На вершине холма и в самом деле оказалась небольшая рощица: мелкие березки дрожали и жались друг к другу не то от холода, не то от страха. Но, только подойдя совсем близко, Ива поняла, зачем они сюда пришли. Деревья росли кольцом, образуя нечто вроде хрупкой живой стены, а в центре кольца на подстилке из опавших листьев лежал большой зверь.
Зверь спал, свернувшись клубком и пряча голову между лап. То и дело он громко фыркал, выдыхая огромное облако пара. Ива увидела раздвоенное копыто и длинный рог, торчащий над мордой… Длинная шерсть висела клочьями, видимо, зверь еще не до конца полинял после зимы. А еще он страшно вонял. От резкого запаха у Ивы так засвербело в носу, что она громко чихнула. Зверь вздрогнул, но не проснулся.
— Оом! — Колючий пастух стукнул посохом оземь.
И тогда зверь соизволил поднять голову и посмотрел на них большими зелеными глазами.
Взгляд Зверя
Зверь медленно поднялся на ноги. Отряхнулся, сбрасывая налипшие на брюхо листья. Хлопнул себя хвостом по боку, разгоняя комаров, и снова посмотрел на девочку и колючего пастуха. Глаза у него были цвета свежей весенней листвы и влажно блестели, будто еще чуть-чуть и зверь расплачется горючими слезами. Ива и подумать не могла, что звери умеют плакать, и в то же время… Зверь дернул кабаньим рылом, принюхиваясь; верхняя губа задрожала, обнажая кривые желтые клыки.
Ива вздрогнула. Зверь с такими клыками не может питаться одними цветочками да веточками. Эти зубы были предназначены для того, чтобы рвать плоть. Да и витой рог посреди лба выглядел отнюдь не безобидным украшением. Когда-то белый, он был покрыт темными пятнами, и Ива безо всяких подсказок догадалась, что это кровь. Чужая кровь.
Ива знала, кто это. Знала по многочисленным рассказам Охотника, больше похожим на сказки. Рассказам об Охоте, длящейся так долго, что она не могла себе представить. Знала и потому, что один из клыков этого создания висел сейчас у нее на шее, на плетеной тесемке.
Первозверь. Дух и плоть Большого Леса. Быть может, самое удивительное создание, чьи копыта когда-либо попирали землю. Единственный в своем роде. Ива даже не мечтала встретить его в свой первый поход в Большой Лес. А если и мечтала, то в этих мечтах рядом с ней стоял Охотник, а вовсе не колючий пастух. Крестный мог бы ее защитить, а вот рассчитывать на помощь Рогана-Брогана не приходилось. Для чего он привел ее сюда? Чтобы скормить чудовищу?
Под взглядом Первозверя Ива попятилась. Но колени так дрожали, что она запнулась и упала. Первозверь фыркнул, будто пытался рассмеяться. Широкие влажные ноздри задрожали. Пятна грязи на морде образовывали странный узор — слишком сложный, чтобы можно было поверить, что зверь всего лишь испачкался. Линии, зигзаги и спирали сплетались друг с другом в запутанном лабиринте. Но если смотреть спереди, рисунок куда больше походил на застывшую маску — не человеческую, но и не звериную.
— Оом! — подал голос колючий пастух. Первозверь склонил голову, отвечая на приветствие.
Ива совсем растерялась. В рассказах Охотника Первозверь был злобным чудовищем. Убийцей, готовым убивать только ради удовольствия. Хуже волков, гиен и прочих тварей Большого Леса. Он был Зверем — жестоким и неразумным. Как же он смог тогда понять, что к нему обращаются? Понять и ответить?
Первозверь тряхнул мордой, и Иве показалось, что глиняный узор переменился. Пенистая слюна с влажным чавканьем упала на землю. Ива увидела репья, запутавшиеся в клочковатой шерсти, и ей вдруг нестерпимо захотелось домой. Захотелось прижаться к груди Матушки Ночи или хотя бы к Доброзлой Поварихе. К кому-нибудь, кто смог бы ее защитить… Но не к Охотнику.
Первозверь был страшен настолько, что хотелось визжать от ужаса — насчет этого крестный ее не обманул. Но он умолчал о том, что зверь был еще и невероятно красив. Настолько, что от его красоты захватывало дух. Далеко не сразу Ива поняла, как такое возможно. А когда поняла, с трудом смогла подобрать слова, чтобы это объяснить хотя бы для себя самой.
Все дело в том, что Первозверь был настоящим. Куда более реальным, чем все вокруг, — реальнее, чем холм, деревья, колючий пастух, реальнее, чем сама Ива. Как если бы в неумелый детский рисунок кто-то вклеил четкую цветную фотографию. И от этого становилось не по себе.
Тем временем Роган-Броган шагнул к девочке и концом посоха подцепил шнурок у нее на шее. Потянул и вытащил подарок крестного — исцарапанный и истершийся желтый клык Первозверя.
— Оом?
Низко нагнув голову, Первозверь зарычал. Глухой и вибрирующий рык дрожью отозвался в костях, и от этого звука у Ивы волоски на руках встали дыбом. Ее охватил жуткий страх, животный ужас жертвы перед хищником. Если бы она не упала раньше, то наверняка бы уже со всех ног неслась прочь с этого острова. Не задумываясь, прыгнула бы в воду, и плевать, что она не умеет плавать.
