т никакого плана. Не было времени что-то придумать. Лучшее, на что я могу надеяться, это то, что Лен так же, как и я, полон решимости выбраться из этого подвала.
И что он не попытается причинить мне вред в процессе.
У подножия лестницы Том останавливается, бросает взгляд на кровать, глаза его округляются.
– Что за…
Лен бросается на него, прежде чем тот успевает произнести оставшуюся часть предложения, придавив Тома плечом.
Застигнутый врасплох, Том падает на пол.
Лен остается в вертикальном положении и спешит к лестнице, веревки вокруг его лодыжек волочатся за ним. Том протягивает руку, хватается за одну веревку, дергает. Прежде чем он успевает потянуть достаточно сильно, чтобы повалить Лена на пол, я ударяю его по руке сломанной ножкой стола. Том воет от боли и отпускает веревку, позволяя Лену ускользнуть.
Стоя между ними, все еще размахивая куском дерева, который я только что использовала в качестве оружия, чтобы дух человека, чью смерть я организовала, мог сбежать в теле женщины, которую, как я думала, убил Том. От одной только этой мысли, в голове моей звенит.
Что я, черт возьми, делаю?
Ответ прост: я не знаю. Я не была готова ни к чему из этого. Как я могла все предвидеть? Теперь, когда это происходит – действительно, черт возьми, происходит – я просто полагаюсь на внутренний инстинкт, подпитываемый как желанием найти женщин, убитых Леном, так и страхом, что Том узнает, что именно я виновата в том, в чем его подозревает полиция. Необходимо срочно разделить этих двоих.
Поэтому я подбегаю к Лену сзади, толкаю его и пытаюсь подтолкнуть вверх по лестнице, прежде чем Том нас догонит. Что он почти и делает. Мы уже на полпути вверх по лестнице, когда он мчится за нами, заставляя меня размахивать сломанной ножкой стола. Дерево ударяется об одну стену лестничной клетки, прежде чем срикошетить о другую.
Том отшатывается, спотыкается, падает на четвереньки. Все время кричит на меня.
– Кейси, остановись! Пожалуйста, не делай этого!
Я продолжаю двигаться, догоняя Лена наверху лестницы и пихая его в дверной проем. Когда мы оба вышли из лестничной клетки, я оборачиваюсь и вижу, как Том карабкается вверх по ступенькам и кричит:
– Нет! Подожди!
Я захлопываю дверь, тянусь к цепочке, вставляю ее на место как раз в тот момент, когда Том стучит по ней. Дверь приоткрывается, прежде чем ее останавливает цепь. Лицо Тома заполняет двухдюймовый зазор между дверью и косяком.
– Послушай меня, Кейси! – шипит он. – Не верь ей!
Я нажимаю на дверь, пытаясь снова ее закрыть, когда Лен рядом со мной начинает толкать ближайший комод, который едва двигается. Он тужится и толкает его, забывая, что сейчас находится в теле слабой женщины. У нее нет той физической силы, которая была у него когда-то. Я вынуждена присоединиться. Вместе мы, напрягаясь и тяжело дыша, успеваем подтолкнуть комод до двери и закрыть им дверь, прежде чем Том предпринял очередную попытку выломать ее.
Дверь дребезжит.
Цепь шатается.
Но Том теперь в ловушке. Старый комод блокирует запертую дверь. Том за ней бьется, пинается и умоляет меня выпустить его.
Я намереваюсь это сделать.
Но позже.
Прямо сейчас мне нужно доставить Лена в мой домик у озера, где я смогу спокойно допросить его.
Мы выходим через кухонную дверь, удары и крики Тома затмевает буря снаружи. Ветер ревет, сгибая окружающие деревья так сильно, что я удивляюсь, как они еще не сломались. Дождь падает крупными каплями, над головой гремит гром. Вспышка молнии, и я вижу, как Лен начинает бежать.
Прежде чем он успевает уйти, я хватаю веревки, все еще обвивающие его лодыжки, и дергаю их, как поводья. Лен падает на землю. Не зная, что еще делать, я прыгаю на него сверху, удерживая на месте, пока дождь хлещет нас обоих.
Лен ворчит подо мной:
– Я думал, ты освобождаешь меня.
– Даже близко не думай об этом, – я сползаю с него. – Вставай!
Он встает, что непросто, когда его руки все еще связаны за спиной, а я сжимаю веревки вокруг его лодыжек, словно он непослушный пес на поводке. Когда он, наконец, встает на ноги, я подталкиваю его вперед.
– Направляйся к причалу. Медленно. Лодка там.
– А, лодка, – говорит Лен, шаркая ногами в направлении воды. – Это навевает воспоминания.
Двигаясь сквозь шторм, мне интересно, как много он помнит о той ночи, когда умер. Судя по его сарказму, я предполагаю, что он помнит многое. Мне любопытно, знает ли он что-нибудь о четырнадцати месяцах между тем временем и настоящим. Трудно представить, чтобы он осознавал ход времени, когда его дух плавал в воде. С другой стороны, я также никогда не могла бы представить, что он когда-нибудь будет шаркать по причалу в теле бывшей супермодели.
Я снова думаю: «Этого нет. Это кошмар. Это не может быть правдой».
К сожалению, все кажется слишком реальным, включая ветер, дождь, волны, поднимающиеся из взбитого ветром озера и разбивающиеся о причал. Если бы это был сон, я бы не промокла насквозь. И не была бы так чертовски испугана. И не нервничала бы, что вода в озере, плещущаяся вокруг моих лодыжек, может заставить меня соскользнуть с причала.
