– Ну, не все получают алименты. И часто они не такие большие. Так что тут ты не права в корне.
– Это не говорит о том, что я не права. Это говорит о том, что тетки неправильный расчет делают. Они думают, что раз вышли замуж, то все, пожизненный страховой полис. Ан нет.
В голосе Кати зазвучала горечь.
– Кать, ну, у тебя же все совсем не так было? – осторожно спросила Алина.
– Так. Я хотела жить долго и счастливо с отцом моего ребенка, рожать ему еще детей, воспитывать их, заниматься домом и не думать, откуда в этой жизни берутся деньги.
Катин муж погиб в автокатастрофе лет пять назад, но она до сих пор не могла спокойно говорить о своем браке.
– Когда же ты его забудешь?
– Хотела бы я сама знать. Наверное, когда перестану любить.
– Вот видишь, значит, твоя история – это история любви, а не моральной проституции.
– Моральной. Если бы я его любила правильной любовью, я бы его уже давно отпустила. А тут я каждый день думаю: кран течет, Антоха починил бы, Санька о доске мечтает, Антоха научил бы его на сноуборде кататься, у меня на работе проблемы, Антоха бы совет дал. Он мне нужен каждую минуту…
– А Карасик?
– А что Карасик? Он милый, заботливый, наверное, даже меня любит. Но ни в какое сравнение с Антоном не идет. И вот как раз с Карасиком я трижды проститутка.
– Почему трижды? Трижды проститутка звучит как почетное звание. Что-то есть в этом орденоносное… Ты именно такой смысл хотела вложить в эту фразу?
– Не-а. Это чистая констатация факта. Раз – за то, что мне нужны деньги Карасика. Два – мне нужно, чтобы рядом был мужчина. И три – чтобы я его не любила. – Катя поймала вопросительный взгляд Алины: – Мне очень важно не любить. А если с ним что-нибудь случится? Я еще одной такой истории не переживу.
– Лучше любить и потерять, чем вообще не любить.
– Цитирование чужих мыслей не прибавляет ума цитирующему.
– Ты – жаба, – беззлобно сказала Алина. – Я на самом деле так думаю.
– Ты так думаешь, потому что любовь для тебя – это чистая теория. Все твои мужчины – это ненавязчивый секс с элементами семейной жизни. Ты хоть одного пустила так далеко в твою жизнь, что он встроился тебе в систему дыхания и кровообращения? Чтобы ты физически чувствовала, что он стал частью тебя?
– Ну почему все обязательно должно быть так трагично? Почему любовь должна быть с кровью и болью?
– Не должна. Но по-другому люди не умеют. Любить – это значит открыться, перестать отгораживаться и защищаться, пустить человека во все уголки своей души, стать беззащитной, такой, какая ты есть на самом деле. И принимать человека такого, какой он есть. Не требуя, не оценивая, не желая его переделать. Готова?
Алина молчала.
– А почему, если я люблю, я не могу оставить часть пространства для себя?
– То, что ты оставляешь для себя, скрыто от других людей. И эта часть тебя не взаимодействует с миром. И ты находишься постоянно на страже, чтобы защитить неприкосновенность этой части. И вместо общего пространства получаются сплошные условия: это мы не обсуждаем, это тебя не касается, а если я расскажу про больные места, ты потом сможешь туда ударить…
– Слушай, мне плакать хочется от твоих слов.
– Нет, это две бутылки вина дают о себе знать. Но ты права, что-то мы на какой-то махровый минор скатились. Ну, так ты влюбилась в него? – неожиданно спросила Катя.
Слезы в Алининых глазах, собравшиеся на краешке века и уже готовые перекатиться бусинками на реснички, как-то вмиг застыли, печальные морщинки разгладились, глаза распахнулись и нездорово заблестели.
– Влюбилась, – констатировала Катя.
Идиотско-восторженное выражение лица Алины начало приобретать слегка осмысленное выражение. Она еще немного помолчала и тихо сказала:
– Ты знаешь, ситуация для меня настолько абсурдна, что я не могу пользоваться привычными словами для ее описания. Влюбиться – это когда тебе человек сначала понравился, а потом тебе захотелось с ним секса. А когда все наоборот?
– Вот ты любительница готовых решений! Влюбиться – это когда внутри тебя екнуло. А уж когда это произошло, до, после или во время, – это вопрос пятый.
– У меня екнуло. Но меня кое-что напрягает. Мы живем под одной крышей, занимаемся сексом, вместе ужинаем, обсуждаем какие-то вопросы, в общем, живем почти как муж и жена, но я про него ничего не знаю. И почему у нас так происходит, я не знаю. И к чему это может привести, если мы через пару часов после знакомства уже оказались там, куда пары приходят спустя месяцы отношений?
– Мне кажется, что у тебя сбой в программе. То есть голова живет в привычных схемах, а тело и сердце в сложившихся обстоятельствах. Ну, как будто тебя спящую погрузили в самолет и ты проснулась уже над облаками. И у тебя паника. Потому что ты не помнишь, как регистрацию проходила, как багаж сдавала, как по трапу поднималась, как в кресле пристегивалась. А раз всего этого не было, значит, лететь ты не можешь. Несмотря на то что гул самолета слышишь и облака внизу видишь. Но тело и сердце мудрее головы, доверься им. Придумай какое-нибудь объяснение для головы, чтобы она не омрачала твой полет. Это же элементарно! Ты сама с клиентами тысячу раз это делала!
