все это время себе места не находил…
Они пили чай до рассвета. Слова были сказаны, но каждый услышал в них ту часть, которую готов был сейчас услышать. Уолли и Мэри-Лу, безоговорочно верившие в магичность этого мира, совершенно спокойно восприняли идею о просьбе о помощи посредством сна. Малышка гордо прихлебывала чай с вареньем, полагая, что теперь она тоже самая настоящая ведьма, а Уолли победоносно поглядывал на брата. Тем не менее Роджер и Бен в этой истории увидели каждый свое. Первый еще раз подтвердил для себя силу книжного знания, несмотря на то что столкнулся с чем-то малообъяснимым. И надеялся постепенно разобраться во всем. А Бену снова вспомнилась мать. Отчего так выходит, подумал он, что одних успевают спасти, находящихся практически за гранью жизни, как его Кэт вытащила из-под лавины, а другие годами борются за жизнь и в конце концов бесповоротно угасают? Могло ли быть так, что, окажись рядом не шарлатанка тогда, а такая, как Кэт, то его мать была бы сейчас жива?
Кэт, наблюдавшая в этот момент за Беном, будто прочла этот вопрос в его светлых глазах и тяжело покачала головой. Они сидели рядом, и девушка незаметно для остальных положила свою тонкую ладонь на его широкую кисть, которой он сжимал свое колено, стараясь удержать себя от подступающих тяжелых мыслей. Пиджен подошел и лизнул эти соединенные ладони, говоря этим, что он тоже согласен. Те, кто должен уйти, уходят безвозвратно. Но остается память. Кэт вспомнился запах яблок, наполнявший веранду старенького дома, улыбка бабушки, когда она спрашивала ту о прожитых годах, морщинистая рука, поворачивавшая вентиль на носике самовара, тонкая струйка кипятка, наполнявшая чашку… Воспоминания, даже они когда-нибудь будут унесены Рекой Забвения. Но не сейчас. Пока она здесь, по Эту сторону. Она жива и среди живых. И живы ее воспоминания об ушедших.
Бен тоже слабо улыбнулся, глядя в янтарные глаза ведьмы. Разве мог он подумать, поселившись в этом тихом городке, что встретит тут не только горные реки, чтобы искать, где их перейти, вершины, чтобы на них подняться, озера, чтобы их переплыть, но и женщину, которую он не может понять, но она поймет его…
Сонно сползая со стула, Мэри-Лу указала на окно, за которым листья яблонь купались в первых утренних лучах, и заявила, что им пора, иначе мама проснется и будет волноваться. Кэт вышла на порог проводить гостей, а Виктория тихо дремала в кресле, которое покинул никем не замеченный кот и скрылся в утреннем тумане сада. Летучая мышь зацепилась лапками в темном уголке под потолком и тоже дремала темным кожистым мешочком.
Теперь дом покинули уже через главный вход и ушли по тропинке через калитку забирать оставленные у участка Патиссона велосипеды. Прощаясь, Бен чуть дольше удержал ладони Кэт в своих и последовал за ожидавшими у калитки ребятами.
Они уже садились, когда из голубятни неожиданно высунулся старичок и, завидев Бена, замахал ему рукой:
– Эй, Бен, утро доброе! Погляди-ка, голуби-то мои снова белые сегодня! – И он вытащил одну из голубок, демонстрируя ее снежное оперенье.
Ребята переглянулись и дружно рассмеялись. А Бен искренне поздравил друга с этой новостью, радуясь, что пробы из озер больше не нужны.
Этой ночью фрау Кляйн снились странные сны. Ей все время казалось, что через дрему она слышит какие-то звуки из детской, и она порывалась проснуться, но снова проваливалась в сон. Дети заставили ее изрядно понервничать этим вечером, и она так и не смогла заставить себя поужинать, хотя накормила их, явно проголодавшихся за чрезмерно затянувшуюся прогулку. И, когда убедилась, что все разошлись по кроватям, легла сама и сразу уснула. Она даже не слышала, как ложился муж, нежно проведший ладонью по ее волосам. Герр Кляйн тоже переживал в этот вечер, но для супруги старался казаться невозмутимым, говоря, что они просто загулялись и забыли про время и скоро уже будут дома. В конце концов последнее утверждение и впрямь исполнилось. Детей привел Бен и та странная травница, что ужинала у них как-то. Относясь с некоторым скепсисом к увлечению жены травяными чаями, Генрих Кляйн так же с легким недоверием смотрел на ту, что составляла эти сборы. Девушка не вызвала в нем того расположения, что у его супруги, однако с удивлением он заметил, что травница пользуется симпатией младших, а это было хорошей рекомендацией в его глазах.
Сам он уснул не сразу. Лунный свет, который нечасто проникал в окно их спальни, был отчего-то особенно назойливым в эту ночь. Герр Кляйн некоторое время лежал на спине, вспоминая детство в этом доме. Он тоже любил порой напугать родителей ночными вылазками и прогулками у озера. В то время набережной еще не было, и они играли прямо у воды, набирая полные ботинки песка, раздирая штаны на дальних склонах, пугая разбредшихся по пастбищу овец. Как и его старшему сыну, ему нравилось проводить больше времени в одиночестве, как за книгами, так и за прогулками. Однажды знакомый из соседнего дома рассказывал страшилки и поведал одну историю, будто дом, стоящий у самый горы, за городом, проклят. Поэтому там никто не живет, а с теми, кто поселяется в нем, происходят странные вещи, и они не остаются там надолго. Молодой Генрих не жаловал баек о потустороннем и необъяснимом. Но, в отличие от других историй друга о всяких там заброшенных замках и прочем, эту он мог проверить. И потому следующей же ночью тихонько вылез в окно, как это делал уже не первый раз, и отправился за город.
