– Я взяла сэндвичи и яблоки, – присоединилась к процессу Кэт.
Видя эти приготовления, пес оживился еще больше, вертелся между ними, активно махая хвостом, задевая им руку то хозяина, то девушки. Кэт протянула ему яблоко, и борьба с катающимся по всему полуострову фруктом дала возможность Бену и Кэт спокойно разложить их маленький пир.
День еще был в самом расцвете. В воздухе витал отголосок утренней прохлады. За едой беседа пошла легче и на менее напряженные темы. Оба делились впечатлениями от первых дней в городке, рассказывали об обычаях родной страны, и поскольку оба прошли за свою жизнь кочевнический этап, у них нашлось много общих тем. Повествуя о своем годе странствий, Кэт намеренно не делала акцента на непосредственной цели этого занятия, но делилась впечатлениями от увиденных мест и особенностями автостопа. Бену было чем ответить ей, его опыт путешествий на попутках оказался обширнее, так как он практиковал это еще на родине.
– И что же, сразу троих всегда подбирали? – удивлялся он, сам, как правило, предпочитая путешествовать в одиночку. Его опыт говорил, что так всегда проще найти свободную машину и ночлег. Однако от друзей он знал, что часто парам доверяют больше.
– Да. – Кэт легонько дернула плечами. – Особых проблем с этим не было, если нет каких-то ожиданий по поводу комфорта. Мы ездили и вместе с овцами, и с кроликами порой! – со смехом добавила она, вспоминая эти моменты. – Конечно… в плане «ловли» машин я, пожалуй, была самой невезучей… но… – она смущенно улыбнулась, – в остальном долго не стояли почти никогда. Даже на телеге с сеном нас возили и на прицепе трактора. А как-то, – снова развеселилась она, – нас подобрал парень на большом мотоцикле с люлькой. Викки расположилась сзади, а мы с Элайзой каким-то невероятным образом впихнулись в люльку! Я сидела у нее на коленях, пока мы подпрыгивали на ухабах по сельской дороге, и потом у нас болело абсолютно все! Только Викки сказала, что ей было вполне удобно, представляешь? – Она хотела добавить, что Виктория всегда находила способ устроиться покомфортнее, если был выбор, но мысль о подруге, которая сейчас вряд ли могла использовать эту свою способность, заставила девушку умолкнуть и опустить взгляд.
От Бена не ускользнула пробежавшая по лицу его собеседницы тень. Он внимательно посмотрел на Кэт, пытаясь поймать своими серыми глазами причину смены настроения.
– Еще чаю?
Девушка кивнула.
– Эта Викки… – Он аккуратно нащупал правильную нить. – Вы поссорились?
Кэт приняла из его рук чашку и вскинула на него ресницы.
– Почему?
– Не знаю. – Они сидели друг напротив друга, разделенные небольшой клетчатой скатеркой, на которой лежали пироги и фрукты. – Ты будто оступилась на ее имени, и мне так показалось, что упоминание о ней для тебя более… – Теперь Бен сам споткнулся на слове. – Сложное, чем об Элайзе.
– Да, это правда. С Викторией мне всегда было сложнее общаться, но мы все равно близкие подруги. Мы не… – вдруг тяжелый ком подкатил к горлу, – не поссорились, нет. Я опасаюсь, что у нее сейчас могут быть некоторые неприятности, от попадания в которые я должна была отговорить ее, но не смогла… – Кэт поставила чашку на скатерть и снова увела взгляд на гладь озера. Теперь она уже не была столь спокойной. Туда-сюда сновали стрекозы, то и дело задевая поверхность воды, чуть дальше от берега плескали чешуйчатыми хвостами рыбы.
– Мы не можем решать за других людей. – Бен тоже отставил чашку, уголки губ его на мгновение дернулись вниз, и лицо приобрело сосредоточенное выражение, так что у начала бровей проклюнулись легкие складочки, которые бывали там редко. – Если бы ты знала, сколько я пытался вытащить отца из этой его живой комы. – Он теперь тоже не смотрел на собеседницу, отвернув голову и через плечо глядя на озеро. – Но потом я понял, что решение всегда за самим человеком. Можно помочь ему, когда он будет принимать это, поддерживать, когда будет пытаться. Но нельзя сделать самый важный шаг за него. – Бен невольно сжал правую руку в кулак. – Тогда, когда мы с тобой столкнулись на почте, я как раз вышел после разговора с ним. Мне иногда кажется, что моя мама, которой давно нет, живее, чем он… Это звучит ужасно, да?
– Нет. – Кэт уже давно смотрела на него, а не на воду, она помотала головой. – Нет, я понимаю, о чем ты. Это очень тяжело.
– Может быть, я должен был остаться? Там, с ним?
– Это что-то изменило бы?
– Не знаю. – Бен покачал головой. – Я думал, что мои путешествия, моя работа гидом вдохновят или хотя бы порадуют его.
– Я думаю, он рад за тебя, даже если не показывает этого ясно.
Теперь они уже смотрели друг на друга. Ее янтарные глаза были светлее, чем до этого, отражая и преломляя в прожилках солнечные лучи, игравшие также на каштановых прядях ее волос, выбившихся из пучка. Его серые глаза, наоборот, были чуть темнее сейчас: Бен сидел спиной к солнцу. Складки у бровей исчезли, и лицо снова было приветливым и дружелюбным. В этот момент он казался Кэт добрым и удивительно бесхитростным, его прямота была приятна ей, и его присутствие, на удивление, не заставляло ее нервничать.
