Заманчивый вариант.
Потому что я хочу, чтобы все закончилось.
Мое беспокойство о Кэтрин, мое подозрение и к Тому, и к Буну, мое одиночество, вина и горе. Я хочу, чтобы все это ушло, чтобы никогда не возвращалось. И если для этого нужно напиться до забвения, пусть будет так.
Схватив бутылку за горлышко, я поднесла ее к губам, готовая опустошить чертову емкость.
Однако прежде чем я успеваю это сделать, я замечаю свет на кухне в доме Ройсов. Меня, как мотылька, тянет к нему. Я ничего не могу с собой поделать. Я ставлю бутылку и беру бинокль, говоря себе, что ничего страшного, если я в последний раз посмотрю на дом. По словам Вилмы, я уже все испортила. Понаблюдаю немного за Томом – хуже уже не будет.
Он снова у плиты, разогревая очередную банку супа. Когда он равнодушно смотрит в окно, я не боюсь, что он снова застигнет меня. На веранде, как и во всем доме, темно как смоль. Как и озеро, и окружающий берег.
Если не считать кухни в доме Ройсов, то единственным источником света вокруг является большое прямоугольное свечение на рябистой поверхности озера справа от меня. Дом Митчеллов. Хотя я не могу хорошо рассмотреть дом с того места, где сижу, яркое пятно на воде говорит мне все, что мне нужно знать.
Бун дома.
У меня есть возможный убийца жены с одной стороны от меня и еще один возможный убийца жены прямо за озером.
Не утешительная мысль.
Я навожу бинокль на дом Эли. Совершенно темно. Конечно, единственный человек на этом озере, которому я могу доверять, и он же единственный, кто не дома. Я звоню ему на мобильный, надеясь, что он ответит, скажет, что возвращается из магазина и заедет, прежде чем отправиться к себе домой. Вместо этого вызов мгновенно переходит на его голосовую почту.
Я оставляю сообщение, стараясь, чтобы это звучало одновременно трезво и небрежно. Я терплю неудачу, у меня не выходит ни так, и ни так.
– Эли, привет. Это Кейси. Я, эм, надеюсь, ты скоро вернешься домой. Ну, типа, прямо сейчас. Вокруг озера происходят вещи, о которых ты не знаешь. Опасные вещи. И, ну, я боюсь. И мне действительно нужна прямо сейчас поддержка друга. Так что, если ты рядом, пожалуйста, заходи.
Я плачу, когда заканчиваю разговор. Слезы потекли из глаз неожиданно, и как бы мне ни хотелось списать их на стресс и бурбон, я знаю, что все гораздо глубже. Я плачу, потому что четырнадцать месяцев после смерти Лена были чертовски тяжелыми. Да, у меня были Марни, моя мать и множество других, готовых меня утешить. Никто из них – даже прекрасная Лолли Флетчер – не мог по-настоящему понять, что я чувствовала.
Так что я пила.
Так было проще.
Алкоголь не судья.
И он никогда, никогда не разочаровывает.
Но если вы пьете слишком много и слишком долго, все те благонамеренные люди в вашей жизни, которые пытаются вас понять, но не могут, в конце концов, сдаются и уходят из вашей жизни.
Это осознание пришло ко мне, когда я записывала сообщение. История моей жизни. Сейчас у меня ничего и никого нет. Эли нет, Буну нельзя доверять, и Марни не хочет иметь с этим ничего общего. Я совсем одна, и мне от этого невыносимо грустно.
Я вытираю глаза, вздыхаю, снова беру бинокль, потому что мне буквально больше нечего делать. Я концентрируюсь на кухне Ройсов, где Том закончил разогревать свой суп. Вместо миски он наливает его в большой термос и завинчивает крышку.
Любопытно.
Термос в руке, он открывает ящик и достает фонарик.
Любопытнее.
Вскоре он оказывается снаружи, луч фонарика прорезает тьму. Увидев это, я вспомнила ту ночь, когда я заметила, как Том шел с фонариком куда-то. Тогда я не могла сказать, куда он направлялся или откуда пришел, теперь точно знаю.
Дом Фицджеральдов.
В одно мгновение я перехожу от возбуждения к настороженности, внезапно осознавая все. Облака мчатся перед луной. Гагара издает одинокий зов в невидимом уголке озера. Фонарик скользил по деревьям, подпрыгивая и подмигивая, как гигантский светлячок. Еще одно воспоминание возвращается теперь ко мне.
Я у двери, Том с другой стороны, выкрикивающий то, чего я не могла понять, так как была слишком пьяна и напугана.
«Ты понятия не имеешь, что происходит, – сказал он. – Просто оставь нас в покое».
Нас.
В смысле не только его.
Это означает, что есть кто-то еще.
Моя грудь расширяется. Пузырь надежды давит на мою грудную клетку.
Быть может, Кэтрин еще жива.
Я ждала, когда Том вернется домой. Через пятнадцать минут он выходит из дома Фицджеральдов, включает снова свой фонарик и движется в обратном направлении. Весь его путь я прослеживаю через бинокль. Дойдя до своего дома, Том выключает фонарик и входит внутрь.
Я откладываю бинокль и начинаю действовать.
Вниз по ступенькам крыльца.
Через двор.
На пристань.
Начался дождь – жирные капли падают мне на лицо, на волосы, на доски причала, пока я иду к лодке, пришвартованной к его концу.
Ветер тоже усилился, и озеро стало неспокойным. Лодка качается на волнах, поэтому мне трудно забраться в нее, поэтому я вынуждена сделать неуклюжий прыжок с причала. Оказавшись в лодке, я сразу же сожалею о выпитом, пока плыву по нарастающим волнам. Меня укачивает.
