симом посоветоваться? Чтобы дров не наломать.
Она добралась до дома уже почти в два ночи, ужасно уставшая, но уверенная, что сейчас у тети Ани появится возможность изменить свою жизнь.
В доме было темно. Алина поднялась к себе наверх, вошла в комнату, стала раздеваться. Что-то сзади нее изменилось, она резко развернулась и вскрикнула. На пороге стоял Максим.
– Ты меня напугал. Я думала, ты в городе остался. Я тебя разбудила?
Алина стояла прижав руки к груди, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Максим действительно ее напугал.
А он стоял в дверях и смотрел на нее тяжелым взглядом. Он что, только что пришел? Или спал? Тогда почему он в одежде? Он пьян?
– Что у тебя с телефоном? – спросил он незнакомым голосом.
– Я его отключила. У меня была встреча. – Она поняла, как это двусмысленно звучит, и поспешно добавила: – С женщиной.
Она почему-то почувствовала себя виноватой. Может, потому, что Максим был совершенно незнакомым: тяжелый, мрачный, с жестким колючим взглядом.
– Я не хотела, чтобы она видела, что у меня дорогой телефон. – Алина поймала себя на том, что она оправдывается, и разозлилась. – Послушай, я не думала, что ты будешь звонить. Я вообще забыла про телефон, он у меня так и лежит в сумочке отключенный. А почему ты приехал?
– Ты не говорила, что на встречу едешь. Телефон отключен, дома тебя нет, я подумал, что с тобой что-то случилось.
– Я не знаю, почему я не сказала тебе про встречу, мне показалось это неважным. Ну, ты ведь все равно в городе должен был остаться, не ждал меня. Прости, если заставила тебя волноваться.
Вот оно! Я знала, не может быть все так хорошо. Он ревнует. А может, он специально мне сказал, что в городе останется, чтобы проверить меня. Чушь! Зачем ему это надо? И что у нас вообще происходит?
И забытые тревоги с новой силой обрушились на Алину. Она стояла и не знала, что нужно еще сказать, что нужно сделать. А Максим подошел и обнял ее. И руки его тоже оказались незнакомыми – они сжали ее, как тиски, крепко, больно. Он тяжело дышал ей в макушку. От него пахло спиртным, от рубашки смесью парфюма и табачного дыма. А ведь она ни разу не видела Максима выпившим. Какой он?
А Максим вдруг начал жадно ее целовать, в волосы, в висок, в губы. Вдруг выключил свет и стал расстегивать пуговицы на ее рубашке, расстегнул, сорвал, отбросил. Вслед за рубашкой на пол полетел лифчик. Пуговица на ее джинсах, молния – готово, он рывком сдернул их до колена, вместе с трусиками, повалил ее на кровать, сдернул полностью. Мгновение, и сам остался без брюк, в одной рубашке, навалился на нее и тут же вошел, сильно, больно. Она вскрикнула, он еще сильнее придавил ее, лишая какой бы то ни было возможности шевелиться, и начал двигаться, как молот, который заколачивает сваи. Алине было больно. Она попыталась вырваться, но Максим крепко держал ее за плечи, все глубже и сильнее входя в нее. Внутри ее все сжалось, ей вдруг стало страшно. В Максиме чувствовалась какая-то звериная сила, что-то нечеловеческое, пугающее, совсем незнакомое. Его движения стали еще чаще и еще сильнее, хотя, казалось бы, что сильнее уже невозможно, он дернулся и застонал. Потом упал на Алину, продолжая крепко держать ее, и застыл, тяжело дыша. Алина боялась пошевелиться. Она не понимала, что происходит. Она была напугана. Это было так не похоже на Максима, так неожиданно. Она чувствовала, что голова ее сейчас взорвется, не справившись с хлынувшим потоком вопросов.
Что это? За что? Почему? Он пьян? Или вот он настоящий? Он ненавидит ее? Что она сделала? Зачем он так?
Она будто впала в ступор, задавая себе раз за разом одни и те же вопросы, и не находила на них ответа. Она пыталась найти хоть какое-то объяснение, но в голове сработали защитные механизмы и отключили способность рассуждать. Как будто если она начнет искать объяснения, то сможет найти еще что-то более ужасное, чем то, что происходило несколько минут назад. Она лежала, глядя в темноту, стараясь не шевелиться, бесконечно повторяя про себя: за что?
Алина не знала, сколько прошло времени, но она почувствовала, как хватка Максима ослабла, он уснул. Она осторожно, чтобы не разбудить, убрала его руку, встала, зачем-то подошла к окну. Было пасмурно и темно. Беспросветно. Так же темно и беспросветно, как и у Алины на душе.
Она вернулась к кровати, прислушалась к тихому дыханию Максима, и тут у нее хлынули слезы. Она зажала рот ладонью, опустилась на пол рядом с кроватью и уткнулась лицом в матрас. Ей было чудовищно плохо и больно. Боль была внутри, расползлась по всему телу, будто панцирь сковал ее и давил, давил, сжимая все сильнее и сильнее. Алина начала задыхаться. Надо что-то делать, нельзя так!
Она стала ходить по комнате как сомнамбула. Надела рубашку, потом надела трусики, джинсы. Конечно! Вот решение! Она тихо вышла из спальни, зашла в соседнюю комнату, взяла ноутбук и спустилась вниз. Так же тихо оделась, положила ключи на тумбочку, открыла дверь, отжала защелку и… захлопнула ее. Все. Села в машину, завела, открыла ворота с пульта, выехала, закры ла. Она действовала как автомат, не думая, как заведенная. Главное, не останавливаться, потому что стоит только остановиться, как в ее голове снова начинали звучать вопросы. Не хочу думать об этом, не хочу.
Она ехала, вцепившись в руль, глядя невидящими глазами на дорогу, не зная куда. Лишь бы отсюда! И тут внутри что-то прорвало, и она зарыдала в голос. Слезы без остановки текли по щекам, как будто у нее в голове лопнул сосуд с жидкостью. Они затекали за воротник, было мокро и неприятно. Она стирала их руками, уже и руль был мокрый, скользкий, это было бы страшно, но дорога шла прямо, и рулить почти не нужно было. Стало пощипывать щеки, веки опухли и превратились в щелочки. А слезы все не кончались и не кончались. Самое страшное было в том, что они совсем не приносили облегчения. Внутри ее была какая-то жуткая тяжесть, которая пережимала сосуды так, что немели руки, давила на легкие, оставляя им только выдох, сжимала сердце. Непонятно, что нужно было сделать, чтобы оказаться по ту сторону этого ужаса и мучений. Алина нащупала в сумочке на пассажирском сиденье телефон и включила его. Семь звонков от Максима, одна СМС: «Не могу дозвониться. Набери меня, я волнуюсь». Она зарыдала с новой силой. Плохо видя сквозь слезы, она нашла Катин номер и нажала вызов.
– Алло! Ты чё так поздно? – Голос у Кати был сонный.
Алина хотела ответить, но рыдания ей не дали.
– Ты плачешь, что ли?
Алина кивнула.
– Что-то случилось?
Алина снова кивнула.
– Ну не молчи уже, скажи что-нибудь! – Голос у Кати стал тревожным.
– Я… при… при… е… ду к те… бе… – Нажала отбой и зарыдала в полный голос.
Алина зашла и тут же бросилась к Кате на грудь. Тихие слезы опять перешли в рыдания.
– Ну-ка, дай я на тебя посмотрю.
У Алины от слез опух не только нос, но и губы, и даже щеки. Она рыдала, как это делают дети, открыв рот, совершенно не думая, как она выглядит со стороны.
Катя прижала ее к себе, стала гладить по голове.
– Вы поссорились?
Алина отрицательно помотала головой.
Она совершенно не могла говорить.
– Ну это же из-за Максима?
Ага.
– Он живой?
Ага. И зарыдала еще громче.
– Вы расстались?
Ага.
– Ты ушла?
Ага.
– Он тебя обидел?
Алина интенсивно затрясла головой.
– Что-нибудь выпьешь?
Не-а.
– Может, валерьянки?
Не-а.
– Хочешь поплакать?
Ага.
– Пошли в комнату.
Она помогла Алине снять одежду, и они пошли на диван.
На шум из соседней комнаты вышел заспанный Санька. Катя обнимала Алину, а та содрогалась в рыданиях.
– Тетя Алина умирает?
Алина согласно затрясла головой.
– Нет, сына, тете Алине просто очень плохо. Ей надо поплакать.
– Может, что-нибудь сделать надо?
– Нет, милый, тут ничего не сделаешь…
– Ну, – Саня замялся, – если что, то я у себя.
Алина по-прежнему рыдала не останавливаясь.
– Что он такого сделал?
Алина отрицательно закачала головой.
– Не можешь говорить?
Да.
Немного погодя фаза рыданий сменилась тихими слезами.
– Плохо? – спросила Катя.
Алина закивала.
– Он… – Алина не знала, с чего начинать, – он должен был в городе с мужиками по работе бухать остаться, а я с теткой одной встречалась. Телефон отключила. Мы до часу с ней проговорили, я приехала домой… – Алина поправилась, – к Максиму, а он не дозвонился до меня и приехал. А меня нет. Думал, что-то случилось.
– И?..
Алина замахала руками и замотала головой, мол, не хочу вспоминать.
– Он тебя ударил?
Алина закрыла лицо руками и глухо сказала:
– Он меня изнасиловал.
– Лисочка! – Катя притянула Алину к себе, обняла и стала гладить ее по голове. – Вот горе мое, бедненькая моя. Испугалась?
– Ага.
– А чего он вдруг? Вроде, по твоим словам, нормальный мужик.
– Я не знаю. Я же ничего не сделала! Я всего лишь отключила телефон! Но это не преступление!
– Погоди-погоди. Дело, наверное, не только в телефоне. Он что-нибудь тебе сказал?
– Сказал, что потерял меня и начал волноваться.
– И?..
– И все. А потом сорвал с меня одежду, завалил на кровать и…
Алина снова заплакала.
– И вы занялись сексом?
Алина подняла голову и посмотрела на Катю.
– Катя, это был не секс. Так трахают человека, когда его ненавидят. Когда его хотят убить, но не могут. Когда хотят ударить, но не могут. Я не знаю, как это объяснить.
Катя вздохнула:
– Чем же ты так мужика довела?
– Я?! – Алина задохнулась от возмущения, даже перестала плакать. – Я?! Ты соображаешь, что говоришь?
– Знаешь, мне кажется, у всего этого есть объяснение. Просто ты пока не видишь. А потом? Ты потребовала от него объяснений?
– Нет. Я на самом деле очень испугалась. Я дождалась, когда он уснет, и уехала. Я больше не вернусь туда.