– А что ты хочешь от меня услышать? – спросил он свою собеседницу.
– Во-первых, хочу извиниться за прошлый раз. У меня был очень тяжелый день. Вот характер и не выдержал.
– Ты сказала правду. Зачем извиняться?
– Это неправда. Я… – Она подыскивала слова. – Знаешь, когда у меня в последний раз был откровенный разговор? Когда я говорила так, как с тобой, максимально приблизившись к себе настоящей?
– Должно быть, очень давно.
– Да. – она обхватила себя за плечи.
– Можно тебя спросить?
– О чем?
Он потер затекшую шею, затем плечо.
– Какие качества присущи настоящему лидеру?
Смешной вопрос, словно он – второклассник, которому задали сочинение на эту тему. Но после недавних событий…
Но Ясный День отнеслась к его вопросу серьезно:
– Умение слушать. Умение обдумывать каждое действие. Умение делать то, что считаешь правильным, даже если путь тяжел и долог. Умение выражать чаяния тех, кто не может этого сам.
Его отец не мог похвастаться ни одним из названных качеств. Пожалуй, только умением просчитывать вперед. Король Осени разыгрывал свои партии десятки, если не сотни лет.
– А почему ты спросил? – поинтересовалась Ясный День.
– Да вот, все эти недавние события с мятежниками заставили меня задуматься о том, кто сменит астериев. Вернее, кого бы мы хотели видеть на месте «вечных» правителей.
Взгляд Ясного Дня жег ему кожу.
– А по-твоему, какие качества присущи настоящему лидеру? – спросила она.
Рунн не знал. Вряд ли он сам обладал качествами, перечисленными ею. Куда бы он повел свой народ, став королем?
– Я ищу ответы на этот вопрос.
Если однажды он все-таки станет королем, каким правителем он будет для фэйцев Вальбары? Он попытается быть справедливым, но…
Они замолчали. Тишина устраивала обоих, и никто не пытался ее нарушать.
Потом Ясный День резко выдохнула. У нее изо рта вырвалось синее пламя.
– Я не привыкла к подобному.
– К чему именно? – спросил он, усаживаясь на свой диван.
– К дружбе.
– Ты считаешь меня другом?
– В мире, полном врагов, ты – мой единственный друг.
– В таком случае я должен дать тебе несколько уроков дружбы, а то ты успела наделать ляпов.
– Согласна, – невесело рассмеялась она. – Я это заслужила.
Рунн тоже улыбнулся, хотя она и не видела его улыбки.
– Урок первый: когда у тебя дрянной день, не выплескивай все скопившееся в тебе дерьмо на друзей.
– Ты прав.
– Урок второй: настоящие друзья не станут возражать против выплескивания дерьма, пока ты признаёшься в своих ошибках и извиняешься. Самая приемлемая форма извинения – угостить друзей пивом.
Она снова засмеялась, уже веселее:
– Тогда я обязательно угощу тебя пивом.
– В самом деле? Когда приедешь ко мне в гости?
– Да, в самом деле. Когда приеду к тебе в гости.
Рунн встал и снова подошел к ее дивану.
– И когда же это случится, Ясный Денек? – спросил он, пристально глядя на нее.
Она запрокинула голову, словно тоже всматривалась в него:
– В День осеннего равноденствия.
Рунн замер:
– Ты… Что?
Пылающая рука Ясного Дня переместилась за ухо, словно поправляя выбившуюся прядку. Она встала и зашла за диван.
– Я должна быть на балу, посвященном бракосочетанию губернаторов. Мы могли бы… встретиться там.
– Я тоже должен быть на том балу, – ответил Рунн, удивляясь внезапной хрипоте своего голоса.
Если ее пригласили на бал, она должна занимать высокое положение в правящей иерархии. Так они с Кормаком и предполагали.
– Празднество равноденствия – это бал-маскарад. – Рунн приблизился к ней. – Мы можем там встретиться.
– На виду у толпы? – Она попятилась.
– Почему бы нет? Мы оба будем в масках. Нас обоих пригласили. Что подозрительного, если двое гостей завели между собой разговор?
Честное слово, Рунн слышал, как забилось ее сердце.
– Как я тебя узнаю?
– Празднество состоится в саду на крыше Комитиума, в оранжерее. Там в западной части, у лестницы, ведущей к выходу, есть фонтан. Встретимся там в полночь.
– А если там будут еще мужчины? Как мне не ошибиться?
– Если я подумаю, что это ты, я скажу: «День?» Если ты ответишь: «Ночь», мы узнаем наверняка.
– Вообще-то, нам лучше не встречаться.
Рунн шагнул к ней. У него сбилось дыхание.
– Неужели так плохо, если я узнаю, кто ты?
– Это все ставит под удар. Насколько знаю, с твоей подачи я могу оказаться наживкой для астериев.
– Посмотри на меня и скажи, что ты считаешь это правдой.
Она посмотрела. Рунн подошел так близко, что почувствовал жар ее пламени.
Послав в Хел всю предосторожность, он потянулся к ее руке. Пламя согрело его окутанную ночью кожу, но не обожгло. Рука под пламенем была худощавая и изящная.
Ясный День попыталась вырвать руку, но он держал крепко.
– Я буду тебя ждать, – сказал Рунн.
– А если я окажусь не той, кого ты ожидал?
– И чего же, по-твоему, я ожидаю?
И вновь ее пальцы дернулись в попытке освободить руку.
– Не знаю.
