Отныне ей казалось, земля и небо слушали ее голос, вся вселенная расстилалась перед ней, поэтому Рита, не прибегая к посредникам, напрямую обращалась к ангелам и богам, я уж не говорю о покинувших нас близких.
В день поминовения предков Рита наливала вина и, глядя поверх наших с Фимой голов, ввысь устремляла яркие сумасбродные речи, умышленно форсируя звук, чтобы слышно было на дальнее расстояние:
— Дорогие наши небесные жители! Мы вас очень любим и ясно помним. Мы любим вас даже больше и чище, чем мы любили вас, когда вы были с нами на земле. Я вас прошу об одном: даже если там, где вы находитесь, — совсем-совсем ничего нет, когда я приду, вы все-таки найдите способ встретить меня и дать понять, что вы тоже любите меня и помните.
Забудем о наших летах, забудем о наших обязанностях, достигнем беспредельного и будем пребывать в нем без конца. Ведь у нас есть вечный повод для радости — это наше дыхание, сердцебиение, мочеиспускание!.. А если мы нуждаемся в кровле и хлебе насущном, то лучше рассматривать это не как катастрофу, а как заминку в делах и некоторое невезение, которое скоро пройдет! Нас осенит, окрылит, и мы сумеем взобраться на гребень жизни!..
Вон Кеша купил уже в качестве противоядия от хронического безденежья мандалу на привлечение крупной прибыли и положил эту картоночку в свою сберкнижку. Ему там сказали, в эзотерическом магазине, что теперь можно спокойно сидеть, сложа руки и ждать, когда деньги сами потекут к нему в несколько ручьев.
— Что нам печалиться, черт возьми? — я подумала, — если мы в любом случае пребываем в состоянии безмятежных скитаний? — и свернула в забегаловку, надеясь хлопнуть, наконец, рюмочку, другую.
Там играла африканская музыка на фоне гималайских чаш, все жевали чудесные лепешки с кунжутными семечками и маком, вино красное алжирское лилось рекой, посредине стоял чан с финиками маслянистыми. Оказывается, наш приятель, композитор Саня Артамонов, праздновал выход своего нового диска «нью-эйдж».
Мы давно не виделись, обнялись, сели с ним за столик, я ему сразу выложила свои надежды и печали, а он — располневший, добродушный:
— Зря ты ему, — говорит, — безо всякой расписки сценарий отдала. Теперь его за яйца не ухватишь. Надо было сказать: минуточку-минуточку! Нет, все-таки давайте заключим договор? Как это «какой договор»?! Есть у вас бланки специальные, в Голливуде?.. С печатью?.. За подписью директора?..
И Саня повел нескончаемый рассказ — как он отслеживает свои сочинения и откуда ему потихоньку «капает». Ведь от каждого исполнения, будь то на эстраде или на радио, или — случайно проскочит мотивчик в сериале — композитору причитается!
— Стравинский сочинял «Петрушку», — говорил Артамонов, разрывая лепешку и набивая рот финиками, — вдруг слышит: на улице шарманщик наигрывает какую-то мелодию. Стравинский, недолго думая, вставил его в свой балет. А это оказался модный шлягер, автор которого поднял страшную бучу. С тех пор ВСЯКИЙ РАЗ, когда исполняют Стравинского, потомкам этого давно позабытого всеми композитора — отчисляется!.. Они себе виллы на этом построили!..
— Вы с Кешей должны живо и горячо интересоваться авторским правом, — дудел Сашка в свою дуду, выплевывая косточки. — А то ты мне со своей Каштанкой напомнила жену руководителя уральского хора, я даже не помню ее фамилию! Им не хватало репертуара, и эта женщина по просьбе своего мужа сочинила песню «Ой, мороз, мороз!..» Потом ее упросили, чтобы песня считалась народной. Она, дуреха, согласилась. И привет. А так бы — ты представляешь? За каждое исполнение!!! Она бы уже была миллиардером!
— Но все равно, — он вздохнул, — можно только мечтать, чтобы твоя вещь стала народной. Денег не принесет, зато какой почет!..
— Марусь, — крикнул мне вслед Артамонов, — ты порекомендуй там, у вас, в Голливуде, пускай они меня композитором возьмут на «Каштанку»!..
Домой я вернулась на бровях, наелась до отвала фиников и лепешек. Все меня окружили, спрашивают:
— Ну, как?
— Отдала, они будут читать в Голливуде. Вольдемар обещал прислать договор по факсу.
— По какому факсу?! — удивился Кеша. — У нас нет никакого факса.
— Понимаешь, Марусенька, — сказал мальчик, — чтобы тебе пришел факс, этот факс надо иметь.
О, мой ребенок с детства обладал чудесным пониманием непостижимых связей. Еще незабвенный учитель биологии преподал ему урок причины и следствия, наглядно показав, что курение вредно для здоровья. Он взял с подоконника два цветочных горшка с геранью, один из них полил табачным раствором, а другой — обыкновенной водой. Обкуренная герань скукожилась и увяла, а та, что не знала никотина, — расцвела. Вот было торжество идеи!
Зато Кеша, всегда готовый безупречно следовать потоку жизни, встал с дивана, оделся, засобирался:
— Пошли факс покупать!..
Хотя обычно его бросало в дрожь при одной мысли о таких дорогостоящих разудалых покупках.
— Ну, что? — окликнул он мальчика. — Объединим наши интендантские склады?
Мальчик, молча, выдал нам денег. А потом печально глядел из окошка на меня и на Кешу, побежавших за факсом, как на сумасшедших, полоумных, сумасбродов и фантазеров, которые стараются вырваться силой грез своих из тисков неумолимой действительности.
В магазине «Техносила» Кеша подрулил к юному, худенькому пареньку — продавцу в желтой кофте с изображением бешеного супермена с пудовым кулаком, поднятым прямо на покупателя.
Этот супермен на его груди всем своим видом показывал нам, простым смертным, заглянувшим в магазин электротехники, какие мы жалкие пигмеи, у которых даже нету столь необходимых в быту приборов, как утюг «Титаник» с паропреобразователем, индикатором нагрева и опрыскивателем воды, дающим точную и упругую струю на метр; или телевизор «Томсон» с экраном пятьдесят пять дюймов размером с холодильник; или холодильник размером с автобус, за две минуты замораживающий провизию до гранитного состояния. В такую холодильную камеру поместится целый мамонт и будет храниться веками, не хуже, чем в вечной мерзлоте.
Гигантские бицепсы перекатывались на руках этого громилы, и он не скрывал, как ему досталось его могущество. Только с плитой «Индезит» и стиральной машиной «Бош», говорили его глаза, вы можете стать такими, как я, могучими и независимыми, победившими свое ничтожество.
— Нам нужен факс, — закричал Кеша, потому что в кошмарном гуле электроприборов никто не слышал друг друга. — Где у вас факсы?
Продавец недоверчиво оглядел нас, взгляд у него был наметанный, он, конечно, мигом смекнул, что мы с Кешей и факс — вещи несовместные.
— Вам? Факс? Ну, пожалуйста, вот тут…
И повел нас через ряды ослепительно белых холодильников, которые выстроились, будто солдаты Урфина Джюса, и даже как-то напирали на нас с Кешей своими выпуклыми дверями с хромированными ручками.
Факсы стояли на полках, они были разные и слишком дорого стоили.
Продавец давал Кеше необходимые пояснения, он знал факсы до тонкостей и говорил о них с большим красноречием.
— Какой вам нужен факс? — он спрашивал.
— Чтобы из Америки принять! — ответил Кеша.
— Они все могут принять.
— Понимаете, мы ограничены в средствах, — сказал Кеша. И показал, сколько у нас есть.
— Маловато, — вздохнул продавец. — Хватит только на устаревшую модель. Взгляните на этого дедушку! Как раз вам подойдет. Он уже ничего не отсылает.
Зато — принимает! И по большей части — из Америки! Его еще в Великую Отечественную изобрели специально для связи Рузвельта со Сталиным.
Он указал на постамент, где под стеклом высилась громоздкая машина с надписью «ПЕРВЫЙ ФАКС», и зашептал:
— Наш директор хочет от него избавиться. Говорит, эта рухлядь наводит на него тоску. Мы уже решили отдать его в Политехнический музей. А тут и покупатели явились — не запылились! — видимо, слово «запылились», на редкость приличествующее случаю, так насмешило его, что он не выдержал и рассмеялся. И мне понравилось, что в его смехе сквозило какое-то торжество жизни, торжество здоровья и благополучия.
С триумфом вернулись мы домой, сопровождаемые лаем и трубными звуками. Мальчик чуть в обморок не упал, когда увидел это старинное сооружение.
— Ой, не вы его выбрали, — сказал он, — этот факс выбрал вас!.. У него хотя бы есть какая-нибудь гарантия?
— Гарантия — …минус два года, — пошутила Тася.
Ничего, мы его подключили, и он загудел, заурчал, застрекотал, как кузнечик, такой живой. Сразу зазвонил телефон, и нам сказали на английском языке:
— Примите факс!
Мы радостно нажали кнопку, аппарат завибрировал, словно вертолет перед тем, как оторваться от земли, на нем зажглись красные, желтые, фиолетовые лампочки, затем последовала череда электростатических разрядов, мы даже начали опасаться, не вылетит ли у него из какого-нибудь отверстия шаровая молния. С жутким скрипом лист бумаги пополз внутрь, а когда опять появился, мы с трепетом вытащили его и прочитали:
«Осознавая всю важность доставки Вам нашего вооружения в возможно более короткий срок, спешу сообщить, что в январе и феврале этого года нами будет отгружено 449 легких танков, 408 средних танков, 244 истребителя 24Б-25 и 23А-20.
P.S. Несмотря на трудности, испытываемые нами в настоящее время на Дальнем Востоке, надеюсь в ближайшем будущем укрепиться в этом районе и любой ценой остановить японцев. Однако мы подготовлены к некоторым дальнейшим неудачам…»
— Ой, — сказал Кеша. — Кто это нам прислал такое письмо?
Отныне в нашей квартире постоянно звонил телефон, он звонил поздней ночью, будил нас ни свет ни заря, и когда полшестого утра ты спросони поднимал трубку, тебе прямо в ухо гудела механическая писклявая сирена или чужой человек приказывал включить факс.
Мы кидались к телефону, боялись, вдруг пропустим письмо из Голливуда, но это были факсы других организаций. Мы только никак не могли понять — каких?
«…я получил Ваше послание с большими пропусками и без заключительных абзацев… Надеюсь получить полный текст. Но прошло 3 дня. Непонятно, как могла случиться такая задержка при передачи информации по столь важному делу?»