Сова, обнаружившая, что теперь ее новый адрес «МАЗНЯ», сурово посмотрела на Иа, но ничего не сказала, и ослик, с большей частью «САВЯТНИКА» на заду, последовал за своими друзьями.
Через какое-то время они подошли к найденному Иа дому, а за несколько минут до этого Хрюка уже начал толкать в бок Пуха, а Пух — Хрюку. При этом они говорили друг другу: «Это он!», «Да нет, не он», «Он, точно, он»!
А потом они все действительно вышли к дому.
— Вот! — гордо заявил Иа, остановив всех перед домом Хрюки. — И название есть, и все остальное!
— Ох! — выдохнул Кристофер Робин, не зная, смеяться ли ему или плакать.
— Очень даже подходящий дом для Совы. Как по-твоему, маленький Хрюка?
И тут Хрюка поступил очень благородно, возможно, даже не отдавая себе в том отчета, поскольку думал о той прекрасной бубнилке, что сочинил в его честь Винни-Пух.
— Да, это подходящий дом для Совы, — со всей серьезностью ответил он. — И я надеюсь, что она будет в нем счастлива, — и дважды сглотнул слюну, потому как сам был очень счастлив в своем домике.
— А что скажешь ты, Кристофер Робин? — озабоченно спросил Иа. Он все же почувствовал: что-то не так.
На этот вопрос Кристофер Робин мог ответить, лишь предварительно задав другой. И заговорил не сразу: искал нужные слова.
— Действительно, это очень хороший дом, Если б твой дом снесло ветром, Хрюка, тебе пришлось бы перебираться в другой дом, не так ли? Куда бы ты пошел, если б твой дом разрушился?
— Он бы пришел ко мне и стал жить у меня, — ответил Пух. — Правда, Хрюка?
Хрюка сжал лапу медвежонка.
— Спасибо тебе, Пух. С радостью.
Глава 10,В КОТОРОЙ КРИСТОФЕР РОБИН И ВИННИ-ПУХ ПРИХОДЯТ В ЗАЧАРОВАННОЕ МЕСТО, ГДЕ МЫ ИХ И ОСТАВЛЯЕМ
Кристофер Робин уезжал. Никто не знал, почему он уезжает; никто не знал, куда; боле того, никто понятия не имел, с чего это они вообще взяли, что Кристофер Робин уезжает. Но каким-то образом все обитатели Леса почувствовали, что так будет. Даже Очень Маленький Жучок, правда, все звали его Малявка, из друзей и родичей Кролика, который думал, что однажды видал ногу Кристофера Робина, хотя полной уверенности в этом у него не было и он мог принять за ногу что-то другое, так вот, даже этот Малявка говорил себе, что теперь все переменится; а Рано и Поздно, двое других друзей и родичей Кролика, при встрече спрашивали друг друга: «Ну что, Рано»? и «Ну что, Поздно?», такими убитыми голосами, что никакого ответа не требовалось вовсе.
И вот однажды Кролик почувствовал, что ждать дольше он просто не в силах, и написал следующее Объявление:
«Извищаю всем аб общим сабрании у дома на Пуховой апушке для принятия Риззалюции теми кто астаеца. Подпись — Кролик».
Ему пришлось переписать объявление два или три раза, прежде чем слово «риззалюция» обрело тот вид, в каком Кролик и хотел его видеть, а поставив точку, он обежал всех и каждому зачитал объявление. Прийти пообещали все.
— Ну и ну, — проворчал Иа, увидев собирающуюся у его дома толпу. — Меня тоже пригласили?
— На Иа внимания не обращай, — прошептал Кролик Пуху. — Я еще рано утром обо всем его предупредил.
— Мы все знаем, для чего собрались, — продолжил он уже громким голосом, но я попросил моего друга Иа…
— Это про меня, — перебил его ослик. — Великолепно.
— Я попросил его зачитать Риззалюцию, — Кролик сел. — Давай, Иа.
— А вот понукать меня не надо, — Иа медленно поднялся. — Обойдемся без давай, — он достал из-за уха листок бумаги, развернул его. — Никто об этом ничего не знает. Для вас это будет сюрприз, — он с важным видом откашлялся. Исходя из вышесказанного и так далее, прежде чем я начну, а вернее, прежде чем я закончу, я хочу прочесть вам стихотворение. До настоящего времени… до настоящего времени… вы понимаете, что означает это выражение — «до сих пор». Вот я и говорю: до настоящего времени стихи в Лесу писал исключительно Винни-Пух, медвежонок С Приятными Манерами, но Очень Слабеньким Умишком. Если у Крошки Ру отберут леденец на палочке и разбудят Сову, мы все сможем насладиться моим сочинением. Я назвал его — ПОЭМА.
Вот она:
Кристофер Робин идет,
Вроде бы точно идет.
Спросим куда?
Нет ответа.
Но точно идет.
С приветом.
(Это для рифмы «с ответом»)
Скажет: не ваше дело.
Нам надоело
(Снова для рифмы)
Вся эта
Неизвестность
(Что-то никак не могу подобрать рифмы для «неизвестность». Простите).
(Ну вот, теперь нет рифмы на «простите». Простите).
Есть два «простите» и
(О, придумал!)
Рифма на них: извините.
Нет, что-то совсем я запутался,
Не думал, что это
Так трудно…
Занудно.
(Ой, получилось!)
Ладно, пожалуй,
Лучше с начала
Начать
И ограничиться малым.
Кристофер Робин,
Прощай!
Не забывай!
(Гениально)
Не забывай
Верных своих друзей,
Верных своих,
Сочинивших сей стих…
Впрочем…
Короче…
(Что-то опять я запутался)
Впрочем, короче, ты молодец!
