Бом, бом, бом… Ива топнула ногой — раз, другой, не в силах совладать с накатившим желанием скакать и прыгать. Повернувшись, она заметила, что и Кати притоптывает и пританцовывает на месте. На ее лице появилось отрешенное выражение, серые глаза словно подернулись льдом.
Бом, бом, бом…
Еще один глоток сидра… Чашка выпала у Ивы из пальцев, но она не стала ее поднимать. Обернувшись к костру, Ива увидела Матушку — она танцевала. На фоне пламени виднелся извивающийся черный силуэт. Словно высокое тонкое деревце, терзаемое яростными ветрами. Волосы ее развевались, длинные руки плели странные узоры. Вокруг Матушки скакал олений вожак, и в его движениях ничего не напоминало картинки из энциклопедии или фигуры ирландского танца, которые показывала Кати. Его движения были резкими и дергаными, словно он бился в припадке. Будто его укусила змея и яд жег его вены. Он то выгибался назад, то чуть ли не становился на четвереньки. Он кружил вокруг Матушки, приближаясь и отскакивая назад. Изредка он хватал ее за руку, прижимал к себе, но тут же они отстранялись друг от друга. Расходились и сходились.
Перед вожаком вдруг вскочил другой человек-олень. Низко опустив голову, он взревел и затряс рогами. Вожак ответил ему еще более громким ревом и тоже замотал головой. Мужчина отступил, но стоило вожаку отвернуться, как он снова стал приближаться к Матушке — подкрадывался, как хищник к ничего не подозревающей жертве. У Ивы перехватило дыхание. Ей захотелось крикнуть, предупредить Матушку о надвигающейся беде, но слова колючками застряли в горле. И потом… Ива вдруг поняла, что Матушка давно заметила крадущегося мужчину. Однако она ничего не предпринимала и продолжала танцевать, как и прежде. И вожак тоже его видит, хотя и делает вид, что не замечает. Видимо, так и полагалось себя вести в этом диковинном танце.
Неожиданно мужчина прыгнул вперед и попытался схватить Матушку за руку. Та ловко увернулась, и в тот же момент вожак налетел на соперника и толкнул рогами в бок. От удара тот не устоял на ногах и упал на корточки, а вожак прыгнул на него сверху, прижимая к земле. От его победного рева у Ивы чуть кровь не потекла из ушей. На красной коже мужчины-оленя остался длинный темный след — самая настоящая рана, и довольно глубокая. Если бы вожак ударил чуть сильнее или чуть иначе склонил голову, рана бы стала смертельной.
Побежденный мужчина тоже завыл, протяжно и тонко, признавая свое поражение. Тогда вожак отпустил его, возвращаясь к танцу вокруг Матушки. Он вертел головой, высматривая, кто еще решится бросить ему вызов, но других смельчаков не нашлось. Побежденный мужчина, зажимая рукой рану, поковылял к столам. Для него танцы закончились.
Потом Ива заметила, что это была не единственная схватка у костра. Были у другие, ничуть не менее яростные и жестокие, только дрались не из-за Матушки, а за женщин оленьего племени. Ива заметила Тцибула — он сцепился с тощим юношей с вытянутым лицом, отгоняя его от своих пяти жен. А тот, настырный, наскакивал на него, пытался обойти и схватить какую-нибудь из женщин-олених. Причем, похоже, ему было все равно, какую именно.
Но все же это были не только драки. Главенствовал здесь дикий и яростный Танец. Мужчины не просто сражались. В первую очередь они пытались произвести впечатление на своих дам. Одной победы в схватке для этого было мало, и они пытались показать себя, кто как мог: кто-то скакал на месте, пытаясь прыгнуть как можно выше, кто-то ходил гоголем, выпятив грудь и расправив плечи, чтобы казаться больше… И вместе с грозным ревом звучали и смех, и радостные крики.
Жильцы дома тоже танцевали, правда, держались в стороне. Место вокруг костра принадлежало людям-оленям. И уж конечно, они не дрались между собой. В их танцах не было той дикой ярости и страсти, с какой скакали люди-олени. Они скорее подражали этим пляскам, причем не слишком умело. Лейтенант Юстас кружился, выставив правую руку, а левую, согнутую в локте, держал на уровне живота. То и дело рядом с ним появлялась и исчезала одна из теней — вроде бы бледная девушка в длинном белом платье, — но невозможно понять, танцуют ли они вместе или же по отдельности. Некто Тощий раскачивался на месте, расставив руки и время от времени взбрыкивая ногами. Другие жильцы не снизошли даже для этого: для них Праздник Осени был в первую очередь праздником живота, и они уже пировали вовсю. Один из Китайских Младенцев забрался на стол и глодал кроличью лапку с таким остервенением, будто ел первый и последний раз в жизни. Сумчатый волк Кинджа что-то грыз под столом, то и дело подвывая, но не рискуя вылезать наружу. Профессор Сикорский сосал тыквенную корку. Ива решила, что для них все эти танцы были чем-то вроде спектакля.