– Когда смотришь на проблемы клиента, со стороны все кажется таким простым, видишь с десяток решений. На себя мне сложно отстраненно смотреть. А потом, где гарантия, что это реальный полет, а не симулятор-тренажер какой-нибудь?
– Все ответы внутри тебя. Тут уж тебе никто помочь не может. Доверься происходящему, как я поняла, тебе пока ничего не угрожает, чтобы что-то менять. Получай удовольствие, и пусть он тебя ведет.
– Вот в этом-то и вопрос! Куда это все может привести?
– Ну не все ли тебе равно?!
– Катя, я не могу так! Мне нужна какая-то определенность. У меня чувство, что я вишу в воздухе, что нет никакой опоры. Это очень неприятное чувство.
Алина скуксилась, и Катя поняла, что та готова заплакать.
– Лисочка, твоей истории чуть больше недели от роду, а ты уже хочешь определенности. Иди сюда.
Катя протянула руки, приглашая Алину в свои объятия. Подружка переползла со своей половины дивана и упала на грудь четвертого размера.
– Тебе просто страшно, – сказала Катя, поглаживая Алину по волосам. – Ты влюбилась в мужчину и боишься его потерять.
– Эта твоя любовь очень похожа на чесотку. Ни на минуту о ней забыть нельзя, и чем больше чешешься, тем больше хочется. И больно, и приятно.
В коридоре раздался звук открывающегося замка. Через минуту в комнате появился Санька:
– Привет, тетя Алина.
Присмотревшись, он увидел, что Алина плачет. Он посмотрел на столик с пустыми бутылками и фужерами и, вздохнув, совершенно не по-детски произнес:
– Ох уж мне эти пьяные женщины.
9
Проснувшись в субботу с легкими признаками похмелья, подружки решили устроить маленький праздник. Они взяли Саню и отправились в шопинг-кафе-тур.
Вечером, уставшие, счастливые, довольные, они сидели в кафе и ждали приезда Карасика. Саня терпеливо перенес хождение по магазинам. Отпускал замечания, когда у него спрашивали совета, носил за подружками пакеты с покупками. Маялся, когда они делали маникюр. Фыркал, слушая девчоночьи разговоры (а они в итоге все сводились к Максиму) – глупость, да и только! – но, как только наступала новая волна в Алининых излияниях, он тут же подходил ближе с равнодушным лицом, всем своим видом показывая, что ему это нисколько не интересно. И вот теперь, когда девчачья часть программы была закончена, он с упоением резался в какую-то игрушку на айфоне. Заказав ужин на четверых, подружки лениво тянули мохито. Алина соломинкой вытаскивала мяту из стакана и поедала ее. Похоже, что мохито для нее представлял интерес только за возможность мятодобычи. Она заразила этой дурной привычкой половину своих друзей, вот и Катя тоже старательно вылавливала мяту. Это действие не терпело никакой суеты, требовало сосредоточенности и математических расчетов – листик нужно было подцепить соломинкой снизу ровно посередине, чтобы он не сорвался при подъеме, – поэтому разговоры за столом стали похожи на морзянку.
– Я его… – подъем – сорвался! – снова подъем, листик показался над краем стакана, съела, – я его водителя увидела, только когда в аэропорт провожала. А ведь у него, наверное, еще друзья есть. – Алина взялась за следующий листочек.
– И? – спросила Катя, поднося мяту на соломинке ко рту.
– Что – и?
– И что, что друзья есть?
– Когда же он с ними видится?
– А ты?
– Что я?
– Алина! Не тупи! Когда ты со своими друзьями видишься?
– А я и не вижусь.
– Вот и он не видится!
– Ну это же не нормально! – Алина от возмущения даже отставила стакан с недовыловленной мятой.
– Почему?
– Отношения, когда люди замыкаются друг на друге, обречены на провал.
– Ты такая смешная бываешь. Возьми и разомкни.
– Я не могу. Мне его самой не хватает. А тут еще делить с людьми. Не!
– Да ты собственница! Не замечала за тобой такого. Может, ты его еще и ревнуешь?
– Не, не ревную.
– Откуда ты знаешь? Вы же с ним на людях не бываете.
– Ну, я чувствую, что у него, кроме меня, никого нет и быть не может.
– То есть ты хочешь сказать, что красивый, богатый, адекватный мужик в расцвете лет живет один? И у него нет женщины? Мне кажется, это тревожный симптом.
– Нет, – быстро ответила Алина, но потом задумалась.
– Не знаю, – упавшим голосом произнесла подруга. – Мне кажется, что его сердце свободно.
– Ну, мы с тобой сейчас не про сердце говорим. – Катя покосилась на Саню.
– Да ему просто некогда было бы!
– Значит, у него сейчас нет женщины? – Катя сделала упор на слове «сейчас».
– У кого сейчас нету женщины? – Карасик появился совсем неожиданно. – Привет, девчонки, здорово, Сашка.
К их столу подошел высокий мужчина средних лет. Аккуратно подстриженный, безупречно одетый, в модных очках и с дорогим телефоном в руках.