Если это так, то это означает, что она либо уехала из озера Грин, оставив телефон здесь, либо она вообще никуда не уезжала.
Я встаю, засовываю телефон в карман и иду внутрь, направляясь прямо на кухню. Там я выкапываю бинокль из мусора, сдуваю с линз крошки от обеда и выхожу на крыльцо. Стоя у перил, я смотрю на стеклянный дом Ройсов, задаваясь вопросом, действительно ли Кэтрин там. Теряюсь в догадках. Хотя солнце вот-вот скроется за горами на той стороне озера, мерцающее отражение воды маскирует то, что происходит внутри дома.
Тем не менее, я просматриваю области, где, как я знаю, находятся комнаты, надеясь, что свет внутри улучшит мой обзор. Нет ничего. Все, что за тусклыми окнами, невидимо.
Затем я осматриваю окрестности дома, начиная со стороны, обращенной к дому Эли, затем перевожу взгляд через задний дворик, вниз к причалу, а затем к стороне, обращенной к дому Фицджеральдов. Там тоже не на что смотреть. Гладкого «Бентли» Тома нет на его обычном месте.
И снова я решилась взяться за наблюдение за домом Ройсов в бинокль, достаточно мощный, чтобы разглядеть кратеры на Луне.
Это экстремально.
И навязчиво с моей стороны.
И странно.
Я опускаю бинокль, краснея от стыда, что, может быть, я веду себя нелепо из-за всего этого. Марни говорила мне, что мое поведение аморально. Я бы чувствовала то же самое, если бы не одна вещь, которая до сих пор меня не отпускает и не дает покоя.
Крик.
Если бы я его не слышала, я бы так не волновалась.
Даже если это было всего лишь мое воображение, я не могу перестать думать об этом.
Я падаю в кресло-качалку, имитируя вызывающую боль состояние, в котором я проснулась. Закрыв глаза, я пытаюсь вспомнить точный звук, который услышала, надеясь, что это вызовет какое-то пробуждение памяти. Хотя я ощетинилась, когда она упомянула об этом, Марни была права, говоря, что прошлой ночью я слишком много выпила. Я делала это по уважительной причине, как и каждую ночь. Но в моем пьяном угаре, вполне возможно, я вообразила себе этот крик. В конце концов, если Эли этого не слышал, и Том этого не слышал, то, само собой разумеется, я тоже этого могла и не слышать. Это могло быть мое разыгравшееся воображение.
Но опять же, только потому, что все утверждают, что не слышали крик, это не означает, что его не было. Стоп, а все ли? Как напоминает мне Mixer, когда я в сотый раз проверяю свой телефон, на этом озере есть еще один человек, которого я пока не спрашивала. Прямо сейчас я вижу его маленький красный треугольник на своем экране, расположенный в нескольких сотнях ярдов от моего.
Да, я знаю, что пообещала Эли, что буду держаться от него подальше. Но иногда бывают случаи, как сейчас, например, когда обещание нужно нарушить.
Особенно, когда у Буна Конрада может быть ответ на мой самый насущный вопрос.
Я встаю, убираю телефон в карман и спрыгиваю с крыльца. Вместо того чтобы выйти к передней части дома, чтобы пройти от моей подъездной дорожки к его подъездной дорожке, я выбираю ту же тропу, которой Бун на днях пользовался, чтобы сократить путь, через лесок. Это красивый маршрут, особенно когда заходящее солнце отбрасывает свой золотой блеск на эту сторону озера. Оно такое яркое, что мне приходится щуриться, когда я иду. Приятное чувство, которое напоминает мне о том, когда я стояла на сцене, охваченная светом прожекторов, и сияла.
Я любила это ощущение.
Я скучаю по сцене.
Если бы Марни была здесь, она бы сказала мне, что это только вопрос времени, когда я вернусь к своей работе. Но я искренне сомневаюсь в этом.
Впереди, сквозь редеющие деревья виднеется громадный А-образный каркас дома Митчеллов. Как и у Ройсов, в нем есть большие окна с видом на озеро, которые теперь отражают пламенные оттенки заката. Это, в сочетании с формой дома, напоминает мне детский рисунок костра. Оранжевый треугольник на стопке дров.
Когда я продираюсь через линию деревьев к маленькому, усыпанному листвой двору Митчеллов, я замечаю Буна на заднем дворе. Одетый в джинсы и белую футболку, он стоит лицом к озеру, прикрывая рукой глаза от заходящего солнца. Сразу понимаю, что он тоже наблюдает за домом Ройсов.
Бун, кажется, знает, зачем я здесь, потому что, когда он видит, как я иду по лужайке, на его лице появляется странное выражение. Смесь замешательства, беспокойства и легкого облегчения.
– Ты тоже это слышала, не так ли? – говорит он прежде, чем я успеваю вымолвить хоть слово.
– Что слышала?
– Крик, – он поворачивает голову в сторону дома Ройсов. – Оттуда.
– А ты ничего не видел?
– Только то, что я уже сказал тебе.
Мы вдвоем на заднем крыльце моего семейного дома у озера, я смотрю, как Бун смотрит в бинокль на дом Ройсов. Он стоит у перил крыльца, так сильно опершись на них и наклонившись вперед, что я боюсь, что перила не выдержат его веса, и он упадет на землю внизу. А ведь он мужчина крупный, это я сразу поняла при нашей первой встрече. Но поскольку тогда я сидела на крыльце и смотрела на него сверху вниз, то не поняла, какого он роста. Теперь я знаю. Такой высокий, что мне кажется, когда я стою рядом с ним, что он на три головы выше меня.
