– Куда его опять несет? – спросил Роджер у сестры, тщательно расчесывая ее волосы, начиная с кончиков.
Мэри-Лу активно дернула плечами в знак своего незнания и ойкнула, потянув нечаянно волосы.
– Может, привязать его к кровати и спокойно наслаждаться остатком дня? – тихонько спросил ее Роджер.
– Не-е-е, – улыбнулась Мэри-Лу, размышляя, шутит ли брат или говорит серьезно, – у тебя наслаждаться не получится, потому что Уолли будет орать на весь дом тогда. А ты не любишь шума.
– Правильно, – кивнул Роджер, – это ты верно заметила, – и добавил задумчиво: – Тогда придется брать веревку с собой и привязывать его где-нибудь подальше отсюда к дереву…
В этот момент снизу донесся нетерпеливый голос Уолли:
– Ну что вы там?! Мэри-Лу – не Рапунцель, что там чесать так долго? – Если Уолли не был таким заядлым чтецом, как его брат, то сказки он любил и за такими книгами даже мог проводить сколько-нибудь сносное время.
Мэри-Лу обернулась на брата, и они обменялись многозначительными взглядами.
Продолжая путь по берегу, Бен и Кэт постепенно углублялись в лес. Альтерзее лежало в долине между кряжами. Более высокие горы остались по другую его сторону, за Дорфштадтом. Здесь же лес стелился практически по равнине и только дальше, за озером, снова превращавшимся в реку и сквозившим между юбками гор, переходил постепенно в зеленые холмы, как и на склоне у Дорфштадта, служившие пастбищами.
По пути Бен рассказывал о своем родном городе, утверждая, что до переезда в эти края никогда не пробовал такого разнообразия молочных продуктов и тем более не предполагал о существовании такого количества сортов сыра.
– Здесь сыр – что-то вроде тайного ордена! – смеялся он, аккуратно отгибая ветви кустарников, чтобы Кэт было удобнее следовать за ним. – У каждой маленькой фермы свой секрет, подход к этому, как мне раньше казалось, одинаковому процессу. На воскресной ярмарке можно за одну прогулку наесться сыра на неделю, только пробуя!
Кэт с улыбкой подтвердила, что сыр здесь, и вправду, возведен в разряд культа, однако разнообразием молочных продуктов ее не удивить, и призналась, что она знает и побольше наименований.
– Неужели? – почти по-детски поразился Бен. – Что еще можно сделать из коровьего молока?
– Очень много! – И Кэт поведала ему о приготовлении домашней простокваши, сметаны и творога, пообещав угостить, когда в следующий раз будет делать что-то из перечисленного, напомнив еще, что можно не ограничиваться коровьим молоком, поинтересовавшись у Бена, знаком ли ему кумыс.
Бен рассказывал также, что в его родном городе хоть и доступнее различные технические новшества и блага, но здешние города кажутся ему более разнообразными и привлекательными в плане архитектуры, людей, небольших лавочек, гордости каждого за его маленькое дело, часто перенятое от отца и деда. Это казалось ему необычным и вдохновляющим.
Снова выйдя на просвет леса к берегу, путники обнаружили, что почти достигли дальней оконечности озера. Здесь пространство водной глади было значительно у́же, и совсем близко виднелся противоположный берег.
– Должен признать, – заметил Бен, когда они спустили рюкзаки и расположились у воды, – ты – отличный ходок!
– Хочешь сказать, что не заметил этого еще в горах? – Кэт произнесла это с улыбкой, но сразу же смутилась, подумав, что зря сейчас про это напомнила.
– Нет, я тогда мало что замечал. – Бен положил руку на голову Пиджена, устроившегося рядом. – Вообще очень странное состояние тогда было… И все случившееся тоже… – задумчиво проговорил он.
– Да, – согласилась Кэт, – так и было. – Ей стало немного холодно, хотя только что ее тело было разгорячено ходьбой.
Они сидели рядом, оба смотря перед собой на озеро.
– Герр Патиссон считает, что я упустил что-то по дороге на гору…
– Он говорил с тобой об этом? – Кэт удивленно повернула голову, посмотрев на Бена.
– Да. Еще в первые мои дни в Дорфштадте он предупреждал меня о горе. Патиссон в этих краях всю жизнь, наверное. Знает все места, приметы… У меня хоть и приличный опыт разных выходов и треккингов, и я специально обучался этому, но у каждого места есть свои особенности, которые не предскажешь, и общение со старожилами всегда полезно при подготовке к маршрутам. Мне повезло познакомиться с герром Патиссоном, когда я только прибыл в город, и я получил от него немало полезных рекомендаций. Однако во время общения с ним мне часто казалось, что его отношение к горе у Дорфштадта несколько суеверное. Но после этой лавины… – Бен покачал головой, иронично улыбаясь. – Я тоже скоро стану суеверным… – Он посмотрел на Кэт и немного смутился: опять он иронизировал о тех вещах, к которым девушка относилась серьезно. И напрягся, опасаясь, что они могут снова повздорить.
Но Кэт никак не отреагировала на его слова, смотря вниз и поглаживая указательным пальцем выступающий из земли изгиб соснового корня.
– Любопытно… – произнесла она наконец.
– Что именно? – Бен все еще смотрел на девушку.
