Осталось представить еще один аспект: в генах ее ребенка потечет кровь человека, который прагматично считает зачатие и рождение человека проектом или еще проще – по залету. Разве такой человек будет способен любить, уважать, сострадать? Человек без чувств, эдакий манкурт нового типа – «заманчивая» перспектива! Юля не обрадовала Саню, у которого наверняка есть свой грандиозный проект, но о настоящем плане он не поставил в известность арестантку:
– Нет, Саня. Я не могу на это пойти.
– Тогда сядешь надолго.
В сущности, просчитать Саню проще пареной репы, это раньше он казался недосягаемой вершиной, пугающей своей свободой без границ, иронией и лоском. Но у этой свободы, оказывается, есть меркантильные интересы: Юля вдова (он же не знает истинное положение вещей) и богатая наследница, сделал ей ребеночка, женился – куда она денется от нового штампа в паспорте? Дети Ивана не в счет, они слишком малы, чтобы делить с матерью отцовское наследие, так что Юла – жирный кусок. К тому же она сядет на несколько лет – и живи себе припеваючи. Не раз Саня уверял, что жизнь проста, ее усложняют лишь дураки. И он прав: слишком все просто… но противно. Юля, глядя ему прямо в наглые глаза, отрезала:
– И в тюрьме люди живут.
О, как Саня разочаровался! Но скорей всего, в себе: он недооценил Юлу.
Непримиримо смотрела на Алика Роза, словно он сделал ей неприличное предложение, до того неприличное – даже горло перехватил спазм.
Свежий мужской глаз всегда определит закомплексованную женщину, это же своеобразный ящик Пандоры: стоит ее чуть-чуть задеть, польется черт знает что из крепко сжатого ротика. Алик подобные экземпляры чуял всеми порами кожи, поэтому весьма осторожно наводил справки, используя ту же ложь, что и в разговоре с несравненной собачатницей Марьей. Роза не пригласила его в квартиру, это естественно, чужой человек опасен. С другой стороны, когда люди боятся, то разговаривают через цепочку, она же стояла на пороге, распахнув дверь и выставив бюст вперед, будто это поможет сдержать вторжение в ее жилище. Во всем этом было нечто вызывающее, провокационное и агрессивное.
– Муж лежит в больнице, – отбивала Роза слова, как, наверное, отбивают кусок мяса молотком. – В палате интенсивной терапии. На него напали, ударили по голове, он потерял сознание.
– А в какой больнице? И номер палаты какой?
– Зачем вам?
– Я же объяснял. Моя часть бизнеса входит в проект Ивана…
– Слышать это имя не желаю! – свирепо свела брови она. – Борис на него пропахал столько лет, а он ему голую зарплату сунул – нате, друзья, живите и славьте меня! Сам-то Ванька пустое место был, ему просто везло. Теперь эта выдра начнет нервы выжимать…
Выдра, разумеется, жена Ивана, но Алик не посмел назвать ее имя, хотя Роза ждала этого и готовилась к тираде. Он обошел опасный момент, вешая этой некрасивой женщине, которая даже не пыталась выглядеть благообразно, длинную лапшу на уши:
– Мне только узнать, пришли ли деньги на счет. Сумма крупная… Я должен знать, чтобы либо успокоиться – если пришли, либо искать причины, почему они задержались. Может, мои люди напортачили… Пожалейте меня, чем дольше я буду в неведении, тем сложнее мне будет вернуть деньги.
После такой жалобной «песни» кто не растает? Даже Роза слегка подтаяла, назвала адрес и просила завести Борису апельсины. Нет проблем! И через час Алик поставил пакет с апельсинами на тумбочку, уселся на стул у постели Боба, который с опаской смотрел на него, вжимаясь в угол между стеной и подушками. У него была забинтована голова, распух нос и разбита губа, видимо, когда его ударили, он упал ничком и буквально расквасил лицо.
– Вы из органов? – осведомился Боб каким-то паническим, в высоком регистре голосом.
– Нет-нет, – поспешил заверить Алик. – Я из другой конторы, вам бояться нечего. Ваша жена рассказала, как найти вас.
– Жена? – Борис слегка передернул плечами, словно у него нервный тик, Алик заметил реакцию и сделал вывод, что Розу Боб не обожает, ему стало жаль бедную женщину. – А что она вам еще говорила?
– Номер вашей палаты назвала, мне это нужно было.
Борис закрыл книгу и положил ее на тумбочку, до этого он читал, после выжидающе уставился на незнакомца, пытаясь найти его в своем прошлом. Нет, с этим человеком не встречался, иначе запомнил бы его. Ну, а Алик в то же время вспомнил характеристику Ивана: безвольный. Маловато сказано, как бы основная черта обозначена, а человек – существо многообразное, не зная его, ключик подобрать к нему сложно. Все-таки, исходя из основной черты, Алик и решил действовать, ибо безвольный – значит и слабый, а слабый – трусливый:
– Вы как относитесь к вашему патрону?
– Ивану? Нормально. Нет, кто вы такой? Почему спрашиваете о нем? – занервничал Боб.
Если б Юля увидела сейчас Алика, она ни за что не привела его в дом, не оставила не то что на ночь, а и на один час. Обаяние смыло, черты стали вмиг жесткими, отчего красивость существенно пострадала, ведь человека красит внутреннее содержание. Изменилась и тональность, Алик заговорил с позиции силы, перейдя на панибратский слог и давая понять Боре, что его жизнь не стоит и рубля.
– Я спрашиваю, потому что есть люди, не заинтересованные в смерти твоего патрона, ты понял, Боб? Они хотят знать, кто уложил Ваню, помешав осуществиться их планам.
– Я… я не знаю…
– А ты подумай. Премия гарантирована.
– Но я правда не знаю!
– Тсс, помолчи! – приложил палец к губам Алик. – Понимаешь, когда большие деньги гуляют между людьми, смерть одного из них всегда не в тему, верно? Значит, кто-то запустил руку в общак, так?
– Я не…
– Ну, ты, к примеру, «не», а кто – да? Из ваших – кто? У кого был доступ к деньгам?
Борю потряхивало, во всяком случае, ручонки исполняли всенародно известный танец в определенных обстоятельствах – тремоло. Он принял Алика за ходячую легенду из девяностых, крутого пацана, неважно, что рожа у него приличного человека. Тогда носили малиновые пиджаки и знали несколько слов, половина из которых матерщина, сейчас носят костюмы от ведущих кутюрье мира и умеют крякать по-английски, но суть не изменилась.
– Слышь, я спросил: у кого был доступ к бабкам? – повторил Алик.
– У меня… – проговорился Борис и испугался собственных слов. – Но я не трогал! Клянусь. Честно. Хотя жена считает, что богатым Ивана сделал я… в сущности, так и есть, благодаря моим… Но я не… я не… брал ни рубля…
Алик прищурился, разглядывая существо на больничной койке. О, сколько рассказал Бобик, сам того не желая. Зачастую люди невольно сдают себя сами, происходит это тогда, когда где-то в уголке души задержались остатки совести, а человек не свыкся еще с новым статусом негодяя. Нечто подобное бушевало внутри Бориса. Алик уловил тонкие вибрации дрожащей от страха разоблачения души и с трудом не запустил в свою душу отвращение к этому ничтожному человечку, что помешало бы вести с ним диалог в нужном русле. Тем не менее он безжалостно и уверенно, словно наблюдал в тот миг за Бобом, сказал:
– Брал, Боб, брал. К чему лукавить? Мы же взрослые люди.
– Нет… – заерзал Борис. От волнения он изрядно вспотел и задышал тяжело, но, встретившись глазами с Аликом, вдруг раскис-размяк и признался, едва не заплакав: – Хотел взять… пытался… и не смог. Бес попутал, а бог помешал. И я рад этому, клянусь.
– Ладно, мы проверим. Ты видел, кто съездил по твоей голове?
– Нет. Меня ударили сзади. Я даже шагов не слышал, поэтому не оглянулся.
– А че так поздно гулял? Откуда шел-то?.. Чего молчишь?.. Да ладно, колись уж. Мы должны вычислить: случайно тебя долбанули или нарочно подкараулили. Может, нападение на тебя – звенья одной цепи, ты же столько лет отпахал у Ивана.
Кажется, последний аргумент возымел действие, впрочем, какой мужчина не похвастает при случае похождениями? От этого повышается рейтинг если не у собеседника, то у хвастуна обязательно.
– Я задержался… задержался у любовницы. Только, умоляю, моя жена не должна знать…
– Заметано, не узнает. А как часто ты ходил к любовнице?
– Ну, один-два раза в неделю.
– И всегда по вечерам? Поделись опытом, вдруг пригодится.
– В основном по вечерам, Элла ведь работает, как все люди. Звонил домой, что задерживаюсь… в общем, врал, как обычно врут все на моем месте. – И вдруг Борис перешел на доверительный тон: – Иногда Роза посылала меня в выходной за продуктами, а я заезжал к Элле, так что и днем мы…
– А маршрут менял, когда от Эллы шел?
– Да нет. Эта дорога короче, я знаю ее, как свои пять пальцев.
– А кто-нибудь знал, что у тебя есть любовница?
– Не, не, не! – замахал длинными руками Боря. – Зачем? Чтобы кто-то моей Розе меня заложил? Не люблю конфликтовать, меня все устраивает и так.
Про себя Алик усмехнулся: устраивает его! Боря тихушник, это самый опасный народец, исподтишка яду подсунет папе родному из-за наследства, а потом весь испереживается.
– А что у тебя забрали? – полюбопытствовал Алик.
– То есть? – не понял Борис. Видимо, последствия удара тяжелые – он соображал медленно.
– Ну, телефон там… деньги… часы забрали? Ограбили?
– Нет, нет. Все цело.
Странное нападение, Алик не знал, что и думать. Борис пролежал на холоде примерно с полчаса, именно через этот временной промежуток его спасли от переохлаждения и смерти молодые люди, вызвав неотложку. Значит, грабителю не помешали нечаянные свидетели, ведь в его распоряжении было много времени, хотя пошарить по карманам достаточно пары минут. Но пора было завершать беседу, тем более пришел доктор и попросил посторонних покинуть палату. В коридоре Алик стал у окна напротив двери – не поговорить с медиком было бы большим упущением. Как и предполагалось, доктор вскоре вышел из палаты.
– Извините, док, – ринулся к нему Алик, – что вы скажете о самочувствии Бабутко?
– А вы кто? – осведомился доктор.
– Я из следствия. – И чтобы доктор не догадался потребовать документы, без паузы продолжил: – Мне хотелось бы знать результаты исследования Бабутко.