Тогда эти места еще не были частью Дорфштадта, и там находилось лишь несколько деревенских участков. Недалеко от пустыря, за которым начинался подъем на гору, было несколько новых домов, а у самого склона стоял пустующий тот самый дом. Генрих смело пересек заросший сад с цветущими яблоневыми деревьями, открыл ставни и пролез внутрь. Дом и впрямь был не жилым, но отчего-то не пыльным, не пахнущим затхло, как другие заброшенные дома. Мальчик задумал провести там всю ночь, чтобы убедиться в ошибочности россказней друга. Как он ни храбрился и ни призывал к здравому смыслу, было ему не по себе там. Но, к собственному удивлению, он тогда уснул.
И вот теперь, лежа в постели рядом с дремлющей супругой, Генрих Кляйн вдруг вспомнил, какие странные сны ему снились тогда, что дом тот обитаем, но стоит вовсе не за Дорфштадтом, а в каком-то незнакомом месте, вроде бы у той же горы, но будто и не у той же, а у подножия ее течет холодная река, которой вовсе не было в этом месте в реальности. И страшная это была река…
Даже теперь при воспоминании о том сне Генриху сделалось не по себе. Так же он чувствовал себя, когда, уже работая в агентстве, узнал, что тот самый дом находится в их ведомстве. Теперь же, лежа в постели и разглядывая потолок, он с удивлением подумал, отчего же снова вспомнился ему дом на отшибе и его сон.
Он никому не рассказывал о том случае, и, когда вернулся на рассвете домой после ночи, проведенной в заброшенном доме, тихонько, не замеченный никем из родителей, пробрался в свою кровать и притворился спящим.
Фрау Кляйн тревожно повернулась во сне и уткнулась носом в плечо мужу. Генрих повернул голову к жене, рассматривая в призрачном лунном свете ее черты. Высокий лоб, обрамленный только на ночь распущенными волосами, небольшой нос, мягкий изгиб полных губ… Она всегда казалась ему очень красивой женщиной, хотя красота ее была на определенный вкус. Например, его вкус долго не совпадал с родительским. Берта была из семьи эмигрантов, бежавших от войны в эту страну. Предки Генриха, напротив, жили здесь поколениями, давно укоренившись в здешнюю горную почву. Немало времени прошло, прежде чем влюбленному мужчине удалось убедить семейство принять его выбор, и даже первые супружеские годы, совместно проведенные в этом доме, были непростыми. Берта недолго пробыла домохозяйкой – вначале подрабатывала в пекарне, потом брала на дом переводы, поскольку хорошо владела несколькими иностранными языками, а затем постепенно выстроила собственное дело. Старшие Кляйны, воспитанные в консервативном обществе, где уделом женщины были дом и дети, не могли такого понять. И в конечном итоге мир был достигнут, когда через год после рождения Уолли они решили переехать в свой дом за городом. Жизнь на природе немного смягчила их характер, а обилие внуков – отношение к невестке.
Легонько приобняв жену, Генрих постепенно погрузился в сон.
Под утро его разбудили крадущиеся шаги в коридоре и приглушенные голоса. Осторожно приподнявшись, чтобы не потревожить спящую еще жену, герр Кляйн приблизился к двери и прислушался. Говорили Роджер и Уолли. Он немного удивился такому сочетанию собеседников и в такой час и, тихонько приоткрыв дверь, вышел к ним.
В этот же момент на него обратились лица сыновей – оба удивленные и смущенные. Предположить, что эти двое замышляют что-то вместе, было трудно. Однако вот они стояли в коридорчике между комнатами, облаченные в пижамы и куртки поверх них, то ли куда-то собираясь, то ли, более вероятно, только что вернувшись.
Герр Кляйн мягко затворил дверь за спиной и кивком пригласил заговорщиков спуститься с ним в гостиную. Братья обменялись взглядами и последовали за отцом.
– Куртки снимите и повесьте на место, – заметил он им, направляясь к плите заваривать кофе.
Уолли с интересом поглядывал на отца, не зная, что от него ожидать, так как обычно роль по поимке на шалостях осуществляла фрау Кляйн. Роджер откровенно зевал.
– Совершенно не умеете заметать следы, посмотришь на вас, и сразу видно, что только пришли, – бросил на сыновей критический взгляд герр Кляйн, выставляя турку на конфорку. – И куда же вас носило посреди ночи?
Братья снова переглянулись. Роджер подумал, что ему сейчас не очень хочется объяснений, но лучше, если это произойдет с отцом, нежели с мамой. А Уолли почувствовал, что начало многообещающее, правда, порадовался, что Мэри-Лу сразу же отправилась спать, и теперь можно не упоминать о ее участии.
– Ходили в дом на отшибе, – сказал неожиданно Роджер, не дав Уолли и рта раскрыть. В этот момент младший брат как раз был занят придумыванием удобного объяснения и с удивлением обернулся на Роджера, который сразу сорвал его планы. Однако на Роджера обернулся не только Уолли. Герр Кляйн замер с туркой, снятой с огня, в руке и внимательно посмотрел на сыновей: