Род Вишневецких, который ведет свое начало от князя Дмитрия Новгород-Северского, тоже исповедовал православие. Более того, представителей этой фамилии называли в Литве «ревнителями православия»! К слову, сама Литва очень долгое время оставалась языческой. Только в 1386 году князь Ягайло принял католичество, поскольку такое условие поставила ему будущая супруга – польская королева Ядвига. Совсем девочка (ей на тот момент было 13 лет), она мечтала о другом муже, не язычнике, но поддалась на уговоры окружения и дала согласие на брак. Так Литва перешла в лоно католической церкви. Постепенно переняла и язык.
Кажется странным, но в XIV веке у литовских князей не было письменности как таковой. Переписку Гедимина с Ордой вели немецкие монахи. Грамоты в Константинополь составляли русские. Государственным языком Литвы в то время был русский! Документы составлялись на кириллице!
И вот «ревнитель православия» Иеремия Вишневецкий стал католиком… Родная мать прокляла его за это. За ним потянулись и другие: Збаражские, Корецкие, Заславские… Новая волна переходов случилась сто лет спустя.
Распространение католичества начиналось постепенно. Сначала соратник Петра I, шотландец Патрик Гордон, добился разрешения на строительство католической церкви в Москве. Затем стали появляться римские храмы в Петербурге и в Астрахани. Приток иностранных специалистов тоже поспособствовал распространению веры – католики не были диковиной в XVIII столетии. Но одно дело, когда на мессу приходили прирожденные католики. Совсем другое – если к ним присоединялись исконно русские, православные люди. Известно, что горькая судьба князя Михаила Голицына, которого императрица сделала своим шутом, во многом сложилась из-за его тайного перехода в католичество. Набожная Елизавета Петровна тоже с презрением относилась к людям, поменявшим веру. А вот Екатерина II, урожденная лютеранка, смотрела на ситуацию шире. Она разрешила создать училище для католиков, хотя и старалась контролировать численность католического духовенства. В Царстве Польском обещала никого не притеснять за веру, однако в 1780 году повелела униатам (тем католикам, кто придерживались византийского обряда) определиться: станут ли они православными либо католиками. Но иностранцам, которые пополняли число подданных Российской империи, Екатерина гарантировала право придерживаться веры отцов.
Совсем иначе относилась императрица к иноверцам, которых подозревала в способности распространить опасные идеи в России. В 1792 году она была возмущена браком княжны Елизаветы Шаховской с бельгийским принцем Луи д’Аренбергом. Принц был известен как горячий сторонник французской и брабантской революций, поэтому союз с русской подданной сочли… нежелательным. Принцессе Аренберг, как теперь называли княжну Елизавету, надлежало сделать непростой выбор: она могла остаться вместе с мужем и новорожденной дочерью, но при этом лишиться всего имущества в России, или вернуться на родину. Однако супругу-иноверцу запрещалось въезжать в пределы империи.
Молодая женщина оказалась в сложном положении. На нее очень давила мать, находившаяся вместе с ней. Поэтому Елизавета вернулась в Россию, а в 1794 году ее брак с принцем был расторгнут. Впрочем, вскоре на горизонте княжны Шаховской появился преданный поклонник, ее же однофамилец, за которого Елизавета вышла замуж. Брак оказался недолгим – в 1796 году молодая женщина внезапно скончалась. Поговаривали, что она наложила на себя руки из-за переживаний по первому супругу и умершей маленькой дочери.
Сын Екатерины, император Павел I, известен своей приверженностью к Мальтийскому ордену. Он даже стал протектором ордена, приютил многих бежавших из Франции дворян (впрочем, этот процесс начался еще при его матери). Еще дальше пошел Александр I, который согласился на создание в столице Римско-католической духовной коллегии. Правда, в 1815 году иезуитам указали на выход.
Возможность путешествовать по миру, изучать новое, плюс вполне спокойное отношение к людям католической веры на родине позволили многим русским дворянам поменять веру. Богатые русские княгини, попадавшие в Европу, легко попадали под очарование новизны. Они обзаводились знакомствами, в их круге непременно оказывались люди духовного звания, которые очень убедительно и ярко рассказывали о «преимуществах» католической веры.
Кроме того, русские дворянки XIX века имели возможность так подолгу находиться в Европе, что с удовольствием «ассимилировались». У некоторых появлялись европейские мужья.
Леонилла Ивановна Барятинская, вышедшая замуж за графа (а затем князя) Льва Витгенштейна, превратилась в настолько ревностную католичку, что супруг опасался за ее рассудок. Постепенно муж и жена, никогда не любившие друг друга, окончательно отдалились и обзавелись любовниками. Четырех детей, рожденных в браке, Леонилла Ивановна тоже обратила в католичество: старший сын, Федор, стал называться Фридрихом и отказался от русского княжеского титула. Он связал свою жизнь с простолюдинкой, что вызывало недовольство в Петербурге. Единственная дочь княгини обвенчалась с итальянским принцем, впоследствии возглавившим Мальтийский орден… В своей заграничной резиденции Леонилла Ивановна любила собирать общество «русских католиков».
