– А если я откажусь?
Ставлю стакан на тумбочку, рядом с лампой, которая продолжает мерцать. Это похоже на стробоскопический свет, погружающий комнату в микровспышки тьмы и света, когда моя рука снова движется к ножу.
– Тогда я все равно тебя убью.
– Я не думаю, что ты хочешь, чтобы на твоих руках было так много крови, Си, – говорит Лен, произнося это прозвище с преувеличенным шипением. – Я знаю по опыту, что ты, не колеблясь, убьешь меня. Но тогда на твоих руках будет кровь другой жертвы.
– Какой еще жертвы?
– Кэтрин, конечно.
Ему не нужно больше ничего говорить. Теперь я точно понимаю, что он имеет в виду.
Если я убью его, я также убью Кэтрин Ройс.
В это трудно поверить, это трудно принять, но это факт.
Лен хочет добавить что-то еще, но умолкает, потому что его голос блокирует сильный порыв ветра снаружи.
Порыв бури отходит.
Взлетает.
А потом врезается в крышу дома с еще большей силой. Все трясется, включая меня. Я держусь за тумбочку, чтобы не упасть. В коридоре что-то падает на пол и разбивается.
Лампа на тумбочке перестает мерцать и гаснет. И вот я уже не вижу своего дребезжащего стакан с бурбоном. Не вижу и Лена, затянутого веревками, с самодовольной ухмылкой на лице.
Затем лампа, комната и весь дом полностью погружаются во тьму.
Все погрузилось во тьму так внезапно и быстро, что у меня перехватывает дыхание. Звук скользит по комнате, усиливаясь из-за всепоглощающей темноты. Теперь все вокруг темнее, чем гроб с закрытой крышкой.
Я остаюсь на кровати, надеясь, что это всего лишь всплеск бури, которая стихнет через несколько секунд. Когда проходит минута, а свет не загорается, я смиряюсь с предстоящей задачей – найти фонарик и свечи, чтобы осветить комнату.
Я не доверяю Лену даже при свете, я еще меньше доверяю ему в темноте.
Я встаю и выхожу из комнаты на ощупь, перемещаясь между кроватями.
В коридоре под кроссовками что-то хрустит.
Разбитое стекло на паркетном полу.
Я пытаюсь перешагнуть через него, случайно задев источник этого разбитого стекла – рамку для картины, которая упала со стены, когда дом затрясся.
Я продолжаю двигаться к лестнице, осторожно передвигая ноги. К настоящему времени мои глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы я могла добраться до гостиной, где хранится запас фонариков и свечей на случай аварии. Я нахожу светодиодный фонарь и несколько толстых свечей, которые могут гореть часами.
И нахожу зажигалку.
Ту, которая, вероятно, лежала здесь целую вечность.
По крайней мере, с прошлого лета.
А поскольку Лен был ответственным за сбор и отслеживание припасов, он знал о ее существовании.
Этот сукин сын.
Я включаю фонарь и перехожу из комнаты в комнату, попутно зажигая свечи. Некоторые из аварийного запаса. Другие – декоративные, в стеклянных банках, которые стояли тут годами, ненужные до сего момента. Запахи свечей смешиваются, пока я хожу по дому. Ель и корица, лаванда и апельсин. Такие приятные ароматы теперь витают в воздухе во время очень неприятной ситуации.
Наверху я зажигаю свечу в главной спальне, прежде чем вернуться в комнату, где Лен остается связанным.
Я ложу фонарь на кровать и ставлю свечу на тумбочку. Я щелкаю зажигалкой и подношу ее к фитилю свечи, который слегка шипит, прежде чем вспыхивает пламя.
– Ты хотел, чтобы я нашла эти водительские удостоверения, не так ли? – спрашиваю я. – Вот почему ты отправил меня к своему ящику для снастей, а не к лихтеру со штормовыми припасами. Ты хотел, чтобы я знала, что ты сделал.
Лен ерзает на кровати, его большая тень мерцает на стене рядом с ним. Свет свечи рисует на его лице меняющиеся узоры света и тени. Мне кажется, что в каждом мгновении темноты я вижу Лена в его истинной оболочке, как будто Кэтрин мутирует в него. Жестокая игра света.
– Это было больше похоже на игру, – говорит он. – Я знал, что есть шанс, что ты можешь их найти, так же как я знал, что ты можешь полностью их не заметить. Было волнительно пытаться выяснить, заметишь ты или нет. В конце концов, я выяснил.
– Пока не стало слишком поздно для тебя. Я отреагировала быстрее, чем ты мог предполагать, – я подношу стакан бурбона к губам и делаю триумфальный глоток. – Но для Кэтрин еще не поздно, не так ли? Она все еще присутствует.
– Она? – удивляется Лен. – Где-то глубоко в глубине. Я думал, ты это поняла.
Он ошибается. Я до сих пор ничего не понимаю. Не только извращение природы, позволившее случиться этой ситуации, но и то, как это возможно.
– Она в курсе, что происходит?
– Ты должна спросить ее, – говорит Лен.
– Это возможно?
– Уже нет. Это было возможно, когда она еще контролировала ситуацию.
Я быстро вспоминаю наши разговоры с Кэтрин. В лодке, после того как я вытащила ее из озера. Когда она пила вино своего мужа за пять тысяч бутылка. Когда пила кофе на следующее утро, оплакивая состояние своего брака. Это все еще была Кэтрин. Или частично. Я предполагаю, что иногда Лен прорывался сквозь нее, например, когда он видел свой бинокль, стоящий на крыльце, или писал мне, хотя Кэтрин не знала моего номера телефона.
– Когда ты полностью поглотил ее? – спросила я.
– Это происходило постепенно, – сказал Лен. – Мне потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться в новом теле, понять, что к чему, как это работает, научиться контролировать. И, скажу тебе, она сопротивлялась. Кэтрин отказывалась сдаваться без боя.
«Молодец женщина», – думаю я, прежде чем меня поглотит другая мысль.
– Есть ли способ вернуть ее?
Лен не отвечает.
– Есть, – говорю вместо него я. – Иначе ты бы сказал мне «нет».
– Возможно, да, есть способ, – говорит Лен. – Не то чтобы я собирался поделиться этим знанием с тобой.
– Ты не можешь оставаться в таком состоянии. Ты в ловушке. Не только здесь, в этой комнате, но и в теле другого человека.
– А какое у нее прекрасное тело. Я подозреваю, что это облегчит мне жизнь. Я думаю, я справлюсь с таким телом.
Лен смотрит на грудь Кэтрин с преувеличенной ухмылкой. Видя, как он это делает, я выплескиваю гнев, который, вероятно, сдерживала всю свою жизнь. Не только из-за него, хотя он и оставил мне немало поводов для гнева, но и на всех мужчин, которые думают, что женщинам легче жить, особенно красивым.
– Облегчит тебе жизнь? – негодую я. – Вы, мужчины, не представляете, как тяжело быть женщиной. Или как безумно всегда чувствовать себя в опасности, потому что именно так устроено наше испорченное общество. Женщина всегда в положении жертвы. Поверь мне, ты не в состоянии справиться с этим. Подожди, вот увидишь, когда тебе придется идти по улице в одиночестве ночью или стоять на платформе метро и думать, не попытаются ли мужики вокруг домогаться тебя. Или даже напасть. Или убить тебя так же, как ты убил тех трех девушек, которые сейчас где-то на дне озера.
Нож в моей руке, хотя я не помню, как взяла его с тумбочки. Теперь, когда он в моей руке, я бросаюсь на него и, кипя от сдерживаемой ярости, подношу лезвие к шее Лена. Он сглатывает, и рябь его кожи царапается о сталь ножа.
– Может быть, мне стоит сделать это прямо сейчас, – говорю я. – Просто чтобы ты знал, каково это. Чтобы испытал на своей шкуре.
– Помни, что я тебе говорил, – сказал он. – Если ты убьешь меня, тогда ты убьешь и Кэтрин. Ударь меня, и ты проткнешь и ее тоже. Моя кровь теперь ее кровь.
Я не убираю нож сразу. Гнев, клокочущий во мне, как горячая смола, заставляет меня держать его у горла еще минуту. Лезвие ножа на грани разрыва кожи. В течение этих шестидесяти секунд я чувствую себя живой и наполненной, потому что я, наконец, контролирую ситуацию.
Я думаю, именно так ощущает себя мужчина, склонившись над женщиной.
Но потом я замечаю, что Лен смотрит на меня, и в серо-зеленых глазах, которые когда-то принадлежали Кэтрин Ройс, а теперь принадлежат ему, я вижу его одобрение.
– Я всегда знал, что мы хорошо подходим друг другу, – говорит он, пока лезвие ножа продолжает царапать его плоть.
В ужасе я отшатываюсь, падаю на другую кровать, выпуская нож из рук.
Я стала такой же, как он.
Пусть всего на минуту.
Но этого достаточно, чтобы почувствовать внутри себя что-то, что, я уверена, не было частью меня.
Это был Лен.
Это его сущность обвивается вокруг моих органов, скользит между ребрами, натягивает мышцы и растет в моем мозгу, как опухоль.
Я выдыхаю один потрясенный вздох.
– Что ты только что сделал?
Лен продолжает улыбаться.
– Том предупредил тебя, что я могу быть хитрым.
Да, но мне никогда не приходило в голову, что Том имел в виду это.
– Как ты это делаешь?
Мне кажется, я догадываюсь как. Это случилось раньше, когда он вздохнул мне в лицо, пока я связывала его правое запястье. Это зловонное дыхание было похоже на вторжение, потому что так оно и было.
Лен вдохнул в меня часть себя.
– Крутой трюк, верно? – улыбается он.
Я отодвигаюсь дальше на кровати, пятясь от него, пока не прижимаюсь к стене, больше чем когда-либо беспокоясь о том, что я слишком близко к нему. Он заразен.
– Как это было возможно? Как это возможно?
Лен смотрит вверх, на то место, где стена встречается с потолком, и на часть своей длинной тени, которая пересекает эту перегородку.
– Когда я был жив, я никогда особо не думал о загробной жизни. Я предполагал, что когда мы умираем, это конец. Но теперь я знаю больше. Теперь я знаю, о существовании души. Когда люди умирают на суше, я подозреваю, что душа исходит от тела с последним вздохом и, в конце концов, рассеивается в атмосфере. Но когда я утонул, моя душа…
– Застряла в озере, – заканчиваю я за него.
– Точно. Я не знаю, может ли это произойти во всех водоемах или есть что-то особенное в озере Грин. Все, что я знаю, это то, что моя душа оставалась там в ловушке.
– А как насчет Меган, Тони и Сью Эллен? – говорю я. – Их души тоже заперты в озере?