– Герр Патиссон, – произнесла она, – любопытный он человек, оказывается. А я и не думала. Вижу теперь, что знает он намного больше, чем говорит.
– С пожилыми людьми так бывает, – пожал плечами Бен.
– Я бы выпила еще чая. – Кэт подняла глаза, улыбаясь ему.
– Конечно. – Бен ответил на ее улыбку, радуясь сглаживанию неловкости момента, и поспешил извлечь термос из рюкзака.
Еще будучи мальчишкой, герр Патиссон интересовался голубями, но только когда женился, он превратил свое увлечение в дело жизни. Именно молодая фрау Патиссон, ставшая замужней дамой сразу по исполнении совершеннолетия, поддержала мужа в этом. Она единственная не считала вылазки на чужие чердаки и даже на башню ратуши в поисках голубей странным чудачеством, не призывала супруга стать похожим на остальных степенных мужей, внимательно слушала за ужином про различие голубиных пород, о которых герр Патиссон вдохновенно рассказывал, и отпустила его на ярмарку в другой город за первой коллекционной парой птиц.
Только по прошествии времени Дорфштадт смог оценить важность увлечения молодого человека – то, что его жена увидела сразу. Когда на город опустилась тень войны, захватившая соседние страны, голуби герра Патиссона стали верными посыльными, отправлявшиеся в клетках даже на линию фронта и приносившие вести домой, а когда снова был провозглашен мир, так зарекомендовавшие себя птицы стали помощниками почтальонов, разнося утреннюю периодику. Но шло время… Верной соратницы герра Патиссона не стало, а голубиная почта постепенно теряла востребованность, былая осанка хозяина голубятни тоже претерпела некоторые изменения. Под тяжестью потери плечи его слегка сгорбились, словно пытаясь обхватить его, как раньше это делали заботливые руки жены. За этими плечами лежали годы практически полувековой счастливой супружеской жизни, и герр Патиссон никогда не забывал об этом. Он помнил о жене, когда смотрел на кружевные салфеточки на тумбочках, теперь уже пожелтевшие от времени, когда ставил старенький чайник на плиту – то, что раньше делала только она, когда поднимался к голубям, некоторые из которых еще застали фрау Патиссон.
Она была дочерью местного фермера, нежная улыбка всегда жила в ее глазах, с самой первой их встречи герр Патиссон помнил ее такой. Кудри темно-русых волос, простое платье в горошек… Она сидела на невысокой ограде и пела, наблюдая, как выводят коров на пастбища. Он шел ранним утром в горы, поскольку кроме голубей с детства любил дальние прогулки и уже тогда знал каждый перевал в дне-двух пути от Дорфштадта. В тот день он не поднялся ни на один, но тогда и началось самое главное путешествие его жизни, то, которое они проделали вместе.
Днем прошел небольшой дождь из зацепившейся за гору тучки, и окна маленького домика залило прохладными струями воды, напоминая вовсе не о середине лета, а скорее о приближении осени. А может, так казалось сидевшему за этими окнами герру Патиссону. Он чувствовал, как уже не в первый раз от такой погоды начинают поднывать кости, но старался не замечать этого, хотя его лето было давно уже позади. На плите начинал распыляться свистом чайник. На мгновение герру Патиссону показалось, что сейчас послышатся торопливые легкие шаги и веселый женский голос воскликнет: «Бегу, бегу! А сейчас, герр Патиссон, – шутливо добавит этот родной голос, – мы с вами будем пить чай!»
Он поднялся и погасил огонь под отчаянно свистящим чайником.
– А сейчас, герр Патиссон, мы с вами будем пить чай, – произнес он, адресуя эти слова то ли чайнику, то ли плите.
А потом подумал, что бы сказала фрау Патиссон, знай она, что в старом домике поселилась теперь ведьма. Ведь это она впервые рассказала ему о такой гильдии. Тогда он еще долго выспрашивал жену, откуда она знает о них, и оказалось, что около месяца, когда она еще была девочкой, у них жила молодая женщина. Как и другие странствующие подмастерья, пришла она с одним узелком, посохом и в странной черной шляпе, поселилась у них на ферме и лечила коров отца и соседский скот тоже. И тогда герр Патиссон стал время от времени видеть их… То встречал где-то в горах, бредущих по дороге из одного селения в другое, то видел лежащими на стоге сена в проезжавшей повозке, но отчего-то сам Дорфштадт обходили обладательницы черных остроконечных и широкополых шляп стороной. Иногда герр Патиссон как будто чувствовал, что была для этого какая-то причина… И тут вдруг появилась ведьма и поселилась не где-нибудь, а напротив его участка, в старом заброшенном доме на самом склоне горы. До нее в этом доме многие годы никто не жил. Но герр Патиссон еще помнил своих старых соседей. Небольшая семья прожила всего пять лет здесь, а потом в один день снялась с места и переехала в другой город. Кто построил сам дом, герр Патиссон не знал. Когда он ставил здесь свой, дом на отшибе действительно заслуживал свое имя, так как от пригородных участков его отделял куда больший пустырь, чем теперь. Но постепенно и Дорфштадт, и его окраины разрастались и вот уже начали подступать к горе, оставив последним форпостом этот самый дом, ставший теперь приютом первой, на памяти герра Патиссона, ведьмы Дорфштадта.