Некоторые переходили в католичество в виде протеста. Зинаида Волконская, ненавидящая русское правительство после восстания декабристов (княгиня дружила с женами многих из них и лично помогала им перебираться в Сибирь), добилась в 1828 году от императора Николая I разрешения на выезд за границу. В то время она уже давно интересовалась вопросами веры, и в 1833 году, в Риме, «перекрестилась». А декабрист Михаил Лунин утверждал, что католичеством его «заразил» собственный воспитатель, аббат Вовилье. К слову, весьма нередкая история!
Блестяще образованный князь Иван Гагарин не только интересовался католичеством, но даже написал в 1856 году любопытную статью «Станет ли Россия католической?».
Впрочем, игры с верой имели вполне реальные последствия – император Николай I, взбешенный демаршем русских аристократов, издал указ, согласно которому новообращенные католики лишаются своего имущества в России.
Именно по этой причине той же Зинаиде Волконской пришлось спешно переписывать все имущество на сына, князя Александра Никитича. Тот не менял веру, хотя много времени проводил в Италии и считался вхожим в круги Ватикана.
Однако брать в жены католичек или выходить замуж за исповедующих другую веру в Российской империи не запрещалось. Но при заключении союза следовало подписать бумагу: дети в такой паре будут воспитываться в соответствии с православной традицией.
Сохранился, например, такой документ от 1861 года, подписанный католиком Игнатием Котовым:
«Сентября 24 дня… даю обязательства, что, будучи римско-католического вероисповедания и вступая в законное супружество с Елизаветой Алексеевной Щелковой, не буду воспрепятствовать ей исполнять христианские обязанности по обряду Православной церкви».
А рожденная в лютеранской семье, признанная красавица XIX столетия Аврора Карловна Шернваль дважды венчалась по православному обряду сначала с богачом Демидовым, затем с Андреем Карамзиным. Аврору называли в обществе «роковой», поскольку она не единожды становилась невестой, но всякий раз ее женихи не доживали до свадьбы. К слову, и два ее брака оказались короткими… Но, будучи светской дамой, фрейлиной и модницей, за которой ухаживали десятки кавалеров, Аврора оказалась очень деятельной особой. Она унаследовала от первого мужа нижнетагильские заводы и пожелала лично убедиться, насколько хорошо они функционируют. Аврора Карловна регулярно посещала фабрики и много сделала для улучшения жизни рабочих: при ней были построены приют, больница, родильный дом.
«Аврора Карловна, – писал Д. Н. Мамин-Сибиряк, – умела как никто обращаться с людьми. Она была необыкновенно приветлива со всеми и занималась всевозможными вещами в жизни рабочих, бывала посаженой матерью на свадьбах, дарила бедным невестам приданое».
И она была не единственной дворянкой, которая занималась – как сейчас бы сказали – бизнесом. Прасковья Ивановна Мятлева, супруга тайного советника, получила по наследству село Порецкое с кожевенным заводом. Продукция этого предприятия попала на выставку 1833 года, и хорошо известно, что Прасковья Ивановна не отдавала управление на откуп нанятому персоналу, а вникала во все дела сама. Но это XIX век.
А еще раньше известной предпринимательницей была княгиня Агафоклея Полторацкая. Выйдя замуж в четырнадцать лет, став матерью двадцати двух детей, княгиня твердой рукой управляла огромным хозяйством. Ей принадлежали винокуренные заводы (только один из них производил 26 тысяч ведер спирта в последний год царствования Екатерины II) и несколько поместий.
Дети тоже пошли в нее: сын Дмитрий стал конезаводчиком, Федор управлял суконной и мебельной фабриками, Александр стал управляющим петербургским монетным двором, а Константин – ярославским губернатором.
Княгиня Мария Федоровна Барятинская, родившаяся в 1793 году, владела суконной фабрикой и тоже управляла ею. А кипучая деятельность дворян Балашовых сделала их одними из богатейших людей в России накануне революции. Николай Петрович Балашов владел 526 тысячами десятин земли, заводами на Урале, пивоварнями, соляными промыслами и лесопилками. Сын Николая Петровича вошел в 3-ю и 4-ю Государственную думу и поддерживал курс Столыпина. После революции он примкнул к Белому движению, впоследствии оказался в Марокко, а его русские владения были национализированы, как и многие другие предприятия.
Итак, подобно Евгению Онегину, залеживаться в постели до обеда мог себе позволить далеко не каждый. Учеба, служба, бизнес, визиты, разъезды – все это было частью жизни русского дворянства. А к вечеру во время светского сезона начиналась веселая суета: подготовка к балу или к посещению театра. Дом наполнялся шумом, горничные старались изо всех сил, чтобы уложить волосы хозяек так, как от них требовали. Как проходил русский бал – в следующей главе.