— Не-ет… Я не знаю… — в растерянности протянул я.
В воротах показался Женька.
— Ну, Серега, ты что же? — нетерпеливо крикнул он, но, увидав незнакомца, запнулся.
— Ага, — проговорил тот. — Вас, оказывается, целая компания. Послушайте, вы не знаете, когда придет Петр Терентьевич?
— Нет, не знаем, — ответил Женька, подходя ближе. — Нам самим кто-нибудь из этого дома нужен.
— Вот как? Прекрасно. Значит, он нужен нам всем. В таком случае вот что. Пусть один из вас сейчас пойдет на Пушкинскую улицу. Знаете такую?
— Конечно, знаем.
— На Пушкинской, в доме пятьдесят восемь, находится универсальный магазин…
Должно быть, этот незнакомец был приезжий. Кто же у нас в городе не знает универмага на Пушкинской!..
— Нужно подняться на третий этаж, в секцию обуви, и попросить Петра Терентьевича… Запомните?
— Давай, Серега, пойди ты, — сказал Женька. — А я пока зайду в дом двенадцать и в тринадцатый тоже.
— Теперь так, — продолжал незнакомец, обращаясь уже только ко мне. — Память у тебя хорошая?
— Хорошая, — ответил я.
— Так вот. Когда увидишь Петра Терентьевича, скажи ему: «Приехал Никифор Витольдович и привез письмо от Нионилы Спиридоновны», Запомнишь? Ну-ка, повтори.
Хотя имена были трудные, я повторил их без запинки.
— Молодец. Подожди, — остановил он меня, видя, что я уже собираюсь бежать. — Передай еще, что Никифор Витольдович остановился в гостинице, в номере двести тридцать шестом.
— В двести тридцать шестом! — повторил я, крепче нахлобучивая шапку. — Все скажу.
— И не забудь спросить насчет учительницы! — крикнул мне вслед Женька, когда я уже мчался по Овражной в сторону площади Гоголя.
Только на Пушкинской я вспомнил, что мы не уговорились с Женькой, как нам потом встретиться. Но бежать обратно все равно было поздно. Я с разбегу влетел в сверкающую дверь универмага и понесся на третий этаж.
В магазине, как всегда, было полно покупателей. Гремела музыка. Иногда она умолкала, и громкий голос объявлял: «Граждане покупатели, в нашем магазине вы можете приобрести новые пальто, костюмы, посуду, изделия из хрусталя и фарфора…»
В отделе обуви было много народу. Я с трудом пробился к продавцу, который доставал с полки желтые, на каучуке, ботинки, и крикнул:
— Дяденька! Позовите, пожалуйста, Петра Терентьича!.. Дяденька!..
Продавец обернулся, и я узнал Цыпленочкина. Он, наверно, не запомнил меня, потому что, равнодушно взглянув, сказал:
— Петр Терентьевич на контроле.
У отгороженного прилавка контроля покупателей было мало. Небольшого роста седенький человечек ловко заворачивал и перевязывал бечевкой коробки с башмаками и туфлями.
— Вас Петр Терентьич зовут? — спросил я.
— Да, Петр Терентьевич. А ты кто же такой?
— Меня Никифор Витольдович послал.
Я увидел, как у него беспокойно забегали глаза под старомодными, в серебряной оправе, очками.
— Катерина Ивановна! — позвал он, уронив на пол круглый клубок бечевки. — Катерина Ивановна, будьте добры, смените меня ненадолго.
— Да нет, я только на минутку, — объяснил я ему. — Никифор Витольдович…
Он быстро выскочил из-за прилавка, схватил меня за руку и потащил к окну, где сидел, верно дожидаясь кого-то, мальчишка лет пяти с новеньким игрушечным ружьем в руках. Здесь, прижав меня в угол, Петр Терентьевич, поминутно оглядываясь по сторонам, зашептал:
— Тише, молодой человек, тише. Ну, говори скорее, что передал Никифор Витольдович.
— Он сказал, что приехал и привез письмо от этой… от Нионилы Спиридоновны, — в точности повторил я просьбу седого незнакомца, удивляясь, почему упоминание о нем так разволновало Петра Терентьевича.
— А сейчас он где?
— Остановился в гостинице, в номере двести тридцать шестом.
— Остановился в гостинице… в номере… — над чем-то задумавшись, пробормотал старичок. — Так-так… А ты-то его откуда знаешь?
— Он нас с Женькой случайно встретил возле вашего дома, — сказал я и вспомнил Женькин наказ. — У нас, Петр Терентьевич, задание из Дома пионеров. Мы учительницу одну ищем…
— Какую учительницу?
— Ольга ее зовут. Мы имя знаем, а фамилию нет.
— Ольга? Какая Ольга? — озадаченно переспросил продавец. — Не знаю.
— Петр Терентьевич! — позвали из-за прилавка. — Петр Терентьевич! Подойдите сюда. Тут в чеке что-то напутано…
— Сейчас иду, сейчас! — Он обернулся ко мне. — Послушай, дружок, уж сослужи мне службу до конца. Гостиница рядом. Сбегай туда и найди двести тридцать шестой номер. Никифору Витольдовичу скажи, что вечером я пришлю к нему племянника тети Вари. Найдешь?
— А меня пустят?
— Конечно, конечно. Скажешь двести тридцать шестой, по делу. Кто же тебя может не пустить? Иду, иду, — откликнулся он, потому что его опять позвали из-за прилавка. — А тебе вот за расторопность… — Продавец вытащил из кармана смятую пятирублевку и сунул ее мне в ладонь.
