Кэт, самая незаметная из троицы, выходя на трассу, оказывалась не слишком удачлива или же привлекала странные попутки. Ее водители были, как правило, молчаливы, а если и начинали говорить, рассказывали не очень веселые истории, часто связанные с тяжелыми болезнями или даже смертью близких. После того, как Кэт однажды остановила фургончик похоронной конторы, хотя и без клиента, подруги предпочли реже прибегать к ее помощи, чередуясь только между собой.
Ночлег практикующим ведьмам обычно предоставляли те же, кто и работу, иногда во время странствия ночевали они в заброшенных домах или в гостях у коллег, но случалось, особенно в теплый сезон, что спать приходилось и под открытым небом. Кэт вспомнилась как раз одна такая ночевка. Было начало осени, однако в тех краях, где они путешествовали, стояла еще весьма теплая погода, днем даже жаркая, а ночью спускалась приятная свежесть. Не доходя до небольшой фермы, где девушки думали поискать работы, они остановились на ночлег рядом с тыквенным полем, на котором уже вовсю сверкали рыжими боками наливающиеся овощи. Благодаря способностям Элайзы, осенью, во время урожая, и в конце зимы, во время окота овец, ведьм очень хорошо принимали именно в сельской местности, да и познания в травах и снадобьях, которыми обладала Кэт, тоже были не лишними. Виктория же была на коне чаще в крупных городах и селениях.
Девушки расстелили пледы под большим раскидистым тополем на краю поля. Его листья серебрились во мраке ночи и слегка дрожали в порывах теплого ветерка. С поля несло приятным земляным запахом, и большие головы тыкв казались проросшими из земли людьми, прямо так и задремавшими посреди процесса. Кэт тогда подумалось, что местность очень подходит Элайзе, и она заметила об этом подруге.
– Полагаю, что рано или поздно я и осяду в каком-то таком местечке, – ответила та, с наслаждением растягиваясь на шерстяном клетчатом покрывале. Они были вдвоем. Виктория пошла умываться к колодцу, на фоне темнеющего неба домиком возвышавшемуся за полем.
– А я пока не решила ни где остановлюсь по окончании этого года, ни чем хочу заниматься… – Кэт достала маленький котелок и походную горелку. – Чаю или ужин?
– Я не голодна. Можно чаю и яблок.
– Похоже, я хоть и самая тощая из вас, но вечно голодная! – вздохнула Кэт, роясь в вещах в поисках пряников. – Викки сейчас тоже заявит, что на ночь вредно…
– Не обращай на нее внимания. – Элайза изучала первую светящуюся точку, проглядывающую на фоне бежево-синего небесного покрывала. – Делай то, что считаешь правильным для себя. У нас всех разные мерила. Виктории тебя сложно понять.
– С другими у нее таких проблем не возникает. – Кэт уже грела воду для чая.
– Еще как возникает, – рассмеялась Элайза, – ты видишь в ней то, что она стремится показать миру. Ее дар, может, и помогает одним, но другим – совершенно не подходит. У нас с тобой совсем иная магия. Я знаю, откуда происходит моя. Из земли. – И она кивнула на тыквенное поле. – Я еще в детстве замечала, что все посаженное мной хорошо прорастает, а овцы наших соседей рожали здоровых и крепких ягнят, если я гладила беременных. И, когда я начала изучать законы магии, все сразу встало на свои места. Но что приносишь в мир ты, предстоит выяснить тебе самой, без оглядки на остальных. После Самайна мы разойдемся, каждая найдет свое место для практики, и тебе будет проще. Я же вижу, как на тебя действует Виктория. Но она не специально, уверена в этом. Такой уж у нее характер. Иногда она очень жалеет о своих словах и поступках… Совершенно не умеет останавливаться вовремя…
Эти слова вдруг так ясно всплыли в голове Кэт – «совершенно не умеет останавливаться».
Уже некоторое время как Полосатый вернулся и теперь наблюдал за ковырявшейся в грядке ведьмой немного надменно, видимо, полагая, что дело она себе выбрала малодостойное. Видя, что его появление игнорируют, принялся демонстративно вылизываться.
Кэт бросила последнюю недозрелую морковку в корзину и поднялась. Она решила написать Виктории. Близилось полнолуние, а значит, скоро можно будет отправить всю «профессиональную» корреспонденцию.
Генрих Кляйн считал себя человеком довольно спокойным и рассудительным, и хотя им с супругой посчастливилось растить троих детей, он почти не испытывал неудобств, связанных с нахождением в одном пространстве с тремя маленькими людьми разных и иногда весьма непростых возрастов. Проводя много времени на работе и за чтением периодики, он предоставлял решать проблемы взросления отпрысков жене, полагая, что женщины более компетентны в таких вопросах. Но изредка случались дни, такие как сегодня, когда работа супруги оказывалась более требовательной, чем заботы матери, и дети поступали под ответственность герра Кляйна.
Теперь, сидя на кухне за чашечкой кофе и под аккомпанемент детских голосов, он разглядывал оставленный фрау Кляйн список дел, пытаясь вспомнить, по каким причинам они до сих пор не наняли няню.
– Папа. – Мэри-Лу забралась на соседний стул и отчетливо требовала внимания. – Надо мне косички заплести. Мама не успела сегодня. А еще нам нельзя опаздывать на первое занятие. Мама мне рюкзачок вчера собрала, там бумага, карандаши…
– Угу. – Герр Кляйн судорожно отпил кофе, как будто у него должны были вот-вот отобрать чашку, и поднял глаза на старшего сына, который в этот момент о чем-то оживленно спорил с Уолли. – Роджер, причеши сестру и собирайся, ты пойдешь с нами.
