«Право угощаться и угощать было важнейшей частью деревенских праздников, – писала Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс, подруга Надежды Константиновны Крупской, – в остальное время мужики не так много пили, как о них рассказывают».
Начало пьянству, как мы видим, есть – первые упоминания о распространении этой беды приходятся на XVI век. В отчете посла Священно-Римской империи середины 1550-х говорится, что московиты – мастера заставлять других пить. Особенно если чаша поднимается за великого князя. Кто же в этом случае откажется выпить за здоровье государя? Странным будет выглядеть, если кто-либо демонстративно поставит чашу на стол.
Невоздержанным в потреблении напитков был и государь Петр I. Про его Всешутейший и Всепьянейший Сумасброднейший собор хорошо известно. Эту затею Петр придумал еще в 1690 году, и почти тридцать лет просуществовал Собор-пародия на церковь. «Бесовщина», – с неприязнью говорили священники. «Блуд», – коротко «припечатывали» отцы семейств. Затевалось это как шутейное действо, но часто случается, что легкомысленная идея заходит слишком далеко. Присутствовали на нем «князь-папа» и «князь-кесарь», выбранные на Соборе, «дьяконы», «княжны-игуменьи». С удовольствием присутствовала на этих вечерах княгиня Анастасия Голицына, которую Петр «ласково» прозвал «дочка-бочка». Но даже такая близость к императору не спасла Голицыну – по донесению, что якобы сочувствовала и помогала царевичу Алексею, Голицына была бита батогами и сослана в загородное поместье. Царевич же скончался в Петропавловской крепости после пыток и уже приговоренный к смерти.
Участники этого Собора-оргии, конечно, были пьяны. Напивались и княгиня Голицына (особенно отмечали ее стойкость ко хмелю), и бой-баба Авдотья Чернышева. «Княжна-игуменья» Дарья Ржевская считалась одной из самых активных участниц действа, а ведь происходила из рода Рюриковичей… Из Всепьянейшего Собора сложилась политическая элита на долгие десятилетия – Апраксин, Мусин-Пушкин, Головкин… Вот, например, список участников Собора в 1706 году:
Архикнязь-папа,
Протокопайхуй Михайлов,
Духовник Иринархуй, архидиякон Иданухуй Строев,
Протодиякон Пахом Пихайхуй Михайлов, дьякон Иоиль Поприайхуй Бутурлин,
Ключари: Починихуй Опраксин, Брихуй Хилков,
Ионихуй Суббота, ризничай Изымайхуй Мусин-Пушкин,
Дьяконы: Посаднилхуй Головин, Ловихуй Войеков,
Ройхуй Ронов, Дунайхуй Шемякин… и так далее.
Правда, с помощью таких развеселых Соборов Петр держал при себе представителей аристократии. Спьяну развязывались языки, и уследить за дурными помыслами каждого было легче.
Не случайно глава приказа розыскных дел Федор Юрьевич Ромодановский[20] тоже был участником этих пирушек. И вот он-то потреблял напитков мало, все больше слушал, о чем говорили окружающие его люди. А после предоставлял государю доклад об услышанном.
Но то были – повторюсь – представители знати. Люди, находившиеся близко к власти. Мужичок с крестьянской сохой просыпался рано и спать ложился, умаявшись за день, без сил. Попусту куражиться у него уже не было возможности. А когда пить, например, крепостному? Разве если барин в отлучке. Сколько шутейных живописных полотен написаны на тему тайного пристрастия прислуги – где горничная тайком опрокидывает рюмочку или допивает из бокала за госпожой. Дворовые, близкие к кухне и хозяйским погребам, имели такую возможность. Но крестьянину вино было практически неведомо.
А вот в XIX веке бывшие мужики, вышедшие в купчин, уже могли себе позволить и французское шампанское, и итальянские вина. О том, как кутили на Монмартре дети и внуки крепостных, слагали легенды. Как пропивали целые заводы, как бросали к ногам красавиц пачки денег (вспомним купца Парфена Рогожина в «Идиоте» и его страсть к Настасье Филипповне!). Хлебное вино – как называли водку в то время – стало доступным. Появилось немало производителей, которые были и поставщиками императорского двора, и создателями более дешевых напитков для народа. Не случайно в начале Первой мировой войны государь Николай II решил запретить производство и употребление спиртного. Малознакомому с русской жизнью последнему правителю России казалось, что таким образом он спасет нацию. Что сделает большой шаг к очищению нравов. Он просчитался. Казна недополучила огромные деньги, народ возмущался запретом и тайком пил одеколоны и самопальные напитки. И империя все равно рухнула.
У Владимира Маковского есть пронзительная картина «Не пущу», где женщина закрывает грудью мужу вход в питейное заведение. К ней испуганно прижался ребенок. А супруг смотрит на все это с мрачной полунасмешкой. Разумеется, если он поставил себе цель, то обязательно к ней придет. И этот жест отчаяния его растрепанной супруги ничего не значит. По одежде людей видно, что они из простых. Вполне возможно, это рабочий после смены идет потратить полученное жалованье. О том же картина «Первое число. Сцена из чиновничьего быта». Николай Кошелев написал ее на следующий год после отмены крепостного права – в 1862 году. И там такая же безнадежность. Чиновник храпит на диване, а его молодая жена у колыбели похожа на мраморное изваяние. Она потрясена. Кошелек ее мужа совершенно пуст. На что им жить целый месяц, если пришло первое число, день выдачи жалованья, а все уже потрачено?