– Ты сказал мне, что ты здесь с августа, – говорю я. – Ты когда-нибудь встречался с Томом и Кэтрин?
– Раз или два. Я их плохо знаю.
– Ты не заметил в них ничего странного?
– Нет, – говорит Бун. – С другой стороны, я за ними и не наблюдал.
Он отводит бинокль от глаз и улыбается мне, намекая, что шутит. Но я улавливаю еще и намек на то, что он догадался, что я за ними шпионила, и он относится к этому не очень одобрительно.
Мне немного стыдно, ведь я и за ним шпионила тоже, когда он был голый. Бун не выказывает подозрения, что прошлой ночью я наблюдала и за ним, как он купается нагишом. В свою очередь, я не даю никаких намеков на то, что действительно наблюдала. Это создает неловкое молчание, в котором я задаюсь вопросом, думает ли он о том же, о чем думаю я.
На другой стороне озера дом Ройсов по-прежнему темный, хотя спустилась хлопковая серость сумерек. Том до сих пор не вернулся, о чем свидетельствует пустое место под портиком, где должен стоять его «Бентли».
– Как думаешь, он еще вернется? – говорю я.
Бун возвращается к биноклю.
– Я думаю, что он вернется. Во дворе еще стоит мебель. Если бы он уезжал на зиму, то все это занес бы внутрь.
– Если только ему не нужно было уходить в спешке.
Бун передает мне бинокль и опускается в кресло-качалку, которое скрипит под его весом.
– Я не хочу пока думать о худшем.
Я чувствовала то же самое час назад, когда не была уверена, что крик был настоящим, и были логические причины, почему Кэтрин не была там, где Том говорит, что она была. Теперь, когда Бун подтвердил то, что слышала и я, и маркер местоположения Кэтрин указывает на дом у озера, в то время как маркер ее мужа давно исчез с радара этой точки, я готова дать волю своим подозрениям.
– Где ты был, когда услышал крик? – спрашиваю я Буна.
– На кухне, варил кофе.
– Ты всегда так рано встаешь?
– Нет, скорее у меня просто чуткий сон.
Бун пожимает плечами, и в этом грустном движении его широких плеч я чувствую усталое принятие, характерное для людей, которых что-то преследует. Кажется, это отстой, но что поделаешь?
– Дверь на палубу была открыта. Я впустил свежего воздуха. И еще мне нравится слушать пение птиц на озере.
– Потому что иначе слишком тихо?
– Вот именно, – говорит Бун, довольный тем, что я кое-что припоминаю из нашего первого разговора. – Я как раз собирался налить кофе, когда услышал это. Мне показалось, что он донесся с другого берега озера.
– Почему ты так решил?
– Потому что на этой стороне это звучало бы по-другому. Громче. Как только я это услышал, я понял, что это оттуда.
Бун указывает на противоположный берег, его палец оказывается между домом Эли и домом Ройсов.
– До меня дошло эхо какого-то действия на той стороне.
– Ты что-нибудь видел? – спрашиваю я.
Бун качает головой.
– Я вышел посмотреть, но ничего не увидел. Озеро было спокойным. Дальний берег казался пустым. Все было как всегда, обычное утро здесь.
– Только с криком, – добавляю я. – Ты согласен со мной, что это звучало как звук женщины, верно?
– Более того, я согласен, что это звучало как голос Кэтрин Ройс.
Я отхожу от перил и падаю в кресло-качалку рядом с Буном.
– Как ты думаешь, нам стоит позвонить в полицию?
– И что мы им скажем?
– Что наша соседка пропала, и мы беспокоимся о ней.
На столе между нами два стакана имбирного эля. Это не мой выбор, но мне было бы неловко пить бурбон в присутствии Буна. Имбирный эль остался стоять в холодильнике с тех пор, как я в последний раз останавливалась здесь. Бун, кажется, не возражает против этого, делает глоток и говорит:
– Мы пока не должны ничего предпринимать. Во-первых, мы не знаем точно, что Кэтрин пропала. Если мы пойдем в полицию, первое, что они сделают, это поговорят с Томом…
– Который может быть причастен к исчезновению Кэтрин?
– Возможно, да, – говорит Бун. – А возможно, и нет. Но когда полиция поговорит с ним, он, скорее всего, скажет им то же самое, что сказал тебе, и укажет на пост в Instagram, который ты мне показала, чтобы доказать это. Это заставит копов отступить. Временно. Особенно, если все больше людей, знающих Кэтрин, начнут заявлять, что давно ничего о ней не слышали. Но на это уйдет немало времени, и у Тома будет возможность сбежать.
Я смотрю на дальний берег озера и на пустое место, где раньше стояла машина Тома.
– Если он уже не сбежал.
Бун издает согласный стон.
– И это нам сейчас тоже не известно. Я думаю, мы должны подождать и посмотреть, вернется ли он.
– А если нет?
– Я знаю кое-кого, кому мы можем позвонить. Она детектив из полиции штата, которая в любом случае будет расследовать это. Если вообще есть что расследовать. Мы расскажем ей, в чем дело, и узнаем ее мнение. Сейчас лучше быть максимально осторожным. Поверь мне, Кейси, будет не очень хорошо, если сейчас мы выдвинем обвинения, привлечем полицию и спасателей, а потом выяснится, что все это время были неправы. Полицейские подобные вещи на самотек не спускают.