– Что?! – Роджер сразу же отвлекся от дебатов и ошарашенно уставился на отца, пытаясь поймать его взгляд, но тот снова опустил глаза на бумагу, оставленную женой. – Но зачем? Мне что там делать? Я думал, смогу дома спокойно посидеть… Мне же и так днем Мэри-Лу забирать…
– Именно, – не поднимая глаз, ответил герр Кляйн, – посмотришь, где это. Договоритесь с сестрой, где ты ее будешь ждать. У нее сегодня первый день. Она волнуется.
Мэри-Лу совершенно не производила впечатления взволнованного или тем более испуганного ребенка. Чего нельзя было наверняка утверждать о ее отце. Он посмотрел в список: «проверь внешний вид Уолли», и поднял серые глаза на среднего отпрыска. Взъерошенный, в слегка пожеванной незаправленной рубашке мальчик посмотрел на него в ответ. В карих глазах Уолли читалось нечто похожее на то, что и во взгляде его брата, когда тот услышал, что нельзя остаться дома.
– А мне обязательно идти в эту музыкальную школу?.. – протянул Уолли.
– Если мама сказала, что обязательно, значит – да, – последовал ответ, – у тебя есть другая рубашка? – В этот момент герр Кляйн очень надеялся, что хотя бы гладить ему в собственный выходной не придется. – И причешись. – Он огляделся. На него взирали три пары глаз. – Так. Что там… – Он посмотрел на настенные часы, неумолимо покачивающие длинным металлическим языком. – Через десять минут выходим. Почему вы еще здесь? – скопированная у жены интонация подействовала, и все зашевелись, а герр Кляйн смог спокойно закончить завтрак.
Вскоре внизу собрались причесанная Мэри-Лу, с сияющим видом сжимавшая в руках маленький ранец, прилично одетый Уолли с кислым выражением лица и Роджер, печально покорившийся судьбе.
– Почему Роджера никто не заставлял идти бренчать на фортепиано? – ворчал Уолли, когда семейство покинуло дом и двигалось по мощеной улице. – А я должен идти теперь в музыкалку! Это несправедливость и классовое неравенство!
Шедший впереди и державший за ладошку дочь герр Кляйн никак не прокомментировал возмущенную тираду сына, а Роджер, замыкавший шествие, заметил, что они оба относятся к одному социальному классу, и восклицание Уолли лишено всякого смысла.
– Что точно лишено смысла, так это тратить время на ноты и бряцканье по клавишам… – угрюмо парировал тот.
Вначале они пришли к невысокому зданию, находившемуся в том же квартале, что и их дом. Здесь располагался детский сад, куда не ходил ни один из детей четы Кляйнов, и подготовительная группа, которой старшим Кляйнам тоже удалось избежать, но Мэри-Лу была рада новому приключению. Ей нравилось заниматься чтением и арифметикой с мамой, и даже Роджер иногда читал с ней сказки вслух по очереди. В группе оказалось всего девять детей, включая Мэри-Лу. Весьма милая дама в толстых очках и длинной строгой юбке с улыбкой приняла у герра Кляйна дочь и документы, которые заранее подготовила фрау Кляйн. Учительница напомнила, что занятия только до обеда, и герр Кляйн заверил ее, что его старший сын зайдет за сестрой вовремя. Мэри-Лу весело помахала всем рукой и последовала за длинной синей юбкой.
– Все, папа, я могу теперь вернуться домой? – с облегчением спросил Роджер. Он плохо переносил громкие звуки, особенно когда они были одновременно из нескольких источников, и потому не желал следовать за остальными в музыкальную школу. Зная эту особенность сына еще с ранних лет, Берта Кляйн решила отказаться от музыкального образования первенца, однако с остальными она не собиралась быстро сдаваться.
– Бросаешь в такой момент, да? – презрительно хмыкнул Уолли. – И ты еще смеешь называть себя братом после этого?!
– Придешь домой, почисти к обеду картошку, – ответил отец.
– Мама же все вчера приготовила и оставила в холодильнике, даже с подписями. – Роджер быстро развернулся и широкими шагами поспешил прочь.
– Вот! – поднял вверх указательный палец Уолли. – Я же говорю: предатель! А может, ну ее, эту музыкалку, а? Пойдем лучше мороженого на площади купим?
Герр Кляйн посмотрел на сына, понимая, что сейчас тоже предпочел бы зайти в открытое кафе-мороженое у ратуши, а не возиться с документами в музыкальной школе, и сказал:
– После обеда сходим все вместе.
И два Кляйна, тяжело вздохнув и поняв мысли друг друга, развернулись и зашагали в сторону здания через два переулка, из широких окон которого доносилось все разнообразие звуков струнных и духовых инструментов.
Выйдя за ограду детского сада, подальше от какофонии голосов, Роджер облегченно вздохнул, радуясь обретенной свободе. Но воспользовался он ей совсем не так, как предполагали его отец и младший брат. Вместо того чтобы повернуть к дому, Роджер проулками обошел шумную площадь перед ратушей и, пройдя еще несколько поворотов и загибов кривой улочки вверх по склону, завернул в лавку, вывеска на которой гласила: «Мебельная мастерская Баумана». Основной зал заполняли элегантные столики с витыми ножками, пузатые комоды и стулья разных пород и мастей. В дальнем конце зала располагалась дверь непосредственно в саму мастерскую, и из приоткрытой щели доносились звуки рубанка и запах свежей древесины. Постучав, Роджер услышал бодрое «уже иду!», и очень быстро перед ним возник молодой мужчина крепкой комплекции, отряхивавший такие же курчавые, как и его темные волосы, стружки с длинного холщового фартука.