Я закрываю глаза, поднимаю лицо к ветру и позволяю дождю проливаться на меня. Это точно не панацея. Мой желудок продолжает бурлить, а голова кружиться. Но дождь достаточно холодный, чтобы протрезвить меня, и достаточно болезненный, чтобы заставить меня сосредоточиться на том, что мне нужно делать дальше.
Перебраться через озеро.
Я отвязываю лодку от причала, не решаясь включить мотор. Я знаю, как звук распространяется по этому озеру даже в шторм, и не хочу рисковать быть пойманной. Вместо этого я гребу веслами медленно и размеренно. Это утомительно – гораздо более утомительно, чем я ожидала, – и мне нужно остановиться в центре озера, чтобы отдышаться.
Пока лодка продолжает подниматься и опускаться на волнах, я поворачиваюсь и смотрю на каждый дом на берегу озера Грин. В доме моей семьи и доме Фитцджеральдов так темно, что они почти сливаются с ночью. То же самое касается дома Эли, что значит, он до сих пор не вернулся.
Напротив, весь первый этаж дома Митчеллов светится, и я представляю, как Бун ходит из комнаты в комнату, сердясь на меня. Затем есть дом Ройсов, где темно на первом этаже и только на втором окно главной спальни освещено. Может быть, Том, покончив со всеми делами в соседнем доме, ложится спать, хотя сейчас только восемь часов.
На западе накатывающаяся стена черных как смоль облаков заслоняет звезды, луну и большую часть самого неба. Похоже на волну. Это то, что вот-вот рухнет на долину и утопит все на своем пути.
Пришла буря.
Я возобновляю греблю, теперь больше беспокоясь о том, что буря застигнет меня на озере, чем о том, что ждет меня на другом берегу. Дождь уже усилился, ветер дует сильнее, а вода бурлит быстрее. Чтобы пройти расстояние, равное одному взмаху весла в нормальных условиях, в нынешних требует три. Когда я, наконец, добираюсь до другого берега озера, мои плечи напрягаются и болят, а руки кажутся желеобразными. У меня едва хватает сил пришвартовать лодку, пока она качается на ветру, ее борт постоянно ударяется о причал Фитцджеральдов.
Чтобы выбраться из лодки, требуется еще один опасный прыжок, на этот раз на причал. На причал я взобралась измученная, нервная и промокшая до костей. Над головой по небу начинает грохотать гром. Вспышки молнии освещают землю впереди, когда я несусь через двор к французским окнам на заднем дворе дома Фицджеральдов.
Закрыто.
Конечно же.
То же самое и с входной дверью, и с боковой, ведущей на кухню. Стоя под ливнем и дергая ручку, я понимаю, что Фицджеральды, вероятно, дали ему связку ключей на случай присмотреть за домом, поэтому Том входит в дом беспрепятственно. Это обычное дело среди домовладельцев здесь, на озере. У Фицджеральдов есть ключи от дома моей семьи, как и у Эли. И где-то в моем домике, наверное, лежит ключ, который откроет мне доступ к этой самой двери.
Подергав все двери, я начинаю проверять окна, и мне везет с третьей попытки. Окно гостиной. Более того, оно находится на той стороне дома, которая не обращена к дому Ройсов, что дает мне достаточно времени быть незамеченной, поднять окно, выдвинуть решетку и пролезть внутрь.
Пробравшись в дом, я закрываю окно, чтобы дождь не попадал. Тишина в доме резко контрастирует с бушующей снаружи бурей, отчего, кажется, особенно тихо.
И эта тишина нервирует.
Я понятия не имею, что – или кто – ждет меня здесь. Мое сердце стучит так же сильно, как гром, эхом разносящийся по небу снаружи. Тишина здесь такая тяжелая, что мне хочется повернуться и вылезти обратно в окно. Но Том пришел сюда не просто так. Стремление узнать, что это за причина, заставляет меня двигаться, хотя я почти ничего не вижу. Я делаю два шага, прежде чем врезаться в буфет, заставленный фотографиями в рамках и лампой Тиффани.
К черту миссис Фитцджеральд и ее антиквариат.
Дом набит им до отказа. Изысканные сундуки, двухместные диванчики, задрапированные гобеленами, торшеры в стиле рококо, из абажуров которых свисают кристаллы. Все это – препятствия для меня, которые я должна обойти, пока двигаюсь во мраке.
– Привет? – говорю я голосом, больше похожим на шепот, чем на слова. – Кэтрин? Ты здесь?
Я останавливаюсь между кухней и столовой, прислушиваясь к любому звуку. Сначала я ничего не слышу, кроме неуклонно усиливающегося дождя по крыше и новых раскатов грома. Но вскоре до моих ушей доносится далекий и приглушенный шум.
Скрип.
Я слышу его второй раз, поднимающийся снизу, тонкий, как дым.
Подвал.
Я подхожу к двери в коротком коридоре рядом с кухней, запертой старомодным цепным замком, который сейчас вставлен в импровизированный паз. Поскольку рядом находится большая клетка, я думаю, что дверь ведет в кладовую или чулан для мётел. Цепь говорит об обратном, особенно когда я присматриваюсь. Она ввинчена в два коротких куска дерева, которые были прибиты к двери и к стене, как будто это просто временное решение. Недавнее. Древесина источает запах свежесрубленного дерева, что наводит меня на мысли о недавно купленной Томом Ройсом ножовке.