Оставив очередь, Максим зашагал к Алине. Обнял ее одной рукой, вторую положил ей под затылок, держа ее голову, как держат обычно младенцев, когда купают, поцеловал в уголок рта.
– Привет…
Она уткнулась носом ему в ключицу, вдохнула его запах, безошибочно уловив его в переплетении ноток парфюма. Такой родной, такой желанный.
Он легонько отстранил ее, развернул к своему спутнику:
– Это Олег, мой помощник и по совместительству водитель.
– Алина. – Она попыталась стереть с лица выражение тупого блаженства.
– Запиши его телефон. Если тебе понадобится какая-нибудь помощь, звони ему. И не только водительская.
Они обменялись телефонами и Олег, пожав руку Максиму и слегка поклонившись Алине, покинул их.
Алина снова прижалась к Максиму.
– У тебя тридцать четвертая стойка. До конца регистрации минут пятнадцать, – сказала она ему в ключицу. – Я не успела тебе отварить яичек и курочки в дорогу.
Алина чувствовала, как он улыбается.
– Ну хотя бы пива купила?
– Не-а.
– Как же я полечу?
– Могу тебе дать жвачки и пакетик с влажными салфетками.
– Хозяйственная моя…
– И полтинник позапрошлого века.
– Это на случай перебоя с деньгами?
– Нет, это как талисманчик.
Он отстранил Алину от себя, заглянул ей в лицо:
– Эй… Ты никак собралась плакать? Она отрицательно покачала головой.
– Вот и умница.
– Я собралась рыдать.
Он улыбнулся.
– Сейчас или попозже?
– Попозже.
– Порегистрируемся?
– Угу.
Он взял ее за руку, и они пошли искать свою стойку. Зарегистрировавшись, подошли к воротам в зону вылета. У прощальной точки они остались одни, поток вылетающих шел мимо них не останавливаясь. То ли они все попрощались раньше, то ли никто, кроме них, сегодня не расставался. Она достала полтинник 1888 года и вложила Максиму в руку. Алина купила его на какой-то антикварной выставке, он ей приглянулся датой, положила его в кошелечек, в кармашек для фотографий, и так и носила с собой. Сейчас же ей захотелось непременно что-то оставить Максиму, что-то свое, материальное, чтобы он мог держать это в руках и думать о ней. В ответ он попросил ее ключи и надел на них свой брелок – полоску белого металла с иероглифами и красной шелковой кисточкой снизу.
– Друг привез из Китая. Говорит, отгоняет злых духов.
Алина почувствовала, как к носу и глазам подступило что-то щипательное. Максим, почувствовав это, покачал пальцем:
– Позже.
Она кивнула и снова уткнулась ему в ключицу. Он поцеловал ее в макушку, в губы, потом отстранил, полез во внутренний карман пиджака и достал сложенный пополам листок бумаги. «Что это?» – одними глазами спросила Алина. «Посмотри сама», – также без слов ответил Максим. Она развернула листок и почувствовала, как начинает краснеть. Максим смотрел на нее и лукаво улыбался.
– Точно как ты сказала.
Она стояла красная, держа в руках справку из КВД.
Максим смотрел на нее и смеялся. Потом притянул ее к себе.
– Ты не представляешь, как я буду ждать возвращения, – зашептал он ей на ухо. – Я тебя дико хочу.
Он поцеловал ее долгим поцелуем, наконец заставил себя оторваться, отстранился, кивнул, мол, все будет хорошо, и пошел в ворота. Пройдя паспортный контроль, повернулся к ней, снова кивнул и потерялся за пассажирами.
Алина стояла и чувствовала, как два магнита, расходясь все дальше и дальше, вырывают друг из друга электроны, с мясом, с кровью.
Она подошла к стеклу, через которое было видно взлетное поле. По полю шустро сновали багажные паровозики с вагончиками, мигая желтыми огоньками, проезжали автобусы с пассажирами, вдалеке были видны самолеты. Закат окрасил все в янтарно-оранжевый цвет, полыхал золотом в иллюми наторах и окнах автобусов. Алина присло нилась лбом к стеклу и чувствовала, как по ее щекам бегут слезы. Пять дней, неделя, сколько?
Сейчас она отвернется от окна, и у нее начнется другая жизнь. Эта жизнь без Максима не будет хуже, она просто будет другая.
У нее в сумке запищал мобильник. «Я лечу оранжевым самолетом, а ты плачешь оранжевыми слезами». Алина улыбнулась. Это была самая длинная эсэмэска, которую она от него получала.
«Я уже соскучилась».
«Если все пойдет по плану, увидимся через 144 часа».
«Так много?!»
«Тогда через 6 дней. Так лучше?»
«Гораздо! Но все равно много».
«Хотел перевести в минуты, но пришел в ужас от цифр. Целую, моя родная».
«Легкой дороги, мой хороший. Целую».
8
– Ты куда пропала? – спросила Катя прямо с порога.
– Это долгая история, – ответила Алина, ища тапочки. – Есть что поесть?
– А то!
– Я принесла вина.
Катя встала напротив Алины и внимательно посмотрела на нее.
– Ты влюбилась, что ли?
– Это ты делаешь вывод из того, что я принесла винища?
– Ну… По многим факторам. У тебя неприлично счастливое лицо. Потом ты пропала чуть ли не на месяц. И ты готова пьянствовать всю ночь, это значит, что твоя история будет долгой.
