– Как ты себя чувствуешь после вашего… похода? – аккуратно уточнила она.
Роджер вскинул на маму удивленный и немного рассеянный взгляд.
– Похода?.. – Его поза стала еще более напряженной, хотя он и так всегда старался сидеть прямо, отчего со стороны его фигура редко казалась расслабленной.
– Когда вы вчера заблудились в лесу… – уточнила фрау Кляйн с некоторой настороженностью.
– А… это. – Роджер успел совершенно позабыть о предшествовавших их ночным приключениям событиях, на мгновение подумав, что мама спрашивает об этом. Но после ее пояснения выдохнул и даже улыбнулся. Между тем для фрау Кляйн именно их «поход» был последним сильно эмоциональным событием.
– Мэри-Лу, я вижу, вы так утомили, что она до сих пор отсыпается, – продолжила фрау Кляйн, не дождавшись от сына вразумительного ответа.
Он кивнул.
– Да, она вчера устала, – подтвердил Роджер, относя это утверждение не к тому, о чем думала сейчас фрау Кляйн.
– Вы уж… поосторожнее, Роджер, хорошо? – собираясь уходить, попросила она. – Я за вас так волновалась вчера…
Мальчик посмотрел на маму и вдруг поднялся и обнял ее.
– Не волнуйся, мы будем осторожнее.
Фрау Кляйн, практически онемев от такого проявления тактильности, не свойственной старшему сыну, просто кивнула, аккуратно погладила его по голове и вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь. Внизу она, еще более удивленная, чем когда поднималась наверх, поведала о своих наблюдениях мужу. Герр Кляйн на мгновение задумался о чем-то. А потом, поцеловав супругу, пожелал ей хорошего дня и первым вышел на работу.
Когда фрау Кляйн ушла, Роджер вернулся к тетради. Как настоящий исследователь, он был обязан задокументировать все события прошлой ночи, подробно и четко, чтобы потом его ум не дорисовывал несуществующих деталей. Проблема была в том, что те детали, которые он теперь описывал плотными строчками, тоже выглядели малоправдоподобно.
Он вспомнил спор с Уолли, во время которого их с утра и застал отец. Вернувшись домой на рассвете, они первым делом уложили клевавшую носом еще в поездке на велосипеде сестренку. А потом вышли отнести вниз куртки, которые в спешке забыли снять. Тогда Уолли и сказал ему:
– Ну что, Фома неверующий, убедился! – Это выражение он почерпнул от бабушки. Он точно не знал, кто этот Фома, но, судя по эпитету, он был явно таким же твердолобым, как и его брат. – Или опять скажешь, то, что мы видели – не то, что мы видели?! Как тогда, с розовым облаком.
Роджер раздраженно вздохнул, но впервые ему было действительно нечем крыть.
– А вообще это ты здорово придумал с дверью, – неожиданно переключился Уолли, видя, что брат не спорит с ним, – мне бы и в голову не пришло… Кто бы мог подумать, что моя сестра и брат – ведьмы!
– Я – не ведьма, это даже с точки зрения языка невозможно, поскольку слово «ведьма»…
– Ну не занудничай ты хотя бы сейчас! – Уолли расширил глаза, уставившись на брата. – Ведь здорово же было?! А?
– Занимательно, – ответил Роджер, не разделявший энтузиазма брата, однако совсем не жалевший, что ему пришлось принять участие.
Они улыбнулись друг другу.
Заложив принесенным из голубятни пером страницу тетради, Роджер с удивлением заметил, что и оно теперь было снежно-белое. «Надо было все-таки успеть проверить его…» – пронеслось уже в сонном сознании Роджера, когда он повалился на кровать и, лишь коснувшись подушки, мгновенно уснул.
В отличие от ребят, у Бена такой привилегии, как выспаться днем, не было. Вместо того чтобы нырнуть под все еще ждавшее его одеяло, он успел лишь ополоснуться, и уже нужно было собираться на работу. Он достал аптечку и приготовился обрабатывать порез на ноге, но, сняв налепленные Кэт листья подорожника, с недоумением обнаружил, что рана уже начала затягиваться. Сворачиваясь кренделем, он пытался приблизиться лицом к внешней части голени, чтобы лучше рассмотреть рану. За выкрутасами хозяина с любопытством и сомнением в глазах наблюдал Пиджен, опасаясь, как бы тот не подхватил какую-нибудь «кошачью» болезнь от того скверного комка шерсти, на который псу запретили лаять. Но в конце концов хозяин принял человеческое положение и занялся более полезными делами: положил корм в миску Пиджена и сам на скорую руку смастерил пару бутербродов, которые ел на ходу, собирая рюкзак.
К счастью, в этот день предстоял несложный выход на каяках по озеру, и Бену не нужно было опасаться, что в сонном состоянии он заведет туристов куда-нибудь не туда. А во время перекуса на берегу и вовсе планировал вздремнуть. Впрочем, сейчас он не чувствовал острой потребности в сне, его разум был переполнен не вмещающимися туда событиями, а вплеск адреналина в кровь еще не доиграл до конца.
Когда Бен широкими шагами стремительно двигался по набережной, отстукивая ботинками веселый ритм по ее дощатой части, солнце уже поднялось из-за горы и обильно выплескивало свет на черепитчатые крыши и мощеные улицы Дорфштадта и играло красочными бликами на боках лодочек, покачивающихся у пристани, и зеркальной поверхности озера. У воды стояла пара туристов с потерянным видом. Первым к ним подлетел Пиджен, вилянием хвоста сообщая о приближении хозяина и радости от знакомства с новыми людьми. Обычно Бен появлялся на условленном месте раньше любых ранних птичек, но сегодня первая пара из его группы обогнала его. Он предложил мужчине помочь ему с выгрузкой каяков из сарайчика, а девушку оставил под присмотром Пиджена, с которым она уже весело играла.
За работой, встречей людей, объяснением техники безопасности, постановкой весла тем, кто сидел в каяке впервые, Бен совершенно отвлекся от размышлений о недавних событиях. Но когда цветные остроносые лодочки отчалили, гуськом прорезая водную гладь за их предводителем – оранжевым каяком Бена, под мерные всплески весла его разум снова стал наполняться. Пиджен сидел тихо на носу каяка, с любопытством всматриваясь за борт.
С тихим журчанием вода обтекала жесткие борта лодки, клином расходясь мелкими волнами, равномерный плеск весла убаюкивал. Группа шла довольно бодро, несмотря на то, что несколько человек управляли каяком впервые. Бен поглядывал на них чаще, временами немного корректируя их манеру гребли, чтобы снизить напряжение в руках и повысить при этом эффективность хода. Но в остальном он пока предпочитал сохранять молчание. Рассказать о местах еще успеет, а пока лучше наслаждаться тишиной озера и предоставить эту возможность остальным. Ему вдруг захотелось самому наполниться этой безмолвностью природы, отпуская свою горечь и обиду, жившую в нем со дня смерти матери. Только сейчас он осознал, какой вес имел этот груз, и выбросил его в воду.
Камнем он ушел на дно, поглощенный прозрачными водами Альтерзее, оставив легкость в груди Бена и пробудив улыбку на его лице. За эти годы впервые он почувствовал, что дышит полной грудью, вдыхая ароматный горный и сосновый воздух, как дышал раньше, когда они с отцом поднимались по узеньким тропинкам вдвоем, неся за плечами рюкзаки, а потом, сбрасывая их на перевале, так же вдыхали прозрачный воздух гор и улыбались открывавшемуся виду.
Отец был сейчас очень далеко отсюда, но Бену показалось, что он чувствует его присутствие здесь, в каяке, слышит его голос, наставляющий маленького сына, как грести, теми же словами, какими сам Бен теперь наставлял своих туристов.
Цветные лодочки, как осенние листья, уносимые ветром, скользили по широкой глади озера туда, где по вечерам за щетинистой кромкой леса скрывалось солнце. И только мерный плеск весел раздавался по воде, сливаясь с перекличкой птиц в сосновых кронах и шелестом ветра в листьях орешника и жимолости.
Три подруги сидели рядом у большого костра, кратко обсудив последние события. Яркие язычки пламени облизывали прогорающие головешки. Элайза подкинула дровину, и стайка искр взмыла к ночному небу. Ведьма благоразумно не стала выпытывать того, о чем ей не следовало знать, коротко подытожив, что «все хорошо, что хорошо кончается», однако по ней было видно, что сама она другого мнения о произошедшем, но не хочет сейчас его высказывать.
Рядом с ведьмами у костра развалился Полосатый, а мышь Виктории примостилась на плече у хозяйки. Желая разбавить разговор, черноволосая ведьма с улыбкой кивнула на кота, который сразу развернул в ее сторону одно ухо:
– Кэт, наконец, обзавелась Хранителем, – весело заметила Виктория Элайзе, – а кстати, ведь ты тоже писала, что у тебя он есть, но не упомянула, какой именно. Моего ты знаешь. – И она кокетливо шевельнула плечом, явно гордясь тем, что у нее Хранитель появился раньше других, притом самый подходящий, по ее мнению.
Элайза сделала неопределенный жест головой:
– Да. Есть.
Виктория сразу же насторожилась:
– Так-так, подруга, давай, выкладывай! – Она чуть ли не потирала ладони от предвкушения какого-нибудь забавного сюрприза. – Никак молодой бычок за тобой увязался? Или взрослая буренка? Или овца? Или…
Элайза покачала головой, укоризненно глядя на подругу и, взяв с земли свою остроконечную шляпу, извлекла из нее лохматую рыжую с белым пятном на боку морскую свинку.
Виктория так и прыснула, практически заваливаясь на траву. Мышь на ее плече всполошилась и ненадолго поднялась в воздух, а Полосатый напрягся, привстал и приковал взгляд к маленькому зверьку, копошащемуся на широкой юбке девушки. Элайза продолжала снисходительно смотреть на веселящуюся подругу.
– Замечательно, замечательно! – сквозь выступившие слезы выдавила Виктория.
Кэт протянула руку и почесала пальцем за ушком у свинки, потом грозно шикнула на Полосатого, и тот улегся обратно, с оскорбленным видом разворачиваясь вполоборота к трем ведьмам. Потом Кэт подняла взгляд на Элайзу.
– Но ведь они, – кивнула на зверька, – живут недолго…
– Хранители, – ответила ей хозяйка морской свинки спокойным голосом, – живут столько, сколько их ведьмы, за исключением тех случаев, когда они отдают жизнь за них, – она нежно погладила зверька, – так что у него впереди длинная жизнь…