Фима взглянул на нее с восхищением:
— Мы с тобой понимаем друг друга, — нежно проговорил он, — как Роза Люксембург Карла Либкнехта!
— Даже лучше! — добавила Рита.
— Надеюсь, никто не возражает, — тихо спросила Тася, — если я внесу свою долю в создание скульптур?
Ну, тут и мальчик принес из чулана пачечку банкнот и со словами: «Ты, Кеша, образчик законного ограбления ближних!» — позволил приобщить их к остальным капиталам.
— Меня обуревает букет чувств, — выступил с ответной речью Кеша. — Благодарность, радость, гордость… и уверенность в завтрашнем дне!
Короче, он снова вдел ногу в стремя, а вдогонку ему неслось одобрительное гиканье ковбоев, скакавших в поднятых клубах пыли.
Мы отправились в Химки, там, на складе, уже стояли голые манекены, магазинные, с нашими головами. Словно Сумасшедший Доктор из Пещеры ужасов, Дятлов распилил им руки и ноги, а потом примотал скотчем к туловищу так, чтоб они были согнуты в локтях и коленях.
Стали думать, во что их одеть. У нас нет ничего парадного, пришлось выпросить у Серафима его костюм шерстяной, австрийский, в отличном состоянии.
Ботинки дал Кеша — лучшие свои ботинки!
Рита с печальным вздохом безвозмездно пожертвовала старинную вязаную шаль, платье бежевое, туфельки, все такое старое, но выглядит благородно.
Еще у Риты в сундуке оказались припрятаны два парика, один из которых она собралась вручить моей тетушке на семидесятипятилетие. Маргарита придумала яркий застольный хеппенинг: заколками заколоть волосы — вроде бы «под лысого», нацепить парик. А в разгар застолья поднять бокал и воскликнуть:
— Смотрите на меня! Видите, как я эффектно выгляжу? Но что я — без этого предмета???
После чего — сорвать парик и с головой — гладкой, как коленка, провозгласить:
— Это нужно каждому! Катрин! Нахлобучивай его скорее! Он — твой!..
— А я выну зуб вставной изо рта и скажу: «Веня! брат! А это тебе!», — возмущенно сказал Фима. — И присовокуплю слуховой аппарат. Тут все как пойдут преподносить друг другу свои протезы, костыли и супинаторы!.. Вот будет веселье!
Рита обиделась, надулась и всю дорогу ворчала, мол, она только хотела, чтобы Катюша выглядела как нормальная бабулька, а не как одуванчик после урагана.
В назначенный день в галерее «Феникс» Феликс принимал от производителей циклопические песочные часы. Высотой два семьдесят, тройные стекла, способные выдержать давление в несколько тонн, шесть граней, стальная рама, наверху конус с дырочкой из металла проложен стеклами, все это герметично!..
Илья Трофимыч Саблин не мог налюбоваться на свою работу. Он шагал кругами, как конь на поводе, и косил в ее сторону восхищенным глазом. Саблин — бывший скрипач, а дочь у него учится в консерватории по классу вокала. И когда он узнал, что на открытие придут высокопоставленные особы, мэр, Министерство культуры в полном составе, заместитель мэра Иосиф Орджоникидзе, строительные магнаты, режиссеры, актеры, толпы знаменитостей, завел такой разговор с Кешей, мол, а что если на вернисаже в стеклянной призме исполнит арию «Приди, возлюбленный, приди» одна подающая надежды оперная певица, намекая на свою дочку.
— Интересная идея, — сказал Кеша. — Но, между прочим, на нее будет сыпаться песок.
— Почему? — дудел в свою дуду Саблин. — Она споет, мы ее выудим оттуда, и ты откроешь вентиль.
— Побойтесь бога, Илья Трофимыч, там же ничего не слышно, безвоздушное пространство! — заслонял своим телом Кешу Борька Мордухович. — Хотите — сами берите скрипку, садитесь туда и играйте беззвучно! А что? Это будет картинно: бизнесмен, олигарх, гений стеклопакета сидит в стакане собственного изготовления и наяривает на скрипочке!
Вся художественная общественность Москвы съехалась во двор ничем доселе не примечательной галереи «Феникс» — чиновники, коллекционеры, любители искусств, мелкие тусовщики, которые ходят на фуршеты, чтобы выпивать и бутерброды с собой унести в пакетиках (есть же такие!).
Феликс предстал перед публикой в умопомрачительном шерстяном костюме болотного цвета, камышовой рубашке и авангардном галстуке с изображением нильского аллигатора.
— Друзья! — сердечно произнес он, распахивая объятия и обнаруживая у себя на груди крокодила от носа до хвоста. — Как говорил у нас в Анголе полковник Веткин: «Время деньгу дает, а на деньги и времени не купишь»! Поэтому выставку «Машина времени» считаю открытой!
…В центре зала, в граненой колбе на стульях за столом, устланным бабушкиной скатертью с кружевами, неподвижно сидели мы с Кешей. И я подумала: какой же у меня царственный профиль. Я раньше стеснялась своего профиля, а сейчас я им горжусь.
Рита с Фимой чуть в обморок не упали, когда вся эта архитектоника явилась их изумленному взору в полной красе. Перед нами сияли хрустальные бокалы, остатки былой роскоши, кузнецовские тарелки, которые дед Степан еще до революции поднял с затонувшего корабля «Женя-Роза», вилки, ножики, все как полагается, у ног на полу примостился мой старый плюшевый медведь. Замкнутая сфера Вселенной, увенчанная внушительным стеклянным конусом — вместилищем песка.
