– А как же! Будешь меня катать и устраивать всем сердечный приступ от зависти.
Алине стало так легко. Какую чушь я себе напридумывала! Как же все классно!
Выходные пролетели в бесшабашной радости и праздности. Они менялись за рулем, гуляли, обедали на открытых террасках ресторанов, случайно набрели на выставку деревянных игрушек и долго по ней ходили, пытаясь угадать, какие из экспонатов были у другого в детстве. Устроили друг другу экскурсию по любимым местам в городе. Теплые выходные выгнали всех на природу, поэтому на улицах было непривычно пусто, мало машин и людей. Это придавало происходящему какую-то нереальность, будто город специально освободили для них, чтобы ничего не нарушало их интимности и уединенности.
Ночью, в воскресенье, засыпая в объятиях Максима, она снова подумала: это счастье? Неужели такое бывает? Хочу, чтобы всегда так… Развить мысль она не успела, уснула.
13
Она опять не слышала, как Максим ушел. Для Алины это было удивительно. У нее всегда был чуткий сон. Любые шорохи, слабый свет, порыв ветра в форточку – и она тут же просыпалась. С Максимом же все по-другому. Она засыпала мгновенно, спала крепко, просыпалась всегда отдохнувшей, но совершенно не слышала, как он вставал. Похоже, ей было настолько спокойно с Максимом, что даже внутренний страж, глубинный инстинкт безопасности, расслаблялся, доверяясь Максиму, вручая ее жизнь в его руки, и спокойно отключался, игнорируя дежурство на вахте.
Она проснулась раньше будильника, свежая и отдохнувшая. Спать больше не хотелось, и она встала.
Умывшись и приняв душ, пошла готовить свой утренний кофе. Она вздрогнула, увидев на кухне тетю Аню. Понедельник и четверг! Постоянно забываю.
Тетя Аня сидела за столом, уставившись в одну точку. Алина испугалась. Домработница была женщиной без возраста, но теперь перед ней сидела изможденная старуха с потухшим взглядом.
– Теть Ань, что случилось?
Старуха медленно повела головой на голос, нашарила глазами Алину:
– Не приедут они.
– Кто не приедет?
– Пашка с женой и внучкой.
– Почему?
– Путевку за границу взяли. Самолет, говорят, прямой, сразу туда.
Алина, повинуясь какой-то внутренней потребности, села за стол, взяла в ладони руку тети Ани и стала легонько поглаживать. И женщину прорвало. Все копившееся годами, недосказанное, недодуманное, все вырвалось на свет. Слова толкали друг друга, мысли перескакивали.
– Вот и все. Осталась я одна. Надо было тогда все бросить и уехать. Побоялась. А теперь всю жизнь расплачиваюсь. Сначала он, потом Пашка, теперь вот неизвестно, когда внучку увижу. А ведь он звал, с Петькой брал меня, а я, дура, побоялась. Как я мужа-пьяницу брошу, дом, хозяйство. А надо было уезжать. Сейчас бы все рядом со мной были. Вся жизнь мимо. Знаешь, – тетя Аня вдруг крепко сжала Алинину руку, – что самое страшное? Самое страшное – знать, что сама себе жизнь поломала. Никто, никто, сама, своими руками взяла и отказалась от своего счастья. Не поверила, испугалась. Инженер, столичный крендель, зачем ему доярка? Но сердце-то чувствовало, что это серьезно, что любит он меня. А я отмахнулась, мол, блажь, птица залетная, как новое место, так новая любовь. А уезжал, в глазах такая боль была, я и не думала, что у мужиков такая сильная любовь может быть. Отмахнулась, а потом, когда он уже уехал, поняла, что умираю без него. Будто жизнь закончилась. Я ведь с мужем-то своим и не знала, что такое любовь. Пришло время замуж выходить, посватался вроде человек хороший, родители одобрили, я и пошла. Про любовь в книжках все да в фильмах. А у нас хозяйство, огород, работать надо, кто об этой любови думать будет.
А тут вот поняла: не в книжках она, вот она, с тобой. Как уехал, будто сердце вырезали. Готова была босиком за ним бежать, да мой запил. Вот бросила бы все, Петьку бы взяла и ушла. Да жалко стало, помрет, дурень, без меня. Так на так помер, надо было уходить тогда. Одна радость – Пашка мне от него остался. Ко мне жизнь вернулась, как я узнала, что беременна. Не он, так его частичка со мной будет. Это-то и спасло меня. Пашка весь в него, он другой, они разные с Петькой. Мой, правда, так и не заметил. Никто не заметил. И никто не знал, что у нас с инженером любовь.
Когда Пашка подрос, я как-то поехала по адресу, что он мне оставил, но он съехал оттуда. Думала, ладно, Пашка-то при мне, хоть что-то от него осталось, а сейчас и Пашку потеряла. Не захотел он после армии возвращаться сюда, у Светки остался. Уж я звала их, к столице близко, подзаработают, свое жилье купят. Или нашу бы половину продали, мы бы с Петькой подальше в деревню уехали, а они бы поближе к городу что-нибудь купили. Все ближе были бы. Нет, отказался. Как чует, что не его это. Что он птица другого полета.
И тетя Аня горько заплакала. Алина не ожидала такой исповеди, растерялась. Что говорить? Да и нужны ли какие слова? Она увидела всю боль, тайну, какую всю жизнь носила эта женщина в себе. Жертвенность, может, и хорошее женское качество, но здесь такое бессмысленное и глупое. Жертвенность, которая лишила тетю Аню, может, самого главного, что случилось в ее жизни. Алина будто увидела их прощание. Рельсы, поезд, стрелку с синим огоньком, и вот вроде бы можно было ее перевести на другой путь, и жизнь бы пошла по-другому, но… Алина даже помотала головой, отгоняя наваждение. Тьфу ты! Опять эта стрелка!
Она гладила тетю Аню по руке и думала: казалось бы, деревенская тетка, жизнь должна быть простая и понятная, а тут такая глубина, такая драма. Алина почувствовала себя легким мотыльком, который беззаботно летает от огонька к огоньку, не утруждая себя глубокими движениями души. Ей даже захотелось разыскать этого инженера, вдруг он еще ждет свою доярку? Это было бы совсем как в кино, но ее почему-то обуял ужас от мысли, что вот так, случайно, не задумываясь, не считая важным, можно потерять в жизни самое ценное – любовь, божественный подарок. Ей захотелось что-то сделать, чтобы у этой истории был хороший конец, чтобы убедить себя, что любовь нельзя потерять, что все в этой жизни в итоге будет хорошо. Ей вдруг стало это очень важным. Со мной, конечно, такого не случится. Уж я-то узнаю, что это настоящая любовь, и никуда ее не отпущу. Но лучше, чтобы такого не случалось ни с кем. Чтобы в этой жизни был закон: любовь нельзя потерять. Она почувствовала, что ей очень важно, чтобы любовь нельзя было потерять. Будто она где-то очень глубоко в душе знала, что такое возможно, и в этом было столько боли, что она гнала эту мысль от себя, не давая себе возможности увидеть этот страх. Что-то нужно обязательно сделать для тети Ани, такая хорошая тетка, неужели она не заслужила быть счастливой?
– Теть Ань, а может, поискать его?
Женщина серьезно отнеслась к словам Алины. Было видно, что она их примеряет, обдумывает. Она долго молчала.
– Спасибо, дочка. Но поздно уже. Раньше надо было.
– Теть Ань, а вдруг он один и вас не забыл?
Слезы градом полились из глаз женщины. Было видно, что нарисованная картина была такой желанной, что у нее не хватило сил отказать своей мечте. Она уже отказала один раз в жизни, в реальности, но мечте она отказать не могла.
– Ну, давайте хотя бы попробуем его найти. А вдруг он умер? И вы просто будете знать, что его больше нет. Может, так легче будет?
Тетя Аня посмотрела на нее. Даже плакать перестала. Похоже, она не допускала мысли, что его нет. А раз нет, ничего уже не изменишь и можно успокоиться, проститься с ним и со своей любовью.
– Только узнаем, что с ним, и все. – Алина хотела закрепить свой успех.
– Да, узнать, живой он или помер…
Они еще посидели молча. Она все еще держала женщину за руку, будто хотела ей передать часть своей силы, поддержать ее, дать ей надежду, будущее. А может, считала нужным поделиться частичкой своего счастья, присутствие которого она очень явственно ощутила в последнее время.
Она набрала Карасика уже из машины:
– Привет, Карасюшка.
Карасик знал свое прозвище, относился к нему спокойно, или, по крайней мере, делал вид, что относится спокойно. Правда, девчонки не испытывали его терпение, обращались к нему так только в кругу «семьи», а на людях такой вольности себе не позволяли.
– Карасюшка, мне нужна твоя помощь. Мне надо найти одного человека, есть фамилия, год рождения и место работы год так на восемьдесят первый. Сможешь?
Карасик помолчал.
– Попробовать можно, но не обещаю, что сможем найти. Места жительства нет?
– Только город.
– Маловато. Ну, давай.
И Алина продиктовала ему все данные, которые удалось вспомнить тете Ане.
– Дай мне пару дней. У тебя все нормально?
– Более чем.
– Ну ладно. Как что-то прояснится, наберу тебя.
Что ни говори, а другом Карасик был отличным. Никаких тебе лишних вопросов, надо – значит надо.
История тети Ани произвела впечатление на Алину. Она решила, что обязательно нужно поговорить с Максимом, задать ему самый важный вопрос, чтобы это наваждение с расходящимися путями перестало ее преследовать. Надо собраться с духом. Как бы получше сделать? «Максим, я хочу с тобой поговорить». Как-то по-родительски очень: сын, мне нужно с тобой поговорить. «Максим, мне нужно задать тебе один вопрос». Тоже по-дурацки. «Максим, мне тут одна мысль в голову пришла, думаю над ней, может, поможешь?» Это вроде бы уже лучше…
Она ехала на работу и разговаривала с собой. Подбирала слова, интонацию, прикидывала варианты, когда лучше с этим подойти. Ночью, когда темно будет. Проще будет спросить, не глядя на него. Но и лица его не увижу тогда. Это ж важно. Нет, при свете смелости не хватит.
Она рассуждала вслух, чтобы придать вес своим словам, потому что где-то внутри она знала: не хватит у нее смелости, хоть тысячу раз она отрепетируй. Был страх, что может услышать совсем не то, что ждет. Возможность ничтожная, но существует. И тогда это счастье закончится в один момент.
Светка дождалась, когда Алина пойдет к кофемашине, и шмыгнула за ней с кружкой.