Незаконные дети могли воспитываться в доме родителей, но не получить ни отцовского имени, ни наследства. (В этом смысле история Пьера Безухова в «Войне и мире» – явление почти исключительное. Кроме того, в деле Безухова были задействованы огромные деньги.) Чтобы добиться для своих бастардов законного положения, дворянину следовало обратиться с прошением на высочайшее имя. Таким правом воспользовался, например, граф Василий Иванович Левашов. В 1798 году он подал прошение императору Павлу I. У Левашова было шестеро детей, и все они появились на свет от бывшей крепостной, ученицы балетной школы Акулины Семеновой.
Бастардам давали фамилию на усмотрение отца. Князь Трубецкой назвал отпрыска Иваном Бецким. А у основателя Одессы, де Рибаса, был незаконный сын Иосиф Сабир (то есть Рибас наоборот).
Левашов решил записать детей Карташовыми, но при этом он прекрасно понимал, что в случае его смерти на его состояние они рассчитывать не смогут. А генерал инфантерии скопил немало денег! Оттого-то он и бросился в ноги государю. На счастье Левашова, Павел I распорядился благоразумно: он позволил шестерым бастардам носить фамилию отца, называться графами и отцовское наследство поделить между собой, когда Левашова не будет в живых.
Пошли навстречу и пожеланиям майора Кутузова, который в 1802 году решил завещать свое имение воспитанницам. Выяснилось, что девочки были рождены им до брака с женщиной, на которой он впоследствии женился.
Немало трудностей пришлось пережить Афанасию Афанасьевичу Фету, русскому поэту, который тоже стал бастардом поневоле: родители произвели его на свет прежде, чем обвенчались. На восстановление его наследственных прав ушли долгие годы.
Внебрачные дочери князя Бориса Голицына, прижитые им то ли от турчанки, то ли от цыганки, следы которой теряются, воспитывались в доме его брата. Дело в том, что князь скончался под Вильно, во время войны с французами. Уже после его смерти, когда вещи покойного передали семье, нашли переписку, подтверждающую, что у Бориса есть наследницы. Этих девочек – Аню и Соню – поселили в имении Рождествено. Но прятали от бабушки, суровой княгини Натальи Голицыной. Тайну хранили долго, а потом, уже в 1820-е, вывозили Аню и Соню в свет как «дочерей погибшего друга». Обеим дали фамилию «Зеленские», и позже Аня вышла замуж за богатейшего тверского помещика Бакунина. Соня стала женой историка Шевырева. Обеим девушкам Голицыны выделили хорошее приданое.
Ситуация была настолько частой, что при упоминании чьей-либо воспитанницы или воспитанника в обществе понимающе кивали: «Конечно-конечно! С кем не бывает!» У многих представителей дворянства были незаконные дети – от крепостных, от актрис, от женщин своего же круга (но это случалось гораздо реже, особенно если дамы оказывались замужем. В таком случае – часто – бастарды носили фамилию мужа своей матери). Незаконные дети появлялись и у членов императорской фамилии.
Петр I до брака с Мартой Скавронской успел стать отцом… Елизаветы. Таким образом, русская императрица, говоря уж совсем по правде, была незаконнорожденной.
Позже ее «привенчали», объявили о наследных правах, но факты – упорная вещь.
У Екатерины II в браке родились сын Павел и дочь Анна. Между тем происхождение девочки туманно – скорее всего, ее отцом стал возлюбленный, а не муж Екатерины Алексеевны. Да и о рождении Павла Петровича до сих пор нет единого мнения. Сама государыня на этот счет высказывалась очень расплывчато – даже в ее дневниках не найти категоричного опровержения или подтверждения данному слуху.
Прежде чем женить Павла Петровича на немецкой принцессе, Екатерина устроила проверку его мужских качеств. Была найдена фрейлина, Софья Степановна Разумовская, согласившаяся стать первой любовницей цесаревича. В результате родился сын, Симеон, позже служивший на флоте и погибший в 1794 году во время шторма в районе Антильских островов. Еще один бастард!
Дети императора Александра I в браке с его супругой, Елизаветой Алексеевной, носили царственную фамилию, но, судя по утверждениям современников, рождены были от внебрачных связей молодой женщины.
Неизвестно точное число незаконных детей императора Николая I. После того как в 1832 году жена государя произвела на свет седьмого ребенка, ей решительно запретили снова рожать. Это означало полный отказ от супружеских отношений (ведь надежных средств контрацепции в ту пору не существовало, да и их применение считалось непозволительным). По этой самой причине в жизни Николая Павловича и появилась фрейлина Варвара Аркадьевна Нелидова. К чести этой дамы, она вела себя очень сдержанно и скромно, старалась не козырять симпатией государя, хотя о ней все очень хорошо знали. Считается, что у Варвары Нелидовой было шесть или семь беременностей, окончившихся рождением детей, которых пристроили в дом… графа Клейнмихеля. Такой выбор объяснялся просто – супруга графа, Клеопатра Клейнмихель, приходилась Варваре Аркадьевне родственницей. О том, насколько достойно держалась Нелидова, говорит тот факт, как повела себя с ней императрица Александра Федоровна после смерти Николая I. Она приняла фрейлину, обняла ее, затем позволила ей час находиться возле государя без посторонних, чтобы та могла проститься с любимым человеком, затем подарила Нелидовой браслет с портретом Николая I и позже не выказывала никакой неприязни. Стала бы императрица выказывать расположение к женщине, которая обижала ее? Скорее всего, нет.
