После смерти поэта его вещи еще долгое время хранились в Михайловском, но после того как Наталья Николаевна вышла замуж во второй раз, их перевезли в Петербург. До 1866 года усадьба пустовала – то есть больше двадцати лет! Неудивительно, что она оказалась в столь плачевном состоянии. Поддерживать дом в пригодном для жизни виде было для вдовы поэта слишком дорогим удовольствием. После Пушкина остались долги, которые оплатил император Николай I, и все равно содержать Михайловское было затратно. Но в 1866 году Григорий Александрович Пушкин переехал в усадьбу и полностью перестроил ее. Точнее, он снес все то, что обветшало и не могло быть восстановлено, и поставил дом заново. А в 1899 году владения поэта перешли к казне, позднее стали музеем-заповедником. Михайловское существует и сейчас, туда регулярно приезжают туристы. А вот одно из самых великолепных имений XIX века – Графская Славянка – едва не погибло.
Самой известной хозяйкой Славянки была графиня Юлия Самойлова – муза великого Карла Брюллова, запечатлевшего ее на множестве полотен. А перешло поместье к ней по наследству. Изначально это были шведские земли, завоеванные Петром I и пожалованные в дар супруге, Екатерине Алексеевне. А та, став русской императрицей, пожаловала мызу своему брату, Карлу Скавронскому. К дарственной на землю прилагался графский титул, поэтому поместье и обрело такое любопытное название – Графская Славянка. Скавронский перестроил дом, возвел православную церковь Святой Екатерины, а когда владельцем стал Павел Мартынович Скавронский, поместьем энергично занялась его жена. Эта дама, Екатерина Энгельгардт, была одной из пяти знаменитых племянниц светлейшего князя Григория Потемкина. Поскольку Екатерина была замужем дважды и второй раз сочеталась браком с итальянским графом Литта, она позволила новому супругу «перековать» Славянку на свой лад.
И итальянец развернулся! Он превратил усадьбу в роскошное владение, которое падчерица, новая владелица усадьбы, довела до совершенства. С 1829 года Юлия Самойлова распоряжалась поместьем и попросила Карла Брюллова стать архитектором ее «дачи». Автор «Последних дней Помпеи» помог графине перестроить дом в соответствии с новыми вкусами и запросами.
Юлия устраивала в Графской Славянке театральные представления и маскарады, и весь светский Петербург стремился к ней.
О том, какие великолепные праздники проходят за пределами столицы, много говорили в светских гостиных. Но Юлия рассталась с любимым детищем – в 1847 году выгодно продала «дачу» императору Николаю I. Так поменялось и название – с графской на Царскую Славянку. Была и еще одна смена имени у поместья Самойловой – Красная Славянка, или Дом отдыха ленинградских ученых. Увы, прелестная дача была разрушена в годы Великой Отечественной. Впрочем, в настоящий момент там ведутся восстановительные работы.
В средневековых европейских замках – по крайней мере, так утверждают многие путеводители – обитают призраки прежних хозяев. А что же у нас? Оказывается, и в наших усадьбах любители пощекотать себе нервы могут найти для себя интересное. Например, в бывшей усадьбе Якова Брюса, в Подмосковье, посетители рассказывают, что периодически видят на дорожках парка привидение этого сподвижника Петра I. Утверждают, что бывшая усадьба Повалишиных в Смоленской области – и вовсе «нехорошее место». Владельцы увлекались масонством, проводили в поместье различные обряды, и оттого местные жители стараются обходить руины стороной. Якобы оттуда можно услышать и человеческие стоны и наблюдать призрачные фигуры. В Воронежской области, во дворце Ольденбургских, тоже наблюдают бесплотный образ. Говорят, он принадлежит последней хозяйке, которой пришлось покинуть Россию в годы революции. Она настолько сильно любила свой дом, что вернулась в него после смерти.
А на Якиманке стоит бывший дом купца Игумнова. Его легко выделить из остальных – яркий, красивый, построенный в псевдорусском стиле. Когда купец завершил строительство, он устроил для гостей необычный прием: сообщил, что разбросал по дому золотые монеты. И каждый, кто найдет их, может оставить себе. Или просто разгуливать по золоту. Игумнову не жалко, у него хватает денег…
Гости стали разворачиваться с порога. Выходку купца посчитали оскорбительной. Вскоре Игумнова выслали на Кавказ по решению императора, где он и скончался. А в его московском доме поселился призрак. Уверяют, что есть в доме еще один – призрак его любовницы, убитой Игумновым в приступе ревности. Впрочем, вполне возможно, что это всего лишь слух. Однако купеческие дома действительно вызывали в обществе много разговоров. Они демонстрировали быстро нажитое богатство, стремление показать его на зависть другим. Купеческий дом – это отдельная история. И мы поговорим о нем в следующей части книги.
Часть III. Купеческий дом
Глава 1. Серьезные люди
Ехал из ярмарки ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец.
Стал он на двор лошадей покормить,
Вздумал деревню гульбой удивить.
В красной рубашке, кудряв и румян,
Вышел на улицу весел и пьян.
