не мог не дать, чтобы полиция не подумала, что мы все выдумали. Вот в чем загвоздка, Мэгги. Нам было все равно, поверят ли нам люди. Нам просто нужно было, чтобы они думали, что мы сами в это верим.
Так что мы продолжали этот фарс, даже когда история начала распространяться по всему штату и за его пределами. Затем последовало предложение книги, которое было настолько неожиданным и прибыльным, что нам просто пришлось его принять.
Твоя мама не хотела, чтобы я писал «Дом ужасов». Особенно когда через две недели после преступления мне пришлось вернуться в Бейнберри Холл за пишущей машинкой. Но я знал, что этого не избежать. Твоя мама перестала преподавать, а у меня не было ни одного контракта. Мы отчаянно нуждались в деньгах. Я не думал, что из этого что-то выйдет. Я считал, что это временная работа, которая, надеюсь, приведет к другим контрактам. Я ни на секунду не думал, что все это превратится в такую неуправляемую штуку, которую мы никак не сможем контролировать. Но когда это произошло, жребий был уже брошен. Мы с твоей мамой были вынуждены провести остаток жизни, притворяясь, что вымысел в этой книге — правда. Эта ложь в конечном итоге нас и разлучила.
Несмотря на все это, мы с твоей мамой обсуждали, как помочь тебе двигаться дальше. Ты убила человека, будь то в порыве гнева или случайно, и мы беспокоились о том, как это на тебя повлияет и каким человеком ты вырастешь. Я хотел отправить тебя к психотерапевту, но твоя мама — по праву — боялась, что однажды ты там все расскажешь. Она хотела сказать тебе правду — то, от чего я отчаянно хотел тебя оградить. Я никогда-никогда не хотел, чтобы ты чувствовала вину, которую нес я.
Но поскольку ты, по-видимому, очень мало помнила о нашем пребывании в Бейнберри Холл и ничего не помнила о той ночи, когда мы уезжали, мы с твоей мамой решили, что лучше всего будет позволить тебе забыть. Мы решили хранить молчание, следить за твоим настроением и поведением, стараться поднять тебя как можно выше.
Я знаю, тебе было тяжело, Мэгз. Я знаю, у тебя были вопросы, на которые ни один из нас не мог правдиво ответить. Но мы лишь хотели оградить тебя от правды, хотя и знали, что ложь, которую мы создали вместо нее, тоже наносит ущерб. Эта книга причинила тебе боль. Мы тоже причинили тебе боль.
Мы могли справиться получше. Мы должны были справиться получше. Даже несмотря на то, что каждый раз, когда ты требовала правду, это напоминало о вине, которую несли все мы.
Полагаю, это еще одна причина, почему я это пишу, Мэгги. Чтобы снять с себя ношу вины, которую я носил почти четверть века. Считай это моим признанием настолько же, насколько и собственным.
Сейчас пять утра, и скоро взойдет солнце. Я всю ночь писал это в своем кабинете в Бейнберри Холл. Может быть, ты уже знаешь, а может, и нет, но мы так и не продали дом. Мы даже не думали об этом. Зная, что находится в полу, продавать дом было бы слишком рискованно.
Чувство вины заставляет меня возвращаться сюда каждый год в годовщину той ночи, когда это случилось. Я прихожу, чтобы засвидетельствовать свое уважение Петре. Чтобы извиниться за то, что мы с ней сделали. Я надеюсь, что, если я буду делать это достаточно часто, возможно, она простит нас.
Каждый раз, когда я здесь, я задаю себе один и тот же вопрос: Правильно ли я поступил в ту ночь?
Да, если учесть, что ты выросла умной и волевой молодой женщиной.
Будут ли меня жестоко судить за это на том свете?
Да. Я искренне верю, что будут.
Полагаю, я это узнаю совсем скоро.
Но точно я знаю лишь то, что ты всегда была моим величайшим достижением. Я любил тебя до того, как мы ступили на порог Бейнберри Холл, и я любил тебя так же сильно, когда мы оттуда ушли.
Ты любовь всей мой жизни, Мэгги.
Всегда была и всегда будешь.
Глава двадцать пятая
Читая письмо папы, я чувствовала, будто проваливаюсь сквозь тысячи люков. Один за другим. Падение, еще падение, резкий спуск. И я никак не могу это остановить. С этим невозможно бороться.
— Вы врете, — мой голос искажен, будто я говорю под водой. — Вы мне врете.
Мама подходит ко мне.
— Нет, солнышко. Именно так все и было.
Она обвивает вокруг меня руки. Они кажутся мне щупальцами. Неземными. Холодными. Я пытаюсь ее оттолкнуть. Когда она не поддается, я извиваюсь и падаю на стул. Мои руки тянутся через стол, чтобы взять страницы с папиными словами. Я падаю на пол, и бумаги разлетаются вокруг меня.
— Это ложь, — говорю я. — Это все ложь.
И хоть я и повторяю это, я знаю в глубине души, что все не так. Папа никогда бы такое не придумал. Как и мама. Для этого нет никаких причин. А это значит, что я прочитала правду.
Я хочу кричать.
Я хочу проблеваться.
Я хочу взять ближайший острый предмет и вскрыть себе вены.
— Надо было сказать полиции, — говорю я, задыхаясь от горя. — Не надо было скрывать.
— Мы сделали то, что было лучше для тебя.
— Девочка умерла, мам! Она была только ребенком!
— Как и ты! — говорит мама. — Нашим ребенком! Если бы мы позвонили в полицию, твоя жизнь была бы разрушена.
— И я этого заслуживала, — говорю я.
— Нет, не заслуживала! — мама садится ко мне на пол и медленно подползает ближе, осторожно, будто к испуганному животному. — Ты милая, прекрасная и умная. Мы с твоим отцом это знали. Мы всегда это знали. И мы не позволили одной ошибке разрушить всю твою жизнь.
— Я убила человека!
От этих слов высвобождается поток эмоций, который я пыталась сдержать. Он вытекает из меня. В слезах. В соплях. В слюне, которая капает из моего рта.
— Ты не хотела, — говорит мама. — Я в этом уверена.
Я смотрю на нее заплаканными глазами.
— Мы должны сказать правду.
— Не должны, Мэгги. Мы должны лишь собрать твои вещи и уехать. Мы продадим этот дом и больше никогда не вернемся. На этот раз точно.
Я в ужасе смотрю на нее. Поверить не могу, что она все еще отказывается поступать правильно. Что после всех этих лет и всей этой лжи она все еще хочет притвориться, что ничего не было. Однажды они попытались это сделать, и это чуть не погубило нас.