Александр II куда меньше скрывал свою связь с молодой женщиной (за глаза называемой «бесстыжей царицей»), а своих бастардов не только признал, но и объявил князьями Юрьевскими.
Более того, похоронив супругу, он взял любовницу в жены, что крайне не понравилось многим его родным, да и шокировало придворных. К демонстративному прелюбодеянию светское общество всегда относилось неодобрительно. Все понимали, что союзы, заключенные по причинам, далеким от романтических, когда-нибудь становятся слишком обременительными. Но существовал определенный политес. Можно было не любить мужа, но уважать его имя и его статус. Следовало выказывать почтение супруге, которая стала матерью наследников и обеспечила продолжение древнего рода, и не унижать ее присутствием любовницы в ее же доме…
Была еще одна любопытная категория обитателей барских домов. Приживалки. Так называли женщин без средств и положения, которые попадали в богатый особняк и оставались в нем жить из милости.
Иногда они приходились хозяевам дальними родственницами, как, например, Евдокия Барыкова. В шестнадцать лет она переехала к помещикам Яньковым, поскольку ее собственной семье трудно было прокормить детей числом в полторы дюжины. Дунюшка – так ее звали на новом месте – сразу получила множество обязанностей. Лишний раз присесть ей просто не позволяли: то следовало заниматься с девочками музыкой, то помогать горничной с уборкой в комнатах, то подшить платья малышам. В XVIII–XIX веках это была обычная ситуация для девушек такого же положения. «Горек чужой хлеб», – говорится в пушкинской «Пиковой даме».
Дунюшка Барыкова, окончившая Екатерининский институт, восемнадцать лет прислуживала семье Яньковых. Выполняла все, что ей было поручено.
«Уж по нутру ли ей это было или нет, я этого не знаю… – рассказывала внуку Елизавета Янькова. – А так статочное ли дело, день-деньской ничего не делать и сидеть или у окна… или ходить… без всякой работы».
Об удачном замужестве девушка не могла и мечтать. Только в возрасте за тридцать Дунюшка создала семью с человеком не самого блестящего происхождения. Яньковы остались весьма довольны этим поворотом событий: сбыли с рук «засидевшуюся». Так же долго, почти до сорока лет, жила в доме своих благодетелей воспитанница дворян Захаровых, Алена. В дом ее взяли маленькой девочкой, выучили, а потом она стала «большой подмогой» – следила, чтобы слуги расторопно и честно исполняли свои обязанности. К Алене посватался отставной полковник, когда она уже и не чаяла обрести собственный дом. После замужества зажила в небольшом поместье мужа, но детей у нее не было.
Литература тоже дает нам немало примеров таких приживалок. Соня Ростова, бедная родственница графской семьи, мечтала о счастье, но так его и не обрела. Ей не позволили бы выйти замуж за сына графа, ведь у нее не было ни гроша за душой. А вот богатая княжна Марья Болконская – другое дело. Некрасива, зато с большим состоянием! Поэтому Марья пошла под венец с человеком, которого так любила Соня.
Приживалкой дворян Хитровых была их двоюродная племянница Екатерина. Девушка плохо видела, почти никуда не выходила из дома, и даже говорили, будто бы она повредилась рассудком. Никакой серьезной помощи она благодетелям не оказывала, только тихо молилась день за днем об их благополучии. Когда Хитровы скончались, то приживалку взяли на попечение их соседи, князья Урусовы. Хотя для Екатерины это были абсолютно посторонние люди, девушка перешла жить к ним, в их доме и скончалась в 1848 году.
Проситься к родственникам пришлось многим дворянкам, потерявшим состояние в московском пожаре 1812 года.
Девушки Крымовы вместе со своей матерью, Марфой Алексеевной, перебрались из сгоревшего особняка в мезонин дома у дальней родни. У Крымовых не было средств, чтобы заново возвести дом, да и мужчин в их роду, способных справиться с этой задачей, не осталось. Так что пришлось смириться – втроем умещаться в одной маленькой комнате. В конце концов старшая из дочерей ушла в монастырь, хотя ее отговаривали от этого шага – утверждали, что Анна Крымова необычайно хороша собой!
О том, как живется приживалкам в богатом доме, прекрасно описал в романе «Мертвое озеро» Николай Некрасов. В доме барыни Натальи Кирилловны, одной из героинь произведения, обреталось множество приживалок. Были среди них и пожилые женщины, и молоденькая Зина, которая исполняла роль чтицы, прислужницы и главно