Впереди меня Лен поскальзывается, и я боюсь, что он вот-вот упадет в воду. Со связанными за спиной руками он наверняка утонет. Меня волнует не то, что он утонет, а то, что не успеет рассказать, куда скинул тела своих жертв.
Лену удается сохранить равновесие и прыгнуть в лодку как раз в тот момент, когда она поднимается на волне у причала. Я пробираюсь за ним и быстро начинаю привязывать веревки вокруг его лодыжек к ножкам сиденья, которое привинчено к полу.
– Все это лишнее, – говорит он, когда я заканчиваю привязывать его ноги.
– Не соглашусь с тобой.
Привязав Лена, я забираюсь на корму лодки и запускаю мотор. В такой бурной воде грести невозможно. Идти тяжело даже на моторе, работающим на полную мощность. Поездка, которая обычно длится две минуты, растягивается на пятнадцать. Когда мы добираемся до другого берега озера, мне требуется три попытки и два резких удара о причал, прежде чем мне удается привязать лодку.
Я повторяю свои действия, которые только что проделывала на пристани Фитцджеральдов. Развязываю Лену ноги, выталкиваю его из лодки, пока она качается на волнах, и тащусь вместе с ним вверх по причалу, когда вокруг нас бушует потоп.
К тому времени, когда мы доходим до дома, Лен становится угрюмым и молчаливым. Он не говорит ни слова. Я провожу его наверх, к крыльцу, а затем внутрь самого дома. Единственный звук, который я слышу, – это недовольный вздох, когда я подталкиваю его подняться по лестнице на третий этаж.
Наверху лестницы я выбираю первую попавшуюся спальню.
Моя старая комната.
Она ближе всех к лестнице, поэтому легче всего загнать Лена сюда. В этой комнате стоят две медные кровати, похожие на ту, что в подвале дома Фицджеральдов.
Я толкаю со всей силы Лена на кровать и быстро начинаю привязывать его к ней. Все как в доме Фитцджеральдов, только в обратную сторону. Сначала левая лодыжка, чтобы удержать его на месте, затем левое запястье.
Поскольку кровать задвинута в угол комнаты, я вынуждена всем телом прижаться к нему, чтобы схватить его правое запястье. Интимная позиция, знакомая и чуждая. Воспоминания о долгих, ленивых ночах рядом с Леном сталкиваются с реальностью его нового тела и мягкой кожи Кэтрин, ее длинных волос и мясистых грудей.
Я в спешке связываю его запястье, мои пальцы возятся с веревкой, потому что я боюсь, что он воспользуется этим моментом, чтобы оттолкнуть меня. Вместо этого он смотрит на меня влюбленными глазами, как Ромео. Его губы раздвигаются в глубоком вздохе желания, его горячее дыхание обжигает мое лицо.
Пахнет ужасно, на ощупь еще хуже.
Как вторжение.
Поморщившись, я заканчиваю беспорядочный узел, соскальзываю с него и двигаюсь к изножью кровати. Как только его правая нога привязана к каркасу кровати, я плюхаюсь на противоположную кровать и говорю:
– Ты ответишь мне на несколько вопросов.
Лен молчит, отказываясь смотреть в мою сторону. Вместо этого он смотрит в потолок, глядя на него с преувеличенной скукой.
– Расскажите мне о Кэтрин, – говорю я.
Тишина.
– В конце концов, тебе придется говорить.
Лен продолжает молчать.
– Отлично, – я встаю, потягиваюсь, иду к двери. – Поскольку мы никуда не продвинемся, пока ты не начнешь говорить, пожалуй, я приготовлю кофе.
Я останавливаюсь в дверях, давая Лену возможность ответить. После еще тридцати секунд тишины я спускаюсь на кухню и включаю кофеварку. Прислонившись к кухонной стойке, слушая, как мистер Кофе шипит и капает, я, наконец, осознаю всю тяжесть сегодняшних событий.
Лен вернулся.
Кэтрин нет.
Том заперт в подвале дома Фицджеральдов.
А я? Я скоро заболею.
Тошнота приходит внезапным приступом. Одна секунда, я стою. Затем я сгибаюсь пополам на полу, а кухня крутится, крутится и крутится. Я пытаюсь встать, но мои ноги теперь слишком слабы, чтобы удерживать меня. Я вынуждена ползти в уборную, где меня рвет в унитаз.
Закончив, я сижу, прислонившись к стене, плачу, учащенно дышу и кричу в полотенце, сорванное со штанги рядом со мной. Я перешла от желания верить, что ничего из этого не происходит на самом деле, к желанию узнать, как сделать так, чтобы это прекратилось.
Я не могу и не хочу больше продолжать все это. Я должна заставить Лена сказать мне правду. Будет только хуже, если Лен не заговорит. Я уже вытерпела столько стресса, страха и отчаянья, что мне уже все равно.
Я еще не дошла до момента срыва, но близка к этому, я чувствую. Но у меня есть еще дело, которое я должна завершить. Поэтому я встаю, несколько удивленная тем, что могу, и омываю лицо холодной водой. Когда я вытираюсь полотенцем, в которое кричала, я чувствую, что мне стало легче.
Я должна действовать. Все плохо, но хуже уже не будет.
Нужно все заканчивать.
Пока я восстанавливалась в уборной, я не слышала, как машина въехала на подъездную дорожку.