Алина рассмеялась.
– Не месяц, а всего лишь пара недель. Ты не тем деньги зарабатываешь. Тебе надо следователем работать.
– Если бы ты работала на моем месте, у тебя бы тоже полицейские таланты прорезались. Прибавь к этому воспитание малолетнего дарования…
– Кстати, где он?
– У друга в соседнем доме. Через пару часиков объявится.
– Тогда давай быстрее, кое-что из этой истории я бы не стала при ребенке рассказывать.
После ужина, разлив вино по бокалам, они растянулись на диване.
– Я переехала жить за город, – сказала Алина.
Катя подняла вопросительно брови, но ничего не спросила, давая понять, что ждет продолжения.
– В дом. У меня там две комнаты на втором этаже. Я их снимаю в обмен на секс.
Катины брови достигли верхней точки в своем движении.
– А что с твоей квартирой?
– Ничего, просто мне очень понравился этот дом, и я в него переехала.
– Я всегда знала, что ты чокнутая. А нельзя было просто трахаться, без этой сложной схемы?
– Ты не поняла. Мне нужен был дом, а не секс.
– Это что-то новенькое. И с кем у тебя сексуальный обмен?
И Алина рассказала всю историю. Как она увидела дом, про холмы, про человека с лопатой, про их разговор, который начинался как игра, словесная пикировка, а обернулся ее переездом. Чем большими подробностями обрастала эта история, тем изумленнее становилось выражение Катиного лица.
– Ты абсолютно ненормальная. В хорошем смысле слова. Это ж надо! – Катя качала головой. – Кстати, и как он в постели? Так же хорош, как вид из окна?
Алина закатила глаза.
– Ну надо же!
– Я вот думаю, житье в обмен на секс – это блядство или проституция?
– Ну, в твоем случае о блядстве вообще речи быть не может, – сказала Катя задумчиво, разливая вино, – до бляди ты не доросла еще. И не дорастешь.
Алина задохнулась от возмущения. Не то чтобы она всю жизнь положила на то, чтобы стать хорошей блядью, и теперь, услышав низкую оценку своих способностей, была возмущена. Видимо, просто сработал рефлекс. Когда окружающие говорят что-то вроде того «да какой из тебя барабанщик», автоматически начинаешь сопротивляться и доказывать обратное. Мол, конечно, ты не барабанщик-виртуоз, но тупо постучать по-пионерски явно сможешь. Хотя раньше и в страшном сне не мог представить себя рядом с барабанами. Вот и Алина попалась в эту ловушку. Она пыталась как-то осмысленно возразить, но возникла небольшая трудность. А вдруг это была не низкая оценка Алининых способностей, а, наоборот, комплимент?
Катю, казалось, душевная борьба Алины совсем не трогала. Она меланхолично подгоняла разливаемое вино к некой воображаемой ровной линии. Достигнув требуемого равновесия системы, она наконец-то повернулась к подружке.
– Бляди, они ведь какие? Они люди искусства. Секс ради секса. Ничем не омраченный: ни эмоциями, ни чувствами, ни выгодой, ни здравым смыслом. Чистое искусство, одно удовольствие без всякой пользы. Ты так не умеешь. Твой секс всегда осмыслен. Ты всегда знаешь, почему ты ложишься в койку с этим мужчиной. Ты не можешь пойти с первым встречным только лишь потому, что на тебя нашло вдохновение. Тут нужна безбашенность, а ты слишком логичная.
Пожалуй, такое объяснение удовлетворило Алину. Она успокоилась и перестала искрить глазами.
– Так что твой сексуальный обмен – это проституция. Только в качестве оплаты выступают не деньги, а услуги. С другой стороны, все тетки занимаются сексом в обмен на что-то. Это только обычные проститутки – за деньги. Все остальные – чтобы не чувствовать себя одинокой, чтобы кто-то был под рукой, за заботу.
– Забыла про подарки, хорошую работу.
– Я тебе про душевную выгоду толкую. Подарки и работа, так же как и бабки, – это материальная выгода. Это самый очевидный вариант. Я тебе про замаскированную проституцию говорю. Яркий пример тому – брак.
– Афигеть! И это я от тебя слышу? Разве ты не по любви замуж выходила?
– Любовь тут ни при чем. Брак – это договор. В каждом договоре есть выгода сторон. Для мужика – это гарантированный секс, ужин, чистые носки и почесывание спинки. Для теток – это спасение от одиночества, потомство, бабки, возможность не работать, гарантированное будущее.
– Фу, как грубо!
– Грубо не грубо, но, к сожалению, часто именно так. Брак и рождение детей – цель большинства современных барышень.
– А дети-то при чем?
– Дети прекрасно позволяют манипулировать мужчиной. Тетка же не может сказать: дорогой, возьми меня в жены, я хочу сидеть дома, ничего не делать, только тратить твои бабки. Не может. Кто ж ее тогда в жены возьмет? Ведь у мужиков тоже есть свои проблемы в этом вопросе: ей нужен не я, а мои бабки. Тогда она говорит: я тебя люблю, жить без тебя не могу. Они женятся, она тут же заводит ребенка и получает громаднейший рычаг. Чуть что: а ты подумал о детях? А если развод? Алименты! Все, бесконечное пособие.