Стихотворение Никитина возмутило Якова Саввича. Ни он сам, ни те, кого он знал по гильдии, никогда бы не позволили себе бессмысленные кутежи. Да и когда кутить, если дел невпроворот? Фабрика, дома – большая семья. Благодарение богу, женившись на обедневшей дворянке Марии Андреевне Суровиной, купец Арефьев приобрел замечательную жену. Кроткую, умную, домовитую. Прекрасно образованную и воспитанную. Семерых деток прижили, и только одного в младенчестве схоронили. Да то невелика беда. У других, бывало, и половина из детей умирали.
Такой брак – разбогатевшего купца и девушки из знатного рода – в XIX столетии был уже делом обычным. А ведь веком ранее попасть из торгового сословия в аристократическую среду было ох как непросто. Княгиня Дашкова, сподвижница императрицы Екатерины II и директор Императорской академии наук, неохотно рассказывала о своей матери, о Марфе. Все потому, что Марфа Ивановна Сурмина была купеческой дочкой, да настолько богатой, что ее взял в жены князь, а после расторжения первого неудачного брака с ней пошел под венец граф Роман Илларионович Воронцов. Сама императрица Елизавета Петровна обращалась к Сурминой за деньгами… Но признаваться в том, что она «с одного боку аристократка», Дашковой все же было слегка зазорно.
Когда дочь статс-секретаря Екатерины II и наследницы уральских миллионов Анна Мясникова вышла замуж за князя Белосельского, все ее поступки в обществе рассматривали практически под микроскопом. Любой промах Анны Григорьевны вызывал всеобщее веселье: ну конечно! Она же – из дельцов! Где ей знать хорошие манеры! Князь Петр Владимирович Долгоруков прошелся по современнице без всякой жалости:
«Княгиня Белосельская, родившаяся и проведшая свою жизнь среди пышной роскоши, всегда выглядела принарядившейся горничной и вызывала смех. Кузина князя… княгиня Голицына, обращалась с ней с едва скрываемым пренебрежением, но была неизменно любезна и приветлива с ее матерью».
С купцами дворянское сословие долго разговаривало «через губу».
Неудивительно, что в пьесе Михаила Матинского «Санкт-Петербургский гостиный двор» образ купца – карикатурный. Над ним легко и весело смеяться, и именно купец – вместилище всех пороков. «Что урвал, то и наше», – говорит персонаж Сквалыгин. Фамилия – говорящая, в лучших традициях века Екатерины II. К слову, сам Матинский был крепостным графа Ягужинского, воспитывался в его доме и даже был отправлен на учебу в Италию. Сделавшись свободным, он дослужился до надворного советника, и в его круге общения оставались преимущественно люди привилегированного сословия. Так что презрение Матинского к купечеству было буквальным образом воспитано с детства.
А в комической опере «Щепетильник» купец показан грубым человеком, который бесцеремонно говорит покупателям, что думает о каждом из них. Не вызывают симпатии и герои комедии «Сиделец», написанной Плавильщиковым в 1803 году. Там тоже купцы мелочны, лживы и до безумия жадны. Одним словом: торгаши!
Купеческих дочек не звали на придворные балы. Каждый сверчок прекрасно знал свой шесток. Но когда знатные фамилии подрастратили свои капиталы, когда их состояниям был нанесен урон после нашествия Наполеона, когда за карточной игрой проигрывали наследие предков, многие стали посматривать в сторону зажиточных домов купеческих семей. И сами дома, и выезд, и платья их часто выглядели лучше, чем имущество потомственных дворян. Вот поэтому и на браки с купцами стали смотреть куда снисходительнее.
В 1874 году тульский помещик Зыков выдал свою младшую дочь, Елизавету, за купца второй гильдии, Макарова. Старшая дочка стала женой советника Каблукова, но младшая явно выиграла от своего неравного союза. Достаток позволял ей содержать отличный просторный дом, расторопную прислугу, воспитывать детей в довольстве. О чем еще могла мечтать мать семейства? В 1885 году также за купца второй гильдии пошла в Тобольске дворянка Мария Воротынская. Еще одна знатная девушка, Ольга Забелина, сочеталась браком с купцом и стала матерью мальчика Миши. Любому школьнику известен этот человек – писатель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. В «Пошехонской стороне» он использовал историю своей семьи:
«Дед мой, Порфирий, спустился на степень дворянина средней руки. Это заставило его подумать о выгодном браке, и, будучи уже сорока лет, он женился на пятнадцатилетней купеческой дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии получить за нею богатое приданое».
Перемены сбивали с толку тех, кто был настроен консервативно. Была дворянская дочь, стала купчиха… Возможно ли пригласить ее на светский вечер, как прежде, где будет князь N и графиня L? Не отказать ли купчихе от дома в связи с ее новым положением? Или надо смириться? Нередко действительно новоиспеченным купеческим женам приходилось менять круг общения. Да и в торговой среде были уже свои правила и порядки, которым надлежало следовать. Хватало снобов, свысока смотревших на такой «статусный мезальянс», но частенько этот снобизм перерастал в зависть: купчихи имели возможность также легко путешествовать, наряжаться и учить детей, словно аристократки с ветвистым родословным древом.