– Дорогая, – тихонько заметила фрау Кляйн дочери, – нельзя так наскакивать на людей, быть может, у них были другие планы. – Потом она обратилась к Бену и Кэт: – Но если вы не заняты, то, разумеется, мы будем рады. – И она постаралась поскорее проводить всех в гостиную. – Уолли, позови, пожалуйста, Роджера еще раз, ужин остывает…
В гостиной за столом восседал только Генрих Кляйн, который проигнорировал крики Уолли и гомон в прихожей, полагая, что там разберутся и без него. Но при виде гостей отложил вилку и поднялся, чтобы поздороваться с Беном рукопожатием и быть представленным Кэтрин.
Наконец, девушке выдалась возможность заговорить с хозяйкой дома. Они отошли в сторону кухонной части комнаты, и Кэт протянула фрау Кляйн кулек, подробно объяснив, как заваривать и принимать.
– Кэтрин – травница, – пояснила фрау Кляйн мужу, когда все, наконец, расселись за столом. – Флоранс мне посоветовала.
– Кэт – ведьма! – вдруг вклинилась Мэри-Лу.
На нее одновременно вскинули глаза родители и Бен. Генрих покачал головой и тихонько заметил дочери:
– О женщинах так нельзя говорить, дорогая, это невежливо, – и покосился на жену.
– Ничего-ничего, – улыбнулась Кэт, – про меня можно.
В этот момент Бен, сидевший напротив девушки, уронил вилку, а в гостиную, наконец, пожаловал Роджер:
– Как вы успели вырасти в числе так быстро? – поинтересовался он, занимая единственное свободное место в дальнем конце стола. – Привет, Бен! Добрый вечер, Кэт! Что на ужин?
Пиджен ловко протиснулся мимо ног сидящих и уже с интересом обнюхивал оказавшуюся на полу вилку.
– Я принесу другую, – поднялась фрау Кляйн.
Бен, еще более смутившись, полез под стол за упавшим прибором, его уши горели, и он надеялся, что никто не заметит неловкости. Однако Кэт, как назло, продолжала таинственно улыбаться. Бен не догадывался о причинах, но все равно чувствовал себя неуютно, зажатый между Мэри-Лу и Уолли, он казался особенно большим и заметным. Ту, о ком говорили дети во время их прогулки на каяках, молодой инструктор представлял себе совсем иначе. И этот сложившийся образ никак не сходился с девушкой, спасшей ему жизнь на горе. Но при этом… При этом он не мог отмести сомнения, не дававшие ему покоя все эти дни: как она смогла это сделать? И сейчас в его голове посмеивался голосок. «Ну конечно, вот теперь-то все встало на свои места, просто она же ведьма! Какое еще тут надо объяснение?» – ехидно звучал он, пока Бен украдкой вскидывал взгляд на девушку и тут же снова опускал глаза в тарелку. Ему то казалось, что она смеется над ним, то он ругал себя за мнительность, убеждая, что это глупое совпадение.
За всем происходящим за столом с интересом наблюдал Роджер, хотя со стороны могло показаться, что его менее всего волнует что-то помимо содержания тарелки. Уолли и Мэри-Лу заваливали Бена вопросами, периодически награждаемые неодобрительными взглядами фрау Кляйн за болтовню во время еды. Она поднялась, предоставив младшим собирать тарелки, и поинтересовалась, кто будет чай, а кто кофе.
– Мне кофе! – сразу же заявил Уолли.
– Вам с Мэри-Лу чай в любом случае. – Фрау Кляйн кивнула сыну, чтобы тот ставил тарелки в раковину.
– Ну почему всегда так?! Даже Роджеру можно!
– Но он тоже будет с вами чай…
– Потому что так хочет, а не потому, что ему нельзя! Это разные вещи!
Фрау Кляйн очень выразительно посмотрела на сына, заставляя его притихнуть и «не позорить ее перед гостями». Бен тоже решил поддержать детей чаем. А Кэт мягко заметила, что и фрау Кляйн она не рекомендовала бы на ночь пить кофе, а заварить лучше принесенные травы.
– В таком случае все будем чай. – Фрау Кляйн вернула баночку с намолотыми с утра кофейными зернами на полку.
– Нет уж. – Ее муж поднялся и прошел к буфету. – Ты можешь развлекать себя и гостей какими угодно полезными чаями, но я не согласен отказывать себе в чашечке вечернего кофе ради поддержания компании. – Он снял только что отправленную на полку баночку и занялся приготовлением индивидуального напитка.
Фрау Кляйн не стала возражать, вместо этого ополоснув кипятком пузатый фарфоровый чайничек, давно грустивший рядом с парадным сервизом за стеклом.
Городок тонул в сиреневых сумерках, отчего на недолгое время его чешуйки черепичных крыш становились чуть ярче, словно впитав последние лучи зашедшего в колючие объятья леса солнца. В спокойной глади Альтерзее теперь отражалась розово-синеватая бахрома облаков, рваной лентой тянущаяся от заснеженных вершин в долину. Центр Дорфштадта замерцал первыми фонарями и был еще весьма оживлен, но чем дальше растекались завитки улиц, тем реже становились огоньки фонарей и тем раньше они погружались в дрему. Там вся жизнь отражалась в мягком тыквенном свете окон сквозь ветви окружающих дома садов. Двое неспешно поднимались по дорожке, постепенно теряющей булыжное одеяние, как змея кожу.
После ужина у Кляйнов Бен вызвался проводить Кэт. Она не возражала. Когда они покидали дом, Мэри-Лу выскочила наружу еще раз попрощаться и, дернув Бена за рукав, тихонько спросила: «Правда, замечательная у нас ведьма?» Бен смущенно кивнул девочке, а та уже подбежала к Кэт о чем-то с ней посекретничать, а потом помахала рукой спаниелю и последней юркнула за дверь.
Разумеется, после истории с лавиной Бен не раз ловил себя на мыслях об этом событии и своей необычной спасительнице, решая, под каким предлогом можно было бы снова увидеть ее. Но он никак не ожидал такой встречи. Пока он размышлял, преодолевая неловкость, как начать разговор, Кэт вдруг улыбнулась ему и заметила:
– Замечательные они ребята, дети Кляйнов, и, похоже, очень любят вас.
– Да, я знаю их уже несколько лет, с тех пор, как начал работать гидом в бюро фрау Кляйн. Мне кажется иногда, что они воспринимают меня почти как члена семьи.
– Это здорово, я полагаю, особенно когда ваша семья далеко.
– Да. Далеко. – Он опустил глаза на дорогу. Говорить сразу расхотелось.
Кэт вдруг подняла проницательный взгляд на Бена и неожиданно спросила:
– Кто из них умер?
– Моя мать, – ответил он сразу, не удивившись вопросу.
Кэт молча кивнула, а потом, словно опомнившись, добавила:
– Мне жаль.
Они уже вышли на немощеную часть города и неспешно карабкались между деревянными заборами по очередному крутому завитку утоптанной дорожки. Бен чувствовал нарастающее в нем напряжение и, наконец, произнес неожиданно резко для самого себя:
– Вы ведь их не обманываете?
Кэт остановилась и обернулась к своему спутнику. Он стоял чуть ниже по тропе, и рост говоривших слегка уравнялся, хотя Бен все еще был чуть выше.
– Разве я как-то обманывала вас? Кто была та, которую вы до сих пор не можете простить? Ярмарочная гадалка? Мне жаль, что вам пришлось столкнуться с обманом, но даже те, кто могут что-то сделать, не всесильны. Есть ситуации, когда ни доктора, ни… другие люди не способны удержать человека на этой стороне. Я очень рада, что в тот день успела найти вас, когда вы еще были живы, иначе я ничего не смогла бы сделать вне зависимости, верите ли вы в мою силу или нет. – Она говорила ясно и спокойно, но внутри чувствовала, как на нее накатывают волны жара, того самого, которым она тогда топила снег. Воспоминания о противостоянии воле горы захлестнули ведьму сильнее, чем она предполагала. Ее задели слова Бена, хотя она понимала, что продиктованы они лишь болью воспоминаний и беспокойством за тех, кто был ему дорог. Кэт отвернулась и продолжила идти, пытаясь скрыть дрожь. Но Бен, заметив это и решив, что его спутнице холодно, предложил ей свою куртку, которую нес в руках. Он аккуратно попытался накинуть ее на плечи девушке, но, коснувшись, невольно отдернул руку:
– У вас жар?..
– Нет, нет… – Кэт отстранила куртку, при этом стараясь не касаться руки Бена. – Вам показалось. Спасибо, мне не холодно.
– Но вас трясет, и вы…
– Нет-нет, все хорошо. – Она не оборачивалась, и Бен продолжал идти вслед, не понимая, что происходит. Он хотел спросить подробнее о том дне, раз уж она сама заговорила, но странная перемена в состоянии девушки заставила его промолчать. Для него было очевидно, что ей нехорошо.
Когда они подошли к калитке, Бен еще раз спросил, как Кэт себя чувствует и не надо ли чем-то помочь. Но девушка снова заверила, что с ней все в порядке и, попрощавшись, поспешила к дому. В этот момент в траве сада сверкнули два зеленых глаза, и вслед за ведьмой засеменила пушистая тень. Пиджен, все это время весело скакавший у ног Бена и вилявший вслед девушке хвостом, напрягся, готовясь залаять. Кот обернулся, одарил пса презрительным взглядом и с царственным видом запрыгнул на порог дома.
– Пойдем, Пиджен. – Бен призывно похлопал по ноге, наблюдая, как девушка исчезла за дверью домика, и вскоре на стеклах веранды заиграли отблески лампы. – Да что с тобой? Стыдно рычать на котов! – Бен погрозил псу, и тот, еще раз профилактически глухо булькнув в сторону домика, поспешил за хозяином.
Бен шел не спеша, ему хотелось вернуться и поговорить с Кэт. Но он не сделал этого. Почувствовав состояние хозяина, но не понимая причин, Пиджен тихонько заскулил и прыгнул передними лапами на Бена. Пес знал, что так делать нельзя, но, когда его обуревали сильные чувства, например, при появлении человека, которого он любил и давно не видел, он не мог совладать с собой, и несколько лет дрессировки шли, как говорится, псу под хвост.
Но Бен не рассердился, он опустился на корточки и принялся гладить Пиджена, лохматить его длинные спаниельи уши.
– Ну, что такое? Что такое? Ты-то чего скулишь? А знаешь, пойдем-ка мы с тобой завтра на почту и позвоним отцу?
В пансионе, где обитал Бен, разумеется, тоже стоял аппарат, но фрау Марта не разрешала им пользоваться для международных звонков, и для таких вещей нужно было ходить на почту и заказывать звонок там, ожидая своей очереди и, если соединение прошло успешно, быстро занимая кабинку с указанным номером. Отцу Бен звонил нечасто. Ему было тяжело это делать. На все основные даты он отправлял открытку с каким-нибудь замечательным природным пейзажем, в глубине надеясь этим напомнить отцу о времени совместных походов и кемпингов… Раз в год, на годовщину смерти матери, он набирался сил и звонил ему. Это было особенно тяжело, но он не мог оставить «своего старика» одного в такой день. Говорить им особо было не о чем. Бен знал, что отец рад выбранной сыном карьере, хотя он никогда не был многословен в похвалах. «Мистер Стивенсон на проводе!» – раздавался голос телефонистки, и Бен поднимал тяжелую трубку, говоря «здравствуй», а из трубки доносилось очень похожее «здравствуй» на его родном языке, только чуть более глухое, чуть более хриплое, чуть более старческое…