– Как ты смотришь на то, чтобы еще прогуляться? – спросил Бен. И, когда Кэт с улыбкой кивнула, поднялся и протянул ей руку.
Заскучавший Пиджен тут же подскочил, всем своим существом изъявляя готовность двинуться дальше.
Погрузив зубы в твердую хрустящую мякоть яблока, Роджер так и замер, не закончив челюстью дело. Его глаза были прикованы к одному абзацу, в который он вгрызался более сосредоточенно, чем во фрукт. В одной из книг, принесенной им из городской библиотеки, Роджер наткнулся на упоминание и разбор различных шаманских практик, в том числе там была глава, посвященная табу, то есть определенным запретам, которые нельзя было нарушать ни при каких обстоятельствах. Приведенные в книге примеры показались мальчику на редкость глупыми и даже комичными. Если до этого он читал о различных религиозных практиках и обрядах, происхождение которых часто объяснялось условиями жизни людей в момент возникновения этих запретов и традиций, то данные табу уж совсем, по мнению Роджера, выглядели неоправданно. Однако не это заставило его забыть про яблоко, а то, какой, оказывается, силой могла обладать вера в эти запреты. Так в том самом абзаце описывался случай, когда ученым-этнографам удалось наблюдать нарушение табу в действии. Одному из аборигенов племени, проживавшем на далеком тропическом острове, было запрещено прикасаться к куску мяса, от которого откусил уже вождь. Но в момент пиршества в день посещения деревни учеными несчастный отлучился от «стола» и, вернувшись, неосознанно нарушил табу. Это повергло одноплеменников в ужас, о чем они не замедлили сообщить ему. И, лишь услышав это, он… лег и умер!
Только подумайте! Яблоко, наконец, было откушено и отложено на другой конец стола. Он мог бы даже не узнать об этом и преспокойно остаться в живых, – негодовал не любивший нелогичность мальчик. Из чего сделал вывод, что все дело было именно в вере самого человека, а не в каком-то там колдовстве и шаманизме. Более того, в книге значилось, что ученым дозволили произвести вскрытие умершего, чтобы выяснить причину смерти. Ей оказалась остановка сердца.
Он так боялся умереть от нарушения табу, что умер в итоге от страха и внушаемости, заключил Роджер и потянулся за яблоком. Мысли о прочитанном не отпускали его, и он постепенно съел яблоко вместе с сердцевиной, оставив лишь хвостик, которой запустил в открытое окно, считая, что он ничем не отличается в смысле разложения от вишневых хвостиков, которым изобиловало дерево внизу.
Могло ли так быть, продолжал размышлять Роджер, что травы, которые готовила Кэт, имели бы меньшее воздействие, если бы люди, приходившие к ней, меньше верили в силы их составительницы? Для проверки этой теории можно было бы, конечно, поставить эксперимент с двумя группами – теми, кто верил в силы ведьмы, и теми, кто – нет. Но для чистоты нужны были бы люди с одинаковыми жалобами для двух групп, регулярное ведение журнала наблюдений, а еще…
В дверь постучали.
– Роджер, забери свои вещи, пожалуйста, из корзины в детской, – раздался голос фрау Кляйн, – я уже убегаю! И так задержалась… Ох, ладно… И ты сегодня за главного. Обязательно сходите погулять.
Роджер вскочил и догнал маму, когда она уже спускалась:
– Но как, опять? – взмолился он.
Фрау Кляйн резко развернулась:
– Ты знал про летучую мышь в шкафу, да?
Роджер замер, припоминая, как ему казалось, несущественное.
– Да… Они ночью какую-то мышь нашли. Падали со стульев…
– Вот! – Фрау Кляйн значительно подняла вверх указательный палец. – А сегодня ваша мышь нашла меня. Так что белье в корзине, а я на работе. Хорошего дня.
И преспокойно пошла дальше, оставив Роджера наедине с его участью и подопечными. Он закатил глаза, а потом вернулся на чердак и снова открыл книгу. Но долго так просидеть ему не удалось, так как вскоре в его «уединенную келью» ворвалась младшая сестра с просьбой заплести ей косички и совершенно невинным взглядом, а за ней проник и Уолли, заявив, что им срочно нужно на прогулку.
Недовольный спешкой, которую вечно устраивал Уолли, когда ему что-то вздумывалось вдруг сделать, Роджер отметил на ходу схожесть своего младшего брата с собачкой, которая по утрам скулит и требует прогулки. Уолли, разумеется, в долгу не остался, в очередной раз окрестив брата ворчуном и занудой. Во всеобщую сумятицу разгорающейся перепалки, которую Роджер сегодня и не стремился сглаживать, обиженный, что ему прилетело за их летучую мышь, вклинился голосок Мэри-Лу:
– Все-таки кто-нибудь заплетет мне косички или лохматой идти?!
Роджер вздохнул:
– Давай расческу…
– Только поторопитесь, – внес свое веское Уолли.
– Сам будешь сейчас заплетать! – огрызнулся Роджер.
– Не-е-ет… – пропищала Мэри-Лу, – он волосы дергает.
На это Роджер послал брату многозначительный взгляд и взялся за дело. Уолли демонстративно потопал вниз по лестнице ожидать их в коридоре.