Кэт уронила голову на стол, пучок волос окончательно развалился, и каштановые пряди рассыпались волнами по деревянной поверхности, расходясь, словно извилистые солнечные лучи от головы девушки.
Кот сразу же распахнул один глаз и внимательно посмотрел на спящую ведьму. Он сидел неподвижно, только наблюдая пиратским прищуром. Но вдруг резко вскочил, раскрывая оба блестящих в полумраке глаза, и в несколько прыжков оказался у стола. Несмотря на объемы тела, легко вспрыгнул и ткнулся в голову девушке, топчась по рассыпанным волосам. Вначале она не реагировала, но потом резко дернулась, вскидывая голову и вскрикивая от боли, потому что кот все еще сидел на ее волосах.
Кэт была бледна. Воззрившись на пушистого зверя, таращившегося на нее почти в упор, она отпрянула слегка, пытаясь прийти в себя после морока сновидения. Зеленые глаза Полосатого маячили перед ней, плавно возвращая ее в реальность. Она еще слышала где-то в отдалении сознания шум реки, уносившей на своих волнах воспоминания… Вновь вздрогнув, ведьма поднялась и несколько раз прошлась по комнате из стороны в сторону. Ступая босыми ногами по деревянным половицам, она словно впитывала силу деревьев, которую они накопили в своих стволах, прежде чем из их тел был построен дом. В самом доме жила та сила, которую они вбирали корнями из земли и листьями из солнечных лучей. Кэт уже давно заметила, что ей легче живется именно в деревянных домах, еще когда ее имя никто так не сокращал, и отец звал ее Катриной, а бабушка…
Полосатый мяукнул недовольно и, спрыгнув со стола, с шипением бросился к застекленной части веранды. В окно что-то ударилось, словно не заметившая стеклянной преграды птица или очень большой мотылек. Кэтрин встала и распахнула входную дверь навстречу ночному прохладному воздуху, стекавшему с горы. В саду никого не было, однако тыква, стоявшая на пеньке у дальнего угла дома, оказалась подозрительно сдвинута. Подойдя, Кэт откинула верх и обнаружила в ведьминском почтовом ящике маленький свиток толщиной в мизинец. Такое письмо мог принести разве что голубь, но птицы нигде не было видно, да и вряд ли бы она смогла сама освободиться от ноши.
«В ночь перед праздником Заката Лета».
В тонких наклонных завитушках слов Катрина узнала руку Виктории.
Уолли надеялся незаметно прошмыгнуть в свою комнату и сразу же притвориться спящим, зная нежное отношение матери к детскому сну. Но фрау Кляйн так просто было не провести. О том, что ее средний сын не пришел на занятие, она выяснила еще до возвращения домой, когда ей прямо в офис позвонила фрау Цукерман. Уже во второй раз извинившись за поведение сына, Берта Кляйн поняла, что вечером ей предстоит провести непростую беседу. Огни в большей части дома уже не горели. Мэри-Лу мирно посапывала под одеялом, выставив одну пятку на обозрение заглядывающему в окно полумесяцу. Роджер еще читал книгу, лежа на кровати и освещая страницы наклоненной головой лампы, свешенной с рабочего стола. Фрау Кляйн сидела в гостиной за столом и ожидала. Видя эту решимость жены, герр Кляйн со вздохом свернул газету и ушел в спальню, предпочитая в данной истории сохранять нейтралитет.
Наступая себе на пятки, тихонько стянув ботинки, Уолли поставил их у порога и на цыпочках двинулся к лестнице, когда его настиг чересчур спокойный голос матери.
– Уоллис, подойди, пожалуйста.
Мальчик зашел, и мама указала ему на стул напротив.
– Голоден?
Он помотал головой.
– Как прошел день?
– Хорошо. – Чувствуя себя виноватым, он смотрел настороженно на мать. Она никогда не прибегала к суровым наказаниям, даже старалась не повышать голоса, это при трех-то детях. Однако в случае провинности все трое знали, что лучше иметь дело с отцом.
– Как прошел урок в музыкальной школе? – Фрау Кляйн внимательно смотрела сыну в глаза. Он опустил взгляд, понимая, что она уже все знает и нет смысла отпираться. Но отчего бы ей не спросить – почему не был на занятии? Как тебе не стыдно? Или что там обычно говорят мамы. Нет же, она требовала признания от него!
– Ну я… ну не пошел я туда!
– Почему? Ведь мы договорились с тобой? – Ее голос был все так же тих и спокоен.
– Ну мам… – Уолли вскочил со стула, желая запрыгнуть с ногами на диван и пряча в этом свое смущение.
– Сядь на место, пожалуйста. Я с тобой разговариваю, – спокойно, но требовательно произнесла мама.
Уолли опустился обратно. Фрау Кляйн ждала ответа.
– Ну не хочу я туда ходить, мам! Ну что тут неясного? Зачем мне это фортепиано дурацкое? Эта фрау Цукерман вообще похожа на тролля! Ну неужели школы недостаточно? Еще это! Лето же, понимаешь? Все нормальные люди летом гуляют, купаются, делают что хотят…
– Видимо, я к нормальным людям не отношусь тогда, – с легкой улыбкой заметила фрау Кляйн. Даже у нее не получалось долго сердиться на Уолли.
– Ты взрослая… Это другое. А у меня еще есть время!
– Уолли, но ведь мы с тобой говорили, почему важно музыкальное образование. И как игра на фортепиано влияет на развитие познавательных способностей.
– Все у меня хорошо с познавательными способностями. У тебя же целых три ребенка, еще Мэри-Лу есть – она делает все, что ты говоришь.
Фрау Кляйн покачала головой, слегка вздернув брови. Уже понимая обреченность этого предприятия, она предприняла еще одну попытку.
– Ты ведь даже не попробовал. Как ты можешь знать наверняка, что это тебе не подходит, если ты не даешь себе возможности узнать?
Уолли молчал, и тогда фрау Кляйн продолжила:
– Хотя бы несколько месяцев. А тогда вернемся к нашему разговору, и, если твое мнение останется прежним, не будешь ходить в музыкальную школу.
– Может, представим, что я уже попробовал, а?
Пробравшись в темноте к своей постели, Уолли попутно глянул на сестру. Из-под одеяла торчал лишь ее маленький носик. Окно было настежь распахнуто и заполняло комнату прохладным воздухом. Уолли хотел слегка прикрыть его, но, подойдя, задержался, разглядывая небольшой дворик, зажатый между их и соседским домом. Там приютилась пара кустов, и совсем близко к стене напротив росло невысокое вишневое дерево. Его неоформленная крона расширялась в тех направлениях, куда это было возможно, и теперь во тьме трепыхала листочками под дуновение неизвестно откуда пробравшегося сюда холодного ветра. «Неужели снова снег в горах?» – подумал Уолли. Но узнать об этом он никак не мог, его окно выходило на противоположную сторону, да и в любом случае дальнего обзора не давало. Лишь небольшой кусочек улицы проглядывал в просвете домов, озаренный отблеском невидимых фонарей.
Неожиданно внимание мальчика привлекло движение в кроне вишневого дерева, не походившее на покачивание остальных ветвей в такт ветру. Это был небольшой черный комочек. Уолли наклонился, вывешивая верхнюю часть тела из окна, удерживаясь за узкий подоконник всеми четырьмя конечностями. Комочек оказался увесистой черной каплей, внезапно отделившей от основной массы два перепончатых крыла и вспорхнувшей в воздух. Трепеща кожистыми крыльями, зверек сделал дугу на фоне ночного неба и вдруг впорхнул в комнату, заставив Уолли резко отпрянуть назад и, от неожиданности потеряв равновесие, растянуться на полу. Летучая мышь достигла люстры и повисла на ней точно так же, как только что делала это на дереве.
Уолли поднялся, присматриваясь. Тихонько отодвинул от письменного стола стул и поставил его под люстрой, словно собирался менять лампочку. Подкравшись, он протянул палец, желая дотронуться до пушистого мышиного тельца, но зверек, почуяв неладное, резко раскрыл перепончатые крылья, демонстрируя мальчику клыкастую мордочку с пятачком и большими ложковидными ушами. Уолли сделал инстинктивный шаг назад, почувствовал, как накренился стул, мгновение балансировал на двух ножках, комично взмахивая руками, и наконец с грохотом обрушился вниз, только и успев издать звук, напоминавший «Ушастый йо!..». Второе падение вышло куда шумнее первого, и до того крепко спавшая Мэри-Лу открыла глаза и высунула растерянную мордочку из-под одеяла, сонно моргая. Представший ее взору брат все еще восседал на полу, подле него валялся стул, наделавший столько шума. Девочка уже собиралась спросить, что Уолли затеял, когда подняла голову вслед за направлением его взгляда и увидела свисавшую с люстры летучую мышь. Вначале Мэри-Лу тихонько ойкнула, натягивая на себя одеяло, так что только два расширенных в удивлении глаза виднелись над ним. Но поняв, что мышь не собирается взлетать, снова высунулась, приглядываясь к зверьку.
– Что она тут делает? – прошептала девочка брату.
– В окно влетела. – Уолли оперся на одну руку и медленно поднялся, потирая место приземления.
Мышь висела, устало таращась на детей. Ее пушистое тельце раздувалось и сдувалось в такт дыханию.
– Может, она тоже боится нас? – предположила Мэри-Лу и тут же обратилась к зверьку: – Не бойся, маленький, мы тебя не тронем…
Уолли, собиравшейся сделать до этого ровно противоположное, подошел к сестре.
– Чего она сюда, интересно, прилетела? Может, ее все-таки снять?
– Не трогай, не трогай! – сразу же запротестовала девочка, стоя босиком на полу в длинной сорочке, покачиваемой ветром, пробравшимся вслед за мышью в окно. – Лучше сбегай на кухню и принеси чашечку молока или блюдечко.
– Это же не котенок, а мышь! Зачем ей молоко? Может, лучше таракана принести, – добавил он, раздумывая, где его достать.
– Фу, Уолли! – возмутилась Мэри-Лу. – Иди тогда у Роджера спроси, что едят летучие мыши, но я уверена, что она с удовольствием выпьет молоко! Как наш ежик, помнишь? Который приходит к бабушке в погреб.
– Хорош ежик! С крыльями! – фыркнул Уолли, но двинулся к двери.
Как только брат ушел, Мэри-Лу снова попыталась успокоить зверька, ласково говоря с ним. Когда Уолли вернулся, расплескав по пути из плоского блюдца молоко, агрессивный, по его мнению, зверек уже сидел на руках у младшей сестры и спокойно принимал ласку девочки.