Рунн притянул ее поближе. Когда он в последний раз так долго завоевывал внимание женщины? Ему хотелось увидеть ее лицо. Узнать, кто эта отчаянно смелая женщина, постоянно рискующая своей жизнью ради свержения астериев.
Рунн смотрел на завесу пламени, отделяющую его от Ясного Дня.
– Я хочу вдохнуть твой запах. Увидеть тебя… хотя бы на мгновение.
– На балу будет полным-полно наших врагов.
– Наша встреча не затянется. Но… давай встретимся. Согласна?
Она замолчала. Казалось, она пытается проникнуть сквозь покрывало звезд, окутывающее Рунна.
– Зачем?
– Дождись, и узнаешь, – шепотом ответил он.
– Хорошо, – помедлив, сказала она.
Языки ее пламени потянулись к его звездам и теням.
– До полуночи, – произнес Рунн.
Ее пламя превратилось в россыпь углей на ветру.
– До полуночи.
Через две недели Хант хмуро разглядывал свое отражение в зеркале. Проклятый смокинг. Он поправил белый галстук-бабочку, уже казавшийся удавкой на шее.
Он хотел облачиться в доспехи, но на прошлой неделе Брайс вторглась в его замыслы и потребовала надеть что-нибудь «более или менее нормальное». «Затем можешь снова возвращаться к облику ночного хищника, который мы все так любим», – сказала она.
Негромко рыча, Хант в последний раз взглянул на себя в зеркало и крикнул:
– Это все, на что я способен! Выходим. Микроавтобус ждет.
Думая, что Король Осени пришлет за Брайс обычный черный седан, Хант не представлял, как втиснется туда с крыльями. Хвала богам, этому придурку хватило мозгов прислать микроавтобус. Кормак – официальный сопровождающий Брайс – наверняка уже ждал внутри. Скорее всего, это он убедил Короля Осени заменить седан микроавтобусом, дабы там осталось свободное место для… «Плюс один» – так король называл Ханта.
Брайс злило каждое новое распоряжение, поступавшее от Короля Осени. Они касались всего: украшений, которые должны быть на ней, платья, высоты каблуков ее туфель, длины ногтей и марки машины, на которой она поедет. Далее следовал порядок выхода из машины – кому выходить первым – и как надлежит выходить ей самой. Никаких расставленных ног; на публике ее лодыжки и колени должны быть плотно сомкнуты. Последнее и самое отвратительное требование касалось еды: что и как она должна есть.
Ничего. Так звучал короткий ответ. Фэйская принцесса не ест на публике. Это длинный ответ. Может вежливости ради съесть ложку супа и небольшой кусочек мяса. Один-единственный бокал вина. И никакой крепкой выпивки.
В один из вечеров Брайс прочла весь список требований после того, как они с Хантом славно потрахались в душе. Она была вне себя. Ханту пришлось повторить то, что у них было под журчание струй. Он не торопился, пируя в глубине ее лона.
Их вечер заканчивался близостью, и ею же начинался новый день. Но Ханту этого было мало. Желание вспыхивало у него посреди дня, отзываясь болью во всем теле. Они уже дважды трахались у нее на работе, прямо на письменном столе. Там было не до раздеваний: Брайс задирала платье, а Хант лишь расстегивал ширинку.
Хвала богам, их никто не застукал. Не только сотрудники, но и всякий, кто донес бы Кормаку и Королю Осени. Ей хватило одного сражения с отцом, требовавшим выгнать Ханта из квартиры. Но после сегодняшнего бала…
Хант подхватил с комода золотистую маску (дурацкое и пошлейшее изобретение), затем вышел в гостиную. Ноги все еще привыкали к лакированным ботинкам. Когда в последний раз он надевал что-то, кроме форменных сапог и кроссовок? Никогда. Он никогда не носил лакированной обуви. В юности его обувью были сандалии со шнуровкой и сапоги, а потом, на долгие десятилетия, – только сапоги.
Как бы отнеслась мать, увидев его в таком наряде? Он напряг память, вспоминая ее улыбку и пытаясь представить блеск в ее глазах. Эх, если бы она была рядом. Она бы не только увидела своего взрослого сына, но и убедилась бы, что все ее усилия вырастить его не пропали даром. Теперь он мог бы надлежащим образом позаботиться о ней.
Брайс свистнула, привлекая его внимание. Затолкав давнюю боль поглубже, Хант повернулся в ее сторону.
– Охренеть, – выдохнул он.
Она была…
– Охренеть, – повторил он, и она засмеялась. – Ты бесподобно красива.
Брайс покраснела. У Ханта загудело в голове. Появилась знакомая сладостная боль в члене. Ему хотелось слизать этот румянец и поцеловать каждый дюйм ее улыбающихся губ.
– Не могу заставить себя надеть тиару, – призналась Брайс, без всякого почтения вертя корону на запястье.
– Тебе она и не нужна.
Зачем его истинной паре тиара? Сверкающее черное платье подчеркивало каждый изгиб ее женственной фигуры. На уровне колен платье становилось свободнее и оканчивалось черным шлейфом. Широкий вырез позволял любоваться не только ее грудью, но и звездой.
Руки Брайс были обтянуты черными атласными перчатками. Черные пальцы теребили бриллиантовые серьги почти до плеч. Волосы на голове удерживал бриллиантовый гребень, а дальше рыжий поток перехлестывал через плечо. В другой руке она сжимала серебристую маску.