Первозверь шагнул ближе. Из приоткрытой пасти разило гнилым мясом. Острый рог покачивался в паре ладоней от лица Ивы. Зверю достаточно было лишь мотнуть головой, чтобы проткнуть девочку насквозь. Но он этого не сделал. Огромная слеза покатилась по разрисованной морде, и, несмотря на весь страх и ужас, у Ивы защемило сердце.
— Это твое? — Она схватилась за клык, дернула, но не смогла порвать шнурок.
Первозверь фыркнул, обдав ее облаком вонючего пара.
— Ты хочешь это забрать? — Ива не думала о том, зачем зверю выбитый зуб. — Забирай, держи…
Она дергала и дергала за шнурок, а тот и не думал рваться. Охотник сплел его сам и поработал на славу. Даже Доброзлая Повариха в гневе не смогла бы его порвать. Снять же украшение через голову Ива не догадалась.
Первозверь склонился к Иве, касаясь ее влажным рылом. Слезы катились из его глаз, хотя девочка и не понимала, почему он плачет. В глазах зверя отражался лес, но не те чахлые березки, которые росли вокруг, а настоящий Большой Лес, скрытый сейчас туманом. Большой Лес с его соснами и елями до неба, дрожащими перьями папоротника и тенистыми тропинками… Тот Лес, который Ива увидела, когда ступила под сень гигантских деревьев.
Первозверь ткнулся мордой ей в плечо. Слеза упала Иве на руку и обожгла, как кипяток. Однако девочка не отодвинулась, не попыталась отползти или убрать руки. Она знала, что если сейчас попытается сбежать, то все испортит. Что-то сломается, порвется, как тонкая паутинка. Протянув руки, она обняла зверя за мохнатую шею и зажмурилась. Еще одна горячая слеза поползла по руке… Почему он плачет? Почему? От запаха ее мутило, болезненные спазмы сжимали горло, но Ива заставила себя остаться.
— Не плачь, — зашептала она, зарывшись пальцами в шерсть на загривке. — Пожалуйста, не плачь…
— Прости, — шепнул Первозверь. Ива не поняла, услышала ли она его голос или слово само по себе возникло у нее в голове.
— Прости? За что? Ты…
— Прости… — повторил Первозверь.
В тот же момент громыхнул выстрел. Бесконечно далеко и совсем близко, чуть ли не под ухом. Первозверь рванулся от Ивы, обдав ее напоследок горячим дыханием. Послышался треск ломающихся веток. Когда же она открыла глаза, рядом никого не было.
В другой раз…
Охотник стоял, широко расставив ноги, бородатой щекой прижимаясь к прикладу ружья. Ружья, служившего ему так долго, что на темном дереве приклада вытерлась глубокая выемка. Над вороненым стволом вился дымок.
— Крестный!
Ива смотрела на него и не понимала, откуда он появился. И почему именно сейчас? Туман клубился у его ног, с каждым выдохом изо рта Охотника вырывалось облако пара. Огромный, лохматый, черный, как гигантский медведь, поднявшийся на задние лапы. Непоколебимый, точно скала за домом Матушки Ночи. И в то же время какой-то ненастоящий.
После встречи с Первозверем, после его горячих слез весь мир казался чужим и незнакомым, будто отражение в пыльном зеркале. Как сон, который кажется живым и ярким, лишь когда ты спишь, но тает, стоит открыть глаза… А может, все наоборот? И на самом деле это встреча с Первозверем была сном, а выстрел Охотника ее разбудил? В голове все смешалось. Иве было радостно оттого, что Охотник нашел ее и теперь все будет хорошо. В то же время сердце наполняла невыразимая печаль из-за того, что Первозверь ушел, оставив ей лишь свое «прости»… Вместе с ним — только сейчас Ива это заметила — исчез и колючий пастух. На острове посреди болота не было никого, кроме нее и крестного.
Охотник не взглянул на девочку; темно-зеленые глаза смотрели куда-то вдаль. Лицо крестного обратилось в каменную маску, но Ива заметила, что в уголках глаз собирается влага. Слезы? Он плачет? Так же как плакал Первозверь у нее на плече… Ива замотала головой. Нет! Не может такого быть! Ее крестный никогда не плачет, да и зачем ему плакать? Лишь потому, что он промахнулся и упустил добычу?
Промахнулся?
Иве стало не по себе. Что значит «промахнулся»? С такого расстояния даже она, с ее никудышными стрелами, смогла бы попасть в цель… Если только Охотник специально не стрелял мимо. Потому что испугался, что может ее задеть.
Крестный опустил ружье и шагнул к девочке. Ива поднялась и попыталась отряхнуть с подола налипшие хвоинки, листья и клочки мха. Будто, если она будет выглядеть опрятно, это что-то исправит.
— Я… — начала Ива и замолчала. Все слова, которые она знала, трусливо бежали от нее. Не в силах смотреть на Охотника Ива уставилась на свои сапоги.
— Что я тебе говорил? — спокойно сказал Охотник. Можно было подумать, что он совсем не злится, но Ива знала, что это не так. — Правило номер один? Повтори.
Ива шмыгнула носом и кулаками размазала по щекам грязь и слезы.
— От тебя ни на шаг. Но я… Я же…
Не говоря ни слова, Охотник отвесил ей такую затрещину, что у Ивы из глаз посыпались искры. Она упала на подстилку из прелых листьев, еще хранившую звериный запах и тепло Первозверя. Но Ива не вскрикнула: сама виновата, заслужила. Она лишь больно прикусила губу, чтобы не разреветься всерьез. Опираясь на руки, Ива приподнялась и сказала: