– Хочу тебя, хочу…
Максим перестал ее отталкивать, подхватил снизу и понес ее из бассейна. Не отпуская ее, сел на диванчик, пошарил в разбросанной на нем одежде, нашел, надел. Потом рывком поднял ее и осторожно стал опускать. Он входил медленно-медленно, она попыталась ускорить процесс, но он крепко держал ее, лишая возможности двигаться по своему желанию. Но в последний момент не удержался и резко прижал ее к себе, полностью опустив ее вниз и не оставив ни миллиметра свободного пространства между ними. Она вскрикнула, почувствовала, как по коже побежали мурашки. Они начали двигаться, пытаясь найти единый ритм. Через пару минут ее начало колотить. То ли она замерзла – она чувствовала, как мокрому телу становится холодно, – то ли ее трясло от возбуждения. Сексуальное желание было таким сильным, что, получи она с десяток оргазмов, это все равно не ослабит его. Это был странный парадокс: он был внутри ее, горячий, желанный, но ей было мало. Каждое его движение только усиливало желание, которое и так уже захлестнуло ее с головой. Это было похоже на то, как если бы она спускалась вниз с горы и при этом с каждым шагом оказывалась все ближе к вершине. Дрожь внутри ее разрасталась. Максим вдруг остановился, прижал ее нежно к себе, стал гладить по спине:
– Тихо-тихо-тихо… Успокойся… Тихо…
Она попробовала сделать глубокий и долгий вдох. Потом медленный выдох. Снова вдох. Тело начало успокаиваться. Она расслабила сначала пальцы, затем руки, объятия, живот. Тело обмякло, но Максим крепко держал ее. Дрожь начала проходить, потихоньку начал ослабевать и приступ острого сексуального желания. Осталась потребность прикасаться, прижаться щекой к его коже, чувствовать, как крепко и удобно держат его руки. Но одно маленькое, еле ощутимое движение внутри ее, и желание снова нахлынуло, сбило дыхание, погнало ее двигаться…
6
Пробуждение было плавным. Она уснула у него, почти моментально, после того как они занялись сексом уже наверху, в кровати. Максим спал рядом. Она слышала его ровное дыхание. Как же хорошо. Интересно, как это называется? Счастье?
Светило солнце, и, судя по расположению солнечных зайчиков, было раннее утро. Алина развернулась, пробралась под одеялом к спине Максима, прижалась к ней голым телом, обняла его рукой и снова уснула.
«Суббота, никуда не надо», – с радостью думала Алина, прислушиваясь к движениям рук Максима. Второй раз она проснулась от его легких поглаживаний. Она лежала на животе, а его пальцы легонько скользили по ее спине. Она плавала в облаке удовольствия, не желая ни двигаться, ни шевелиться, чтобы не показать, что она проснулась, чтобы, не дай бог, он не остановился.
А ему не на работу? Эта мысль была настолько ужасна, что от нее что-то изменилось в ее теле, и Максим, поняв, что она проснулась, повернул ее к себе.
– Привет! – И он нежно поцеловал ее куда-то в край ресниц.
– Тебе же не надо сегодня на работу? Привет!
Видимо, в ее голосе прозвучал испуг, потому что Максим рассмеялся и начал ее целовать.
– До понедельника я абсолютно свободен, – прошептал он где-то в районе ее шеи.
Все два дня они ленились. Выбирались из постели, только чтобы поесть, а из кухни – чтобы добраться до кровати. Вообще-то можно было и вовсе не вылезать из-под одеяла: еду все равно они заказали по телефону. Им не хотелось отвлекаться даже на готовку.
Они валялись и смотрели старые фильмы, пересмотренные уже по десятку раз, периодически кричали друг другу: «Вот сейчас, смотри-смотри!» И тут же могли отвернуться от экрана, начать целоваться, потом неожиданно прекратить, чтобы за героем подхватить какую-нибудь кажущуюся важной фразу, предлагая другому угадать, что тебя в ней зацепило, тут же забыть об этом и опять вернуться к поцелуям. Потому что поцелуи были самым главным. А еще объятия. И ощущения под пальцами: гладкость кожи, колкость волосков, скольжение по бугоркам мышц и впадинкам. И секс. Даже не секс, а соитие, потому что чем, как не сексом были эти поглаживания, поцелуи… И мозг, сходящий с ума от переизбытка тактильных ощущений, наслоения нейронных сигналов.
Они были похожи на двоих замерзших людей, которые с холода попали в тепло и нашли горячую батарею. Они прижались к ней сведенными от холода руками и не чувствовали тепла, только острое покалывание в пальцах. Но они знали, что так оттаивает их тело. И невозможно было оторваться. Хотя они знали, что после этого пальцы будет ломить и сводить. И что, по-хорошему, достаточно просто сесть рядом, убрать руки, немного подождать, и тело мягко согреется, оттает. Но не было сил ждать. Проще было уговорить себя смириться с болезненной ломотой, чем лишиться этого единственного спасительного источника тепла.