Телевидение, фотографы окружили песочные часы. Самый знаменитый фотокор Восточной Европы, светило фотографии, немец Бурхард Ханс Юрген нацелил на Кешу объектив.
Снимали каждый шаг: вот он приставил к колбе лестницу, поднялся, палочкой раскрыл отверстие в часах, откуда легкой струйкой, почти прозрачной, полился песок, тончайшая песчаная пудра.
В течение нескольких секунд она покрыла наших магических двойников, словно патиной, придав античный вид, будто они вылиты из бронзы. Что-то египетское проступило в лицах — от изваяния супружеской четы Рахотепа и Нофрет, которые присели тут на мгновение — пять тысяч лет назад в эпоху Древнего царства.
Подобно эху, миражу, оптической иллюзии, безмолвные фигуры, оборвавшие свою речь на полуслове, вызвали у зрителей почти такое же благоговение, какое было в сердцах подданных Хуфу.
Песок ложился слоями, закручиваясь по краям — или вращение Земли было тому причиной, то ли под действием магнитных полей, до того плавно обтекавших предметы, — ничто не сдвинулось с места, хотя Кеша нервничал по этому поводу, порывался бокалы прикрепить к столу.
— Песок прямо как воздух! — в изумлении пробормотал Кеша.
Официант вынес шампанское и оцепенел, не в силах оторваться от часов, все смотрел завороженно, как Время поедает нас, а мы поедаем Время. Он стоял — с той стороны, за часами, переживал, что не может обслужить столик, ввиду текучести и тонкости энергетического воплощения клиентов.
Внезапно песочные часы залило неисчерпаемое в своих проявлениях лазоревое свечение. Мне показалось, воссиял потаенный свет мудрости Совершенства, неотделимый от прозрачности всех вещей.
Но тут как гром среди ясного неба раздался оперный баритон Ильи Трофимыча Саблина:
— Это электрохромные стекла, — сказал он, и все вздрогнули. — Изобретение инженера Потапова. Там между стеклами проложено специальное химическое вещество, состав которого наша фирма держит в большом секрете. В ближайшем будущем мы начинаем широко внедрять его в производство. Не надо ни штор, ни занавесок, ни жалюзи! Неоценимое подспорье — в белые ночи за Полярным кругом! Стоимость одного квадратного метра — шестьсот евро. Кто желает заказать — пожалуйста! Нет желающих? Ничего, подождем. Потом в очереди стоять будете!..
Грозное предупреждение Ильи Трофимыча вывело публику из оцепенения, она загудела как разбуженный улей. Раздались восторженные возгласы. Прищелкивали пальцы. Феликс растолковывал респектабельному директору Московского музея современного искусства Васе Церетели сложный принцип работы песочных часов.
— Значит, лезешь на лестницу, — говорил он, — и высыпаешь в конус три мешка песка. И он восемь часов сыпется. А нагружаешь так: стоишь на лестнице — вверху, снизу ведра подносят, а ты засыпаешь.
— А когда просыпаешься, — пошутил Мордухович, который этот песок весь собственноручно засыпал в конус, — уже все готово!
Рита, Серафим и наш мальчик с Тасей, хотя и глядели именинниками, но все же растерянно озирались, пытаясь постичь взаимосвязь сущего. До их ушей доносились обрывки фраз, которые будоражили воображение, рисовали заманчивые картины…
— Интересно, сколько может стоить такая инсталляция?
— Вы серьезно поднимаете этот вопрос? — Феликс что-то ответил, я не расслышала, но Вася Церетели отошел от него, покачиваясь.
Феликс важно принимал поклонения и воскурения, пока знаменитая Катерина Глогер из журнала «Штерн» допытывалась у Кеши, существует ли скрытая, потаенная идея в недрах песочных часов?
Кеша отвечал уклончиво:
— Не надо ничего усложнять. Все просто. Здесь только время и пространство, переходящее во вневременность и внепространственность. Больше ничего…
Днем и ночью из галереи в Интернет шел прямой репортаж о том, что происходило в Кешиных часах. По новостям канала «Культура» показывали пять стадий погружения. Глянцевые журналы обошла фотография, где стоит Кеша рядом со своим двойником за стеклом — точно с таким же взглядом, устремленным в вечность. Автографы, телевидение, бессчетные интервью…
— Что вы думаете о Времени, Иннокентий?
— …Что оно нас поедает!..
— Для кого-то эта работа потребовала бы многих веков неутомимого труда и страданий, — пытался осмыслить феномен Кешиных часов известный искусствовед Скавронский, — а вы так легко это делаете, без усилий, играючи…
— Я все делаю серьезно, — отвечал Кеша, — но по касательной. Этого не видно, как я стараюсь. Мотылек, он ведь тоже серьезно летает. И кузнечик серьезно стрекочет. Если к нему присмотреться, будет видно, как он сгибает ноги — коленками назад, как потеет, прыгает. Это вам с вашего роста и вашего возраста кажется, что все несерьезно.
К закрытию выставки в стеклянных часах виднелся лишь высокий песчаный бархан на столе и наши отчаянные головы.
Всем было ясно, что эта работа имеет крупное мировое значение, неслыханный почет обрушился на Кешу. Феликс, ужасно довольный, ходил, потирал ладони, однако и слова не обронил, решился ли кто-нибудь в конце концов приобрести песочные часы?