Щелоков перевел томный взгляд на девушку, но, по всей видимости, память у него слабенькая, он явно не мог вспомнить – где, когда и при каких обстоятельствах… Влада и это решила напомнить, причем довольно громко, словно с глухим имела дело:
– Мы познакомились в ресторане. (Не вспомнил.) Я ужинала с Иваном Николаевичем, а вы к нам подсели. (Да у него амнезия!) Вы с Иваном Николаевичем все время спорили и еще… еще говорили мне комплименты. А потом… потом пригласили меня танцевать и трогали меня за задницу!
Глядя на ее радостное личико, он почему-то мрачнел.
– Милая, если бы я помнил всех женщин, которых трогал за… хм! Я с ума сошел бы. Позови хозяйку.
– Так ее нет дома. А я вас била по рукам! Вспомнили? (Он безнадежный, как с такой памятью в адвокаты принимают?) А еще… еще вас привозил ко мне домой Иван Николаевич, мы пили вино, потом Иван побежал за документами – он оставил их в машине, а вы… вы лезли ко мне целоваться и цапали за грудь. Я тогда сказала, что лучше повешусь, чем с вами спать буду, – вы мне жутко не понравились, просто до ужаса противным показались. Отстали, когда я хотела расцарапать вам лицо. Ну? Теперь вспомнили?
Вспомнил негодяй – по хищным, с мстительным прищуром глазам стало ясно, ну и Влада ему хитро улыбалась. Тем не менее Щелоков отрицательно покачал головой, мол, память у меня отшибло, дорогая, потом поднялся и двинул к выходу, бросая через плечо:
– Короче, девочка, передай Юле, что у нее большие проблемы, очень большие в связи с побегом. Срочно пусть мне позвонит – и я вернусь. Ты меня поняла?
Он повернулся к Владе и улыбнулся открыто, по-доброму, а все же во всем его поведении сквозила завуалированная фальшь, даже доброта отталкивала. Влада девушка простая, а фальшь чуяла, как та собака молекулу уксусной кислоты, за два километра. Но кивнула, тоже улыбаясь, дескать, передам. И вдруг – какая наглость! – его рука сжала грудь Влады, вторая притянула девушку, обхватив за талию, Щелоков шумно засопел, выдыхая слова:
– А ты хорошенькая, пампушка. Обними меня…
– В морду дам, – сказала она спокойно. – И сломаю твой длинный нос, у меня кулак крепкий.
Щелоков расхохотался в голос, давая понять девочке, мол, пошутил-с, открыл дверь, чтобы выйти на крыльцо, и…
Получил кулаком в лицо от темной массы, имеющей человеческие очертания. Удар был очень и очень сильным. Александр Ромуальдович полетел назад в гостиную – Влада только успела отпрянуть, чтобы он и ее не унес вместе с собой, шмякнулся на спину и проехал по паркету некоторое расстояние, смяв шкуру зебры, лежащую на полу вместо ковра.
В дом ввалились три человека в темных дешевых одеждах…
Как ни уговаривал Пашков Урбаса, тот пропускал уговоры мимо ушей и, упрямо шагая к машине, говорил идущему за ним капитану:
– Все, все, не могу и не хочу больше ждать. На месте будем разбираться!
– Но, Павел Давыдович, желательно выяснить, что за тип этот Залесский. А если он связан с криминалом?
– Не боюсь я ваших доморощенных криминалов, – усмехнулся Урбас, открывая дверцу внедорожника.
– Напрасно. Вы их либо спугнете, либо они вас скрутят. Павел Давыдович, поймите, надо знать, к кому мы едем, и предусмотреть по возможности все неприятности.
– Но вы-то поедете со мной? У вас есть пистолет, удостоверение? Это и будет нашей защитой.
Что тут будешь делать? Пришлось Пашкову залезть в салон авто и сопровождать Урбаса. Впрочем, не думал он, что возникнет прямая угроза, спорил по единственной причине: перестраховка. Как же без нее? Иногда и один процент перевешивает все сто. Бдительность и предусмотрительность никому еще не помешали, в его же работе это главный принцип. Но, как говорится, хозяин – барин, в данном случае первую скрипку играет, конечно, Урбас.
Они подъехали к особняку, остановились, вышли только Павел Давыдович и Пашков, парни остались в машине. Дверца в ограде оказалась чуть приоткрытой, следовательно, хозяин дома, Урбасу не терпелось с ним встретиться, он и поспешил к дому, а капитан задержался. Осмотрел кованую дверь – собственно, ничего странного в ней не было, кроме одного: домик далеко не сиротский, а кодового замка нет. Очень нетипично. Он взлетел на крыльцо, где стоял слегка озадаченный Урбас.
– Никто не отвечает, не открывает, – произнес разочарованно Павел Давыдович. – Мы никого не застали.
– Нам известно место работы, – напомнил Пашков. – И не одно. У Залесского много фирм.
– Так поехали в офис сначала, управляет-то он из офиса, так?
И Урбас быстро спустился по ступенькам, капитан догнал его с неприятным известием:
– Только сегодня суббота, Павел Давыдович.
Бедный Урбас остановился, он был необычайно огорчен и абсолютно не похож на того уверенного в себе человека, каким его запомнил Пашков при первом знакомстве. На лице, обтянутом смуглой кожей, резко обозначились носогубные складки, отчего физиономия приобрела выражение обиды. Да, ожидания не оправдались, а он, судя по всему, привык к безукоризненному исполнению как желаний, так и ожиданий. Пашков грешен: позавидовал ему, а ведь зависть – дело абсолютно бесперспективное.