7
Ее спасла работа, последний контракт. Иначе она бы свихнулась от ожидания Максима. Они с трудом отрывались друг от друга, разъезжались по своим делам и скупыми эсэмэсками, как нитками, сшивали утро с вечером. Было удивительно, но они, не сговариваясь, писали друг другу сухие короткие послания, похожие на телеграммы, когда денег в обрез и каждое слово на счету: «Освобожусь после 8», «Будешь рыбу вечером?», «В 9 дома». Казалось, только так можно заставить себя не думать о встрече, не умирать от невозможности увидеть друг друга прямо сейчас. Стоило только добавить хоть одно миленькое словечко, как плотина здравого смысла рухнет и сердце разорвется от невозможности каждую минуту прикасаться друг к другу, от необходимости расставаться.
Все, что можно было перенести, безжалостно переносилось, лишь бы только освободить вечер. Алина, любительница делать свою работу спокойно и размеренно, научилась так спрессовывать свой рабочий график, что без ущерба для качества могла делать сразу несколько дел. Правда, чувствовала она себя как пловец, который в начале рабочего дня сделал вдох, нырнул, а обратно на поверхность – только вечером. Это было непривычно для нее, некомфортно, к концу рабочего дня голова шла кругом, но та награда, которая ждала ее вечером, стоила того.
У новых коллег с завода Алина выведала секреты тайных троп для объезда пробок. Может, это и не экономило ей много времени, но прибавляло спокойствия, что она по максимуму сократила время пребывания вне дома. Может, по этой причине они ни разу не выбрались в ресторан, об ужинах и завтраках заботилась тетя Аня.
Самое удивительное, что за это время они практически ничего не узнали друг о друге. Их разговоры за ужином вертелись вокруг работы, даже не работы как таковой, а каких-то коротких зарисовок, которые можно безболезненно выдернуть из контекста без потери смысла. Алине очень хотелось узнать побольше о Максиме, но она не представляла, как это можно сделать. Фраза «расскажи о себе» казалась чудовищной и немыслимой, а наводящие вопросы были вне формата их беседы. Спасали только поцелуи и объятия. В них было столько смысла, столько чувства, что рядом с этим любое несказанное слово уже было обречено на провал, проигрывало в своей скудности и ущербности.
Они чувствовали неутоленную жажду друг другом и не могли ее утолить. Это было одновременно и болезненно, и восхитительно. У этой жажды был привкус наркотической зависимости, во всяком случае, все симптомы были налицо. Двое взрослых людей из последних сил держались, чтобы не забросить свои дела. И дело даже было не в сексе, а в чем-то, что лежало по ту сторону близости. Они как два разнополярных магнита, которых развели на ничтожно малое расстояние друг от друга. И они всеми своими электронами чувствовали напряжение на границе их тел, невидимое поле, внутри которого они существовали.
Бесконечно так продолжаться не могло. Нужно было переходить в какое-то другое физическое состояние, в какую-то другую форму отношений. И для этого требовалось какое-то действие, событие. И этим событием явилась командировка Максима.
Самолет был вечером. Она приехала раньше его, узнала номера стойки регистрации и выхода и, чтобы занять время, гуляла между киосками, рассматривая товары в дорогу. Нужно было обязательно что-нибудь купить. Это была традиция, которая сложилась в глубоком детстве, когда она маленькая ездила отдыхать с родителями. Ее родители были геологами, и у них было специфическое отношение ко всем перевалочным пунктам. Зачастую в них они проводили много времени, и вокзалы, станции, аэропорты были такой же неотъемлемой частью их жизни, как у других людей магазины и кинотеатры. В бюджет всегда закладывалась «дорожная денежка» на ненужные, но приятные вещи. В этой традиции было что-то языческое, будто они, делая непрактичные покупки, так платили дань богам дороги. Маленькая Алина покупала мороженое, раскраски, игрушки-сувениры или же тратила их на игровые автоматы, чаще всего какие-нибудь стрелялки, вроде «Морского боя», которые в те времена стояли практически на всех вокзалах.
От родителей она унаследовала любовь к дороге, внутреннее состояние, что дом там, где ты есть, а не здание, адрес которого указан в твоем паспорте. Может, именно поэтому она так легко и быстро прижилась у Максима?
Алина остановилась у кофеавтомата и кинула в него «дорожную денежку». Стоя с пластиковым стаканчиком в руках, она разглядывала входящих пассажиров. Командированные шествовали сосредоточенно и серь езно, блестя начищенными ботинками, рассекая пространство острыми стрелками на брюках. В руках у них были кейсы, небольшие чемоданы, изредка к этому прибавлялись портпледы. Отдыхающие шумно вваливались компаниями, пестрели одеждой не по погоде, разноцветными боками пластиковых чемоданов и группами сопровождения.
Максима она увидела сразу. Он с каким-то мужчиной деловито занял очередь к транспортеру для досмотра багажа и начал оглядывать зал, ища Алину. Они встретились глазами. В лице Максима что-то неуловимо изменилось. Они смотрели друг на друга, и Алина чувствовала, как между ними возникла связь. Реальная, физически ощутимая. Казалось, проведи рукой перед собой, и почувствуешь некую плотную субстанцию.