Но ей-то хотелось танцевать! И не с другими жильцами — ее тянуло к костру. Туда где плясали вожак, и Тцибул, и Матушка… Она нутром чуяла, что именно там и творится настоящее волшебство. Там танцуют настоящий Танец Осени. Там, где один из людей-оленей упал на бок и забился в корчах, изображая собственную смерть. Там, где олениха с обломанным рогом выгибалась дугой, лежа на спине, и выла будто от дикой боли… В этих плясках было что-то запретное, не зря же Повариха сказала, что это не их Танец. Что-то такое, из-за чего у Ивы защемило сердце, а внизу живота образовалась странная сосущая пустота. Ива стояла, припрыгивая, пританцовывая, пыталась изгибаться и двигать руками, как Матушка, но в то же время оставалась на месте, не решаясь присоединиться к общему танцу. Она повернулась к Кати, чтобы что-то спросить, и с удивлением обнаружила, что девочки нет рядом.
На долю секунды Иву охватила паника: куда она могла подеваться? Не случилось ли с ней чего? Но тут же Ива поняла, что Кати просто не стала ее ждать. Она уже танцевала. «Кровь осени», разливаясь по венам, заставляла ее тело двигаться, отзываясь на музыку, звучащую в голове. Кружась и выкидывая коленца, Кати приближалась к костру.
— Стой… — хотелось крикнуть Иве, но с губ сорвался лишь тихий шепот. Да и как она могла удержать ее, если ей и самой хотелось быть там, среди танцующих и извивающихся тел? Разница между ними заключалась лишь в том, что Ива нутром чувствовала, что ей там не место, а Кати этого не понимала. Для нее все это было лишь сном, сказкой, в которую ей посчастливилось попасть…
Присматривай за своей подружкой. Как бы она не натворила глупостей.
Кати удалялась все дальше и дальше. Ива уже почти не различала ее лица, видела только дергающийся темный силуэт. Совсем крошечный на фоне высоких людей-оленей. Она пыталась танцевать свои ирландские танцы, но, честно говоря, ее пляска выглядела жутковато. Кати приставила к голове две обломанные ветки, в свете костра удивительным образом похожие на оленьи рога. Пышные кудри разметались по спине, длинная юбка путалась в ногах. Девочка спотыкалась через шаг, напоминая Иве раненую птицу, пытающуюся взлететь. В таком виде Кати и присоединилась к Танцу Осени.
Ее появление не осталось незамеченным. Тут же рядом оказался один из людей-оленей — юноша с лицом, наискось рассеченным жутким шрамом. Он присел перед девочкой на корточки, видимо, чтобы сравняться с ней в росте. Опираясь ладонями о землю, он двинулся по кругу, пока Кати скакала и пыталась изобразить нечто несусветное. Несколько раз он пытался ее схватить — протягивал руку, но тут же одергивал ее назад. Кати, решив, видимо, что это какая-то игра, расхохоталась. И в тот же момент темная тень налетела на нее сзади и толкнула в спину с такой силой, что девочку подбросило в воздух. Она взлетела, размахивая руками и ногами, точно тряпичная кукла, и упала на живот. Да так и осталась лежать на земле, не в силах пошевелиться.
Черный силуэт метнулся к поверженной девочке. Это оказалась одна из женщин-оленей — совсем молоденькая, но с лицом, настолько перекошенным яростью и злобой, что Иве стало страшно. Она вдруг со всей отчетливостью поняла, что сейчас случится. Юная олениха не пощадит Кати — Тцибул говорил, что его жены ревнивы, и, видимо, это касалось всех женщин племени. Ни одна из них не станет терпеть соперницу, пусть даже это всего лишь маленькая девочка, которая и соперницей быть не может. Если олениха не проткнет Кати рогами, так затопчет или задушит.
Кати приподнялась на руках, оглядываясь по сторонам и явно не понимая, что случилось. Такая растерянная и беспомощная… Ива бросилась к ней и встала между девочкой и оленихой.
— Не смей к ней приближаться! — крикнула она, сжимая кулаки.
Олениха смотрела на нее пустым взором. Глаза ее покраснели от полопавшихся сосудов, с уголка рта свисала пенистая капля вязкой слюны. Затем, опустив голову так, что острия рогов оказались направленными на Иву, она зашипела.
— Не смей к ней приближаться, — процедила Ива сквозь зубы. Конечно, ей было страшно, но она не могла себе позволить отступить даже на полшага. Она привела сюда Кати, а значит, она за нее в ответе.
Девушка-олениха затрясла головой, хлопья слюны полетели во все стороны. Она тоже не собиралась отступать и принимала брошенный вызов. Ива напряглась, готовая отпрыгнуть в сторону, когда девушка на нее бросится. А потом, если удастся, увернуться от острых рогов…
Две белоснежные ладони с длинными пальцами опустились на плечи оленихе. Матушка! Она же все время была рядом, и она не могла допустить того, чтобы с Ивой случилось что-то плохое. Склонившись к оленихе, Матушка что-то шепнула ей на ухо, и девушка тут же обмякла. Злое лицо вмиг стало спокойным и мирным; девушка улыбнулась Иве. Затем ноги ее подкосились, и она опустилась на землю, рядом с Кати. С наслаждением зевнув, она свернулась калачиком и закрыла глаза.
На долгое мгновение взгляд Матушки задержался на Иве. Но она ничего не сказала, а бездонные черные глаза ничего не выражали. Едва заметно кивнув дочери, Матушка Ночи снова закружилась в танце.
За спиной у Ивы, словно материализовавшись из воздуха, появилась Роза.
— Ну все, — сурово сказала Повариха. — Натворили вы тут делов. Так и знала, что этим все кончится!