– Давайте приедем вечером, возможно, застанем хозяев, – предложил он.
– Хозяев? – заострил внимание Урбас.
– Я разве не говорил? У Залесского есть жена, дети.
– Хорошо, – двинулся по натоптанной дорожке к выходу Павел Давыдович, – подождем до вечера. Недолго осталось, верно?
Они вышли за ограду, правда, Пашков на всякий случай сделал метку: ступней ноги разровнял снег у дверцы. По отпечаткам хотя бы ясно станет, заходил кто во двор или действительно домик пуст. Кстати, не исключено, что Урбасу сознательно не открыли, окна-то во двор выходят, двух незнакомых мужчин могли заметить внутри дома. Короче, будущее покажет, что тут к чему.
Пашков был недалек от истины – им сознательно не открыли, но не хозяева. Когда Урбас и Пашков уходили, белобрысый молодой человек с белой кожей, наверняка никогда не видевшей загара, смотрел в глазок, держа наготове пистолет, – явно не травматику. Двое других направили дула своих пушек на компанию, сидевшую на диванах и креслах.
Как только парни ворвались, сразу же рассыпались по дому, заглядывая во все комнаты. Разумеется, они нашли подпольщиков в библиотеке, вытолкали в гостиную, заставили занять места на диванах. Безоружным пришлось подчиниться – так советовал Алик, чтобы не злить вооруженных людей.
– Наверное, это был Миша, – тихо шепнул Юле Алик.
– Мишка? – переспросила шепотом она, почесывая нос и таким образом закрывая свой рот. – Мой друг?
– Угу. Мы договорились, что он придет с утра, но не пришел.
– И хорошо, что не пришел утром, сейчас бы сидел с нами, а у него жена вот-вот родит, девчонка совсем.
Щелоков возлежал в кресле, запрокинув голову и закрывая нос мокрым платком, который смочила Влада здесь же, плеснув на него водой из эксклюзивного кувшина абстрактной формы. Пока два налетчика убежали к окнам, дабы убедиться, что звонившие убрались восвояси (третий остался и держал всех на мушке), в гостиной тихо переговаривались заложники.
– А вы, господа, обманщики, – констатировал Щелоков с чувством оскорбленного достоинства. – Ваня, какая приятная неожиданность: ты жив и даже здоров. Кто же взорвался? Это что, спектакль был? А, Ваня? С какой целью?
Иван многозначительно молчал, хмуря лоб и посапывая.
Юля залезла на диван с ногами, куталась в махровый халат и тоже – ни слова, собственно, меньше всего ей хотелось бы в эту минуту говорить с Саней. Стоило ей представить секс с Саней, она невольно передергивала плечами от отвращения.
Влада сидела рядом с ней, подложив под свои бедра ладони и опустив голову, она думала, что пришли убийцы Милы, и тряслась от страха, что скоро придется и ей расстаться с жизнью. Сохранял самообладание лишь Алик, возможно, только внешне.
– Теперь, Юла, понимаю, почему ты вела себя неадекватно, – продолжил занудливым тоном Щелоков. – Должен признать, актриса ты великолепная. Иван, какого черта не поставил домофон на ворота, а? Я бы сейчас не торчал здесь с разбитым носом. Или, по крайней мере, сюда не ворвались бы… эти молодые, здоровые, крепкие и наверняка не обремененные интеллектом пацаны.
Уловив в его речи непонятный намек на что-то очень плохое, молодой человек с пистолетом направил в него ствол, предупредив:
– Поменьше базарь, мужик, не серди меня.
– Не, не, не, я так просто… гипотетически.
Щелоков покрутил рукой в воздухе, затем проверил платок, на нем крови было мало, он перестал прикладывать его к носу. Очень тяжелая зависла пауза, пауза ожидания, а ждать даже поезда считается делом нудным. Что же говорить о паузе под дулом пистолета? Через некоторое время Юля подала голос:
– Вот к чему приводит жадность. Я миллион раз говорила Ваньке: поставь домофон, поставь! Года два – точно.
– Не хватало времени, – бросил он.
– Неужели? – хмыкнула Юля. – Меньше бы по ресторанам шатался с любовницами.
– Хватит! – яростным шепотом огрызнулся муж. – Хватит меня подначивать, мы все равно разводимся.
– Если выживем, – уточнила Юля.
Вернулись два боевика жалкого вида: в куртках с вещевого рынка, куда свозят подпольно сшитую продукцию китайцы с корейцами, и в черных шапочках, обтягивающих убогие черепа. Старшему из них лет тридцать, двум не более двадцати пяти, но типаж у них один – тупая машина. С ними желательно держаться, словно находишься среди диких и голодных собак: резких движений не делать, громко не говорить, не выказывать превосходства, снобизма и – боже упаси – неуважения. Да, особенно гамадрилы любят уважение, при этом не уважают никого, только превосходящую силу.
Старший стал, широко расставив ноги, за ним выстроились два парня. Он каждого осмотрел по отдельности, затем произнес низким голосом:
– Кто из вас Залесский?
Неизвестно, зачем он так внимательно рассматривал женщин, если ему нужен мужчина, возможно, плохо различал женский и мужской пол. Ну, если судить по неандертальской внешности, парень вряд ли способен что-то различать, программа в него заложена другая – проще.