Можно ли считать это исключительной, национальной чертой? Да конечно же нет! Во всех странах Европы открывались питейные заведения. Разбавленное вино было основным напитком на протяжении столетий в Италии и Франции – вода в реках из-за заражения представляла больше опасности для людей, чем спиртное. В XVI веке английский работяга шел после напряженного дня зарядиться кружечкой эля, которую ему заботливо предлагали вдовы прямо из окошка. Эль при Тюдорах (в то же самое время, когда в России открылся первый кабак) даже называли «вдовьим напитком», потому что производить его начинали женщины, оставшиеся без кормильца. Голландские живописцы описывают нам, как весело пируют в кабачке люди разных сословий. А французы восхищались «Любительницей абсента».
«В России душевое потребление спирта сравнительно невелико, но общеизвестная обычная в ней неравномерность ставит ее в ряды стран, где пьянство развито», – писали авторы статьи «Пьянство» в дореволюционной энциклопедии Брокгауза и Ефрона. А. Е. Андреев, Д. Богоявленский и А. Стикли, проанализировав смертность русских людей в 1870–1894 годах, пришли к выводу, что от пьянства в этот период умирали 10,4 на 100 тысяч человек. И «лидером» в списке губерний сочли Вятскую. К слову, этот показатель ниже, чем в России 2009 года. В 2021 году потребление спирта в России на душу населения составило 9,1 литра. А вот в 1870-х – в среднем 3,3. То есть почти в три раза меньше. И пили больше всего в Прибалтийских губерниях и в той же Вятке. Так что «В Питере – пить» – это, скорее, шутка. Столица была далеко не на первом месте. Да и сейчас Петербург не в лидерах по этому показателю.
А что у других, как говорится? А у них тоже интересно. Посмотрим данные о потреблении алкоголя в литрах на душу населения в тот же самый период – в конце XIX века.
Публицист-народник Александр Николаевич Энгельгардт (1832–1893) вопросами пьянства русских крестьян тоже интересовался. И вот какой интересный вывод он сделал:
«Я часто угощаю крестьян водкой, – писал он, – даю понемногу… но никогда ничего худого не видел. Повеселеют, песни запоют, иной может и завалится… Но ничем не хуже, чем как если мы закутим у Эрбера».
Писал о том же и Афанасий Афанасьевич Фет – поэт, дворянин, владелец усадьбы, который прекрасно знал русскую жизнь. С горечью отмечал: клевещут на русского мужика!
Перс Омар Хайям восклицал, что «истина в вине». При дворе арабского халифа Гаруна-аль-Рашида прекрасно знали о спиртном. Брата королей Эдуарда IV и Ричарда II, герцога Кларенса, утопили в бочке с мальвазией. Еще один известный англичанин, король Георг IV, в молодости предпочитал делить время между борделем и кабаком. А султан Селим II, сын знаменитого Сулеймана Великолепного, получил прозвище Пьяница.
Но говоря о частом и обильном потреблении спиртного, все почему-то сразу вспоминают русского мужика. Работящего, богобоязненного и крепко держащегося за свою семью. И это одна из самых вопиющих исторических несправедливостей.
Глава 6. По одежке встречают
Сарафан Ульянкин ладно сидит, сверху весь украшен вышитыми цветами. Зимними вечерами, готовясь к свадьбе, сидела она в светелке и тихонько рукодельничала. Стежок за стежком, как бабушка учила. Знала Ульянка с самого младенчества, что по рукам девушки, по тому, как она ими управляться умеет, судят обо всем ее доме. Мать Ульянки гордилась, что дочери в нее пошли – все до единой рукодельницы! Оттого в теплую пору, даже в обычный день, показывались девушки в расшитых рубахах. Гостю подавали расшитое же полотенце, чтобы вытер руки после омовения. Пусть все знают, какую красоту в этом доме умеют создавать!
В издании «Народы России» от 1877 года есть упоминание о крестьянской одежде:
«Зимняя одежда крестьянина состоит из армяка, сшитого из толстого сукна, обыкновенно серого цвета, овчинной длинной нагольной шубы, теплой шапки и кожаных рукавиц. Редко, да и то разве в сильный мороз, обвязывает он свою шею платком. Обыкновенно летом ходят в рубахах и портах».
О том, что крестьянин носил рубахи и порты, нам живо свидетельствуют и русские живописцы: вот спящий пастушок у Алексея Венецианова в такой же одежде. Подпоясан, на ногах лапти. Вот у Крамского задумавшийся «Созерцатель» в портах, лаптях, в длинном зипуне. На цветных фотографиях Прокудина-Горского начала ХХ века как хороши девушки и парни! Но там, видится мне, все-таки старались принарядиться перед съемкой. Ведь фотография – дело сложное, дорогое.
Основная одежда крестьянина – сорочка. Часто ее надевали и носили навыпуск, подпоясавшись (как у того же «Спящего пастушка»). Сорочка хорошо впитывала влагу, если крестьянин работал в поле. Позволяла не обгореть. Практически на всех картинах, изображающих уборку урожая или сенокос, крестьяне одеты и в головных уборах. А попробуйте много часов провести под палящим солнцем! Или солнечный удар можно схватить, или сгореть до алых волдырей.