Любим тебя.
КОНЕЦ.
— Если кто-то хочет поаплодировать, — добавил Иа после короткой паузы, то сейчас самое время.
Все дружно захлопали.
— Спасибо, — поблагодарил слушателей Иа. — Я не ожидал такого успеха, мне приятна ваша высокая оценка моих скромных заслуг, хотя вы могли бы похлопать чуть подольше.
— Твои стихи гораздо лучше моих, — в голосе Пуха слышалось искреннее восхищение.
— Так и замышлялось, — без ложной скромности пояснил Иа.
— Риззолюция, — напомнил Кролик, — это то, что мы все должны подписать, а потом отдать Кристоферу Робину.
Все и подписали: ПуХ. ХРЮКА, СА-ВА, ИА, КРОЛИК, КЕНГА. Тигер и Крошка Ру вместо подписи поставили по кляксе, причем Ру свою еще и размазал. А потом все вместе они понесли Риззолюцию к дому Кристофера Робина.
— Всем привет, — поздоровался Кристофер Робин. — Привет, Пух.
— Привет, — хором ответили гости Кристоферу Робину и все сразу загрустили, потому что на самом деле они прощались, а никому не хотелось даже думать о том, что наступил час расставания. Они стояли, переминаясь с лапки на лапку, каждый надеялся, что первым заговорит кто-то другой, сосед пихал соседа в бок, шепча: «Давай», — и в конце концов вперед вытолкнули Иа, а остальные сгрудились позади.
— Что скажешь, Иа? — спросил Кристофер Робин.
Иа взмахнул хвостом, чтобы собраться с духом, и начал.
— Кристофер Робин, мы пришли, чтобы сказать… чтобы вручить тебе… это называется… сочиненное… но мы все… потому что мы слышали, я хочу сказать, мы все знаем… дело в том… видишь ли… в общем, чтобы обойтись без лишних слов, держи, — Иа вручил Кристоферу Робину листок и сердито обернулся. — Ну до чего же тесно в этом Лесу. Шагу нельзя ступить, чтобы на кого-нибудь не наткнуться. Вечно вы сбиваетесь в толпу, и там, где не следует. Разве вы не видите, что Кристофер Робин хочет побыть один? Я ухожу, — и Иа ускакал прочь.
Не очень-то понимая, почему они это делают, остальные тоже начали расходиться, и когда Кристофер Робин, дочитав ПОЭМУ, поднял голову, чтобы сказать: «Спасибо», — рядом с ним остался один Пух.
— Приятно, когда тебе пишут такие стихи, — Кристофер Робин сложил листок, сунул в карман. — Пошли, Пух, — и зашагал по тропе.
— А куда мы идем? — Пух поспешил за ним, гадая, отправились ли они в очередную Иксшпедицию или их ждет какое-то иное приключение.
— Никуда, — ответил Кристофер Робин.
Так они и шли, а когда малая часть пути осталась позади, Кристофер Робин спросил: «Пух, а какое у тебя самое любимое дело на свете?»
— Я, конечно, больше всего люблю… — уверенно начал Пух, но замолчал и призадумался. Потому как Лопать Мед — занятие очень даже приятное, но еще более сладостны те мгновения, когда мед уже на столе, а ты еще не принялся за еду. Только Пух не знал, как называется чувство, которое охватывало его в этот очень короткий промежуток времени. А еще он подумал, что чудо как хороша компания Кристофера Робина; да и побыть с Хрюкой очень даже неплохо; а когда он все это обдумал, то сказал. — Мое самое любимое на свете дело — прийти с Хрюкой к тебе в гости и услышать: «Как насчет того, чтобы что-нибудь перекусить?» — на что я мог бы ответить: «Я с удовольствием что-нибудь съем, а ты, Хрюка?» И чтоб вокруг пели птицы и день был самый что ни на есть подходящий для сочинения бубнилок.
— Все это, конечно, здорово, — согласился Кристофер Робин, — но больше всего я люблю ничегонеделание.
— А что это такое, ничегонеделание? — спросил Винни-Пух после долгого раздумья.
— Такое занятие. Только собираешься этим заняться, а тут тебя и спрашивают: «Что ты собираешься делать, Кристофер Робин?» — а ты отвечаешь: «Ничего», — и потом ничего не делаешь.
— Понятно, — не слишком уверенно ответил Винни-Пух.
— Вот сейчас, к примеру, мы этим и занимаемся.
— Понятно, — повторил медвежонок.
— Идешь, куда глаза глядят, прислушиваешься ко всему, что не можешь услышать, и ни о чем не волнуешься.
— Ага! — воскликнул Пух.
Так они и шагали, думая о Том и о Сем, и в конце концов добрались до Зачарованного Места в самой высокой части Леса, которое называлось Каюта Галиона. А вкруг Каюты, как бы ограждая ее от остального мира, росли более шестидесяти деревьев. Кристофер Робин точно знал, что место это зачарованное, потому что никто не мог сосчитать, сколько же этих деревьев, то ли шестьдесят три, то ли шестьдесят четыре. Даже если, сосчитав дерево, завязывать на стволе нитку. И растительность в этом зачарованном месте была не такая, как в остальном Лесу. Ни тебе папоротников, ни утесника, ни вереска, только низкая, мягкая, зелененькая травка. Единственное место в Лесу, где можно было спокойно сесть на землю, не опасаясь, что через секунду придется вскакивать и искать, куда бы пересесть. Сидя на травке, они могли видеть весь мир, до самого горизонта, где земля сходится с небом, и весь этот мир был с ними, в Каюте Галиона.