— Что вы! — Я отдернул руку и даже оглянулся: не видит ли кто-нибудь. Мне показалось, что невысокий плотный человек в черном скромном пальто и обыкновенной, неприметной кепке, разглядывавший возле прилавка башмаки, как-то странно посмотрел на меня и на Петра Терентьевича. — Что вы, — повторил я. — Не надо. Я и так, без денег…
— Бери, бери, пригодится на папиросы.
— Да я и не курю даже…
— Ну, мороженое купишь.
— Не нужно, спасибо. Я просто так пойду.
— Ну, как хочешь. — Петр Терентьевич спрятал пятерку в карман. Потом улыбнулся и небольно щелкнул меня по носу. — Ишь ты, бессребреник.
Он потрепал меня по щеке своей жесткой ладонью, пахнущей сапожной кожей, и проворно юркнул за прилавок. Я посмотрел ему вслед и побрел к лестнице. Не понравился мне этот беспокойный продавец. Все в нем казалось каким-то нечистым: и руки, от которых пахло башмаками, и желтоватое, в оспинах лицо, и бегающие, с красными жилками мутноватые глазки. «Наверное, совесть нечистая, вот и бегают», — подумал я, спускаясь по лестнице.
Меня обгоняли люди со свертками, авоськами, распухшими от покупок. Какой-то длинноногий юноша, улыбаясь невесть чему, толкнул меня новенькой детской коляской. И вдруг мне почудилось, будто в толпе, на втором этаже, промелькнул человек в черном пальто и знакомой кепке. И снова показалось, что его проницательные глаза скользнули по мне испытующе, словно этот человек хотел меня крепко запомнить. Впрочем, я так был занят своими мыслями, что тотчас же забыл об этой встрече.
Глава седьмая
Я в точности исполнил все, что велел Петр Терентьевич. Правда, в гостинице, в просторном, уставленном креслами вестибюле, я чуть оробел. Но швейцар в костюме с золотыми галунами и лампасами, узнав, кто мне нужен, весь изогнулся и приветливо закивал головой.
— Пожалуйте! Только что пришли!.. На третий этаж поднимитесь и направо…
Увидав меня, Никифор Витольдович слегка удивился.
— О! Мой юный друг!
— Меня Петр Терентьевич прислал, — объяснил я и тут же, в дверях, не входя в комнату, повторил то, что просил передать продавец.
— Что же, отлично, отли-ично! — потирая руки и быстро окидывая взглядом пустой коридор, сказал Никифор Витольдович.
Я нерешительно топтался на месте.
— Ну, я пойду. Можно?
— Конечно, конечно, мой друг. А ты где живешь?
— Тут, недалеко, на Ворошиловской. Дом девятнадцать.
— Великолепно! Ну что ж, Сергей… Тебя, кажется, Сергеем звать? Ну что ж, непременно загляну к тебе в гости. Да! — будто бы внезапно спохватившись, воскликнул он. — Тебе, может быть, деньги нужны?
И этот тоже с деньгами лезет! Сговорились, что ли?!
— Не надо, — краснея, отказался я и, неуклюже попрощавшись, кинулся к лестнице.
По дороге к Овражной я все время думал об этих людях. Казалось странным и удивительным, почему этому Никифору Витольдовичу вздумалось послать в универмаг меня. Мог ведь пойти и сам. А кто такой «племянник тети Вари»? Отчего старичок в магазине так разволновался, узнав, что незнакомец привез ему какое-то письмо? Все это было загадочно и непонятно.
Выйдя из переулка на Овражную, я огляделся. Женьки нигде не было видно. Но я сразу рассудил, что за это время он не успел, пожалуй, обойти больше двух или трех домов, и не спеша двинулся по тротуару к тому домику, где, по словам Никифора Витольдовича, жил старичок продавец.
Ждать мне пришлось недолго. Вскоре из ворот дома напротив вылетел Женька, сердитый и красный.
— В куклы играть! — фыркнул он, увидав меня. — Нашла время!
— Какие куклы?
— Да ну! — Женька с досадой махнул рукой. — Девчонка тут… Одна дома. Мама, говорит, на базар ушла… Ты, говорит, в куклы будешь играть?! Оставляют же детей без присмотра!..
И тут вдруг я окончательно решил сказать Женьке то, что накипело за время наших напрасных поисков.
— Знаешь что, Женька, — объявил я. — Давай лучше пойдем к Ивану Николаевичу и скажем, что не будем больше искать. Сам видишь, в какой дом ни зайдем, никто ничего не знает. Вот и продавец этот тоже про Ольгу в жизни не слыхал…
Кажется, вся Женькина злость тотчас же обрушилась на меня.
— Это кто пойдет? — побледнев, очень тихо спросил он. — Ты пойдешь? Ну и иди. Только знай, больше ты мне после этого не друг. Так и скажи Ивану Николаевичу: Вострецов один ищет, а я не буду. Да и правда, — добавил он, махнув рукой. — Какой от тебя толк? Только все хнычешь. То тебе холодно, то Ваську испугался. Такому не исследователем быть, а на печке сидеть…
Я уже не рад был, что заговорил об этом.
— Ну, говори последний раз: будем искать вместе?
— Будем, — опустив голову, ответил я и покорно поплелся за Женькой.
В дом номер 14, где жил когда-то старый рабочий Виталий Ильич Купрейкин, мы решили не заходить: все равно придется ехать к нему на Калининскую в воскресенье. Дома двенадцатый и тринадцатый, пока я бегал в универмаг и гостиницу, без меня уже обследовал Женька.
— Пошли в пятнадцатый, — сказал мой друг и зашагал к двухэтажному полудеревянному дому, весь низ которого занимала керосиновая лавка. Я двинулся следом.