».
Объяснение было слабым. Но пока сойдет и такое. Это был единственный бастион, который я мог воздвигнуть против суеверия.
Я осторожно прикоснулся к страницам дневника. Это было сокровище куда более ценное, чем все, что я мог сохранить из сна. Это не было воображаемое исполнение желания, как образ моей жены, созданный памятью. Это было нечто реальное, что-то, что действительно осталось от нее. Это были ее слова.
Я задержался на долгое мгновение, моя рука замерла над первой страницей.
«Ты уверен, что хочешь это читать?»
Нет, я не был в этом уверен. Неважно, какое путешествие описывал этот дневник, в финале его было мертвое тело Элианы. Я могу пожалеть о том, что узнал некоторые вещи.
«Ты должен узнать их. Это слова Элианы. Это ее правда»
Мог ли я отложить дневник? Не читать его?
Конечно, нет.
Пульс все еще стучал в ушах. Я убрал руку со страницы и начал читать.
Дом теперь наш. Наш. Это слово звучит довольно иронично в данной ситуации. Право жить в нем наконец перешло к Мейсону, мне и нашим детям, но живу здесь только я. Леонель выбрал время умереть, когда Катрин и Зандер уехали в пансион.
Мальвейль огромен. До сего дня я не представляла, насколько он большой. Глядя на него с расстояния, невозможно оценить его величину. Странно чувствовать себя такой крошечной в таком огромном пространстве. Раньше я никогда не испытывала подобного ощущения. Если бы я смогла понять, почему я чувствую себя так, возможно, я смогла бы что-то с этим сделать. В конце концов, и раньше я много раз была в больших зданиях. Может быть, разница заключается в том, что Мальвейль теперь мой дом? Но я не чувствую его своим. Что я должна делать со всем этим пространством? Дом кажется пустым даже тогда, когда в нем работают слуги. Мальвейль просто поглощает их, и я снова остаюсь одна. А на ночь слуги уходят в город.
Я чувствую себя так, словно проваливаюсь сразу в две необъятные бездны. Угнетающая громадность и пустота дома соответствует непомерному объему задач, свалившемуся на меня. До сих пор я тоже не испытывала ничего подобного. Я пытаюсь исполнять свои прежние обязанности в Администратуме, и одновременно делаю все возможное, чтобы сохранить позиции Штроков в совете. Но мое положение никогда не было настолько сильным, насколько это необходимо. После смерти Леонеля лордом-губернатором должен был стать Мейсон, но его здесь нет, а у меня нет никакого официального титула. Я не советник. Мое присутствие на Внутреннем совете – не более чем жест вежливости, достигнутый благодаря некоему соглашению между Адрианной Вейсс и Вет Монфор. Я использую то влияние, каким обладаю, но трудно сказать, насколько в действительности оно эффективно. Странно. До сих пор я могла сказать себе, что моя работа имеет значение. Теперь я в этом не уверена.
Я посмотрела на все, написанное мною, и мне хочется выругать того, кто это написал. Это совсем на меня не похоже. Я очень устала. Последнюю ночь я не спала. Я все время просыпалась от того, что мне снилось, будто моя постель висит в бесконечной пустоте. Усталость. Вот почему я так на все это реагирую. Я не думала, что переезд сюда так меня вымотает, и я даже не знаю, почему. Карофф отлично со всем управляется, и мне ничего не надо делать.
Возможно, в этом и проблема. Сегодня мне нечего было делать. Вероятно, было ошибкой просить отпуск во Дворце Администратума. Я лишь ходила из комнаты в комнату с растерянным видом и не сделала ничего полезного. Сидеть в библиотеке, словно я пытаюсь от чего-то укрыться еще хуже. Укрыться от чего? Это глупости. Мне должно быть стыдно писать такое. Если бы мои писцы в Администратуме видели меня, они бы потеряли страх и уважение.
Значит, надо найти что полезного сделать сегодня.
Позже.
Наверное, я больна. Что-то со мной не так. Я пыталась ознакомиться с Мальвейлем, систематически обойдя все помещения. Я думала, что если буду знать это пространство, оно станет казаться не столь большим. Увидеть все эти неиспользуемые комнаты, набитые хламом поколений, также пойдет на пользу, думала я, потому что я буду знать, что даже такое пространство как Мальвейль можно заполнить.
Я ошибалась. Я лишь почувствовала себя хуже. Дом кажется более огромным, чем когда-либо. Я пыталась тщательно исследовать каждое крыло, останавливалась у каждой двери и изучала каждую комнату. Я думала, что смогу запечатлеть географию Мальвейля в своей памяти. Но я не смогла. Каждый раз, когда я доходила до конца крыла и возвращалась назад, на обратном пути я находила двери и коридоры, которые не заметила в первый раз, и, в конце концов я запуталась еще больше, чем вначале. Я пыталась исследовать первый этаж западного крыла, наверное, пять раз, но до сих пор не знаю, сколько в точности комнат выходят в главную галерею.
Это глупо. Но что бы это ни было, это, кажется, нечто большее, чем просто усталость. Однако от бессонницы все, конечно, только хуже. Завтра я попытаюсь еще раз, и обойду первый этаж, когда Карофф и остальные слуги будут здесь. Мне не стоило пытаться исследовать Мальвейль в одиночестве, тем более, когда чувствую себя не очень хорошо. Я слишком много внимания обращала на эхо своих шагов.
Может быть, поэтому я и забыла, в каких комнатах была, а в каких нет.
Да уж, какое-то неудачное начало у этого дневника. Если мне стыдно за то, что я пишу, сейчас, то даже не могу представить, как посмотрю на это утром. Так что завтрашней Элиане приношу свои извинения. Впрочем, посмотрим, будет ли она лучше, чем Элиана сегодняшняя.
Трон Святой, как же я устала. А завтра заседание совета. Если я хоть немного не посплю, то сомневаюсь, что смогу спуститься с холма.
Дрожащей рукой я закрыл дневник. Иначе я так и не встану с этого кресла. Я так ясно слышал ее голос. Ее голос, и ее растерянность и смятение. Это совсем на нее не похоже.
Я заставил себя положить дневник на столик рядом с креслом. Мне нужно было вдохнуть свежего воздуха – и сосредоточиться на других делах. Вскоре мне предстояло снова окунуться в кипящий котел политики Вальгааста.
Дневник подождет. Я уже знал, что буду читать его понемногу.
Потому что я хотел насладиться этим прощальным даром – словами моей жены.
Так я говорил себе – и пока верил в это.
Я пошел на риск, приказав арестовать советника Трефехт. К предупреждениям Вейсс я отнесся вполне серьезно, и все же я был рад, что сделал первый залп в этой войне. Риск, на который я пошел этим вечером, заставил меня больше задуматься.
Первая стадия этой кампании была успешной, и я счел это хорошим знаком. Катрин и Зандер приняли мое приглашение на обед в Мальвейле.
Мы втроем сидели за огромным столом в обеденном зале. Слуги под наблюдением Кароффа ненавязчиво подавали обед из трех перемен блюд, которые я с трудом различал на вкус. Наш разговор был прерывистым и неловким. Мы были чужими друг другу. Зандер вел себя любезно, но явно удивлялся, зачем я решил устроить этот тягостный спектакль. Катрин держалась подчеркнуто формально, проявляя явную холодность по отношению к своему брату. По крайней мере, не было открытой враждебности. Уже что-то.
Когда мы закончили есть, Зандер с улыбкой оглядел огромное пространство обеденного зала. Постучав ножом по краю бокала с амасеком, он прислушался.
- Здесь великолепная акустика, отец, - сказал он. – Очень звучное эхо.
- Потому что здесь пусто, - кивнул я. – Но я хочу вернуть сюда жизнь. Начнем хотя бы с нас троих.
- Ты собираешься устраивать приемы для совета? – холодно спросила Катрин.
- Нет, пока он не очищен от коррупционеров.
Улыбка Зандера несколько померкла.
- Я слышала о советнике Трефехт, - сказала Катрин. – Хорошее начало.
- Это лишь начало.
К моему разочарованию, Зандер сменил тему.
- Похоже, этот зал уже давно не использовался?
- Да, как и большая часть дома. Но я собираюсь и это изменить.
- А ты… - Зандер замялся, - ты не видел ничего из… из вещей мамы? Я имею в виду…
Он поморщился, подыскивая подходящие слова.
Я понял, что он пытался сказать.
- Что-то, что показывало бы, что она когда-то жила здесь?
- Да, - Зандер жестом показал на пространство вокруг. – А то, глядя на все это, так и не подумаешь.
- Да, я нашел ее дневник. Буквально этим утром.
- Там сказано, почему она отвернулась от своей семьи и от своего долга? – спросила Катрин.
Зандер вздрогнул от гнева в голосе сестры. Я подавил побуждение яростно броситься на защиту Элианы. Это был гнев порожденный болью.
- Ты считаешь, именно это она сделала? – мягко спросил я.
- Как еще можно на это смотреть? Для человека ее положения самоубийство – акт трусости. Она опозорила нас всех.
- Мы не знаем, почему она это сделала, - пожал плечами Зандер. – Мы не знаем, через что она прошла…
- Это не имеет значения, - отрезала Катрин. – Собственно, мне все равно, почему она это сделала. Она бросила нас, и отказалась от исполнения своих обязанностей, своего долга перед Администратумом и перед Солусом, а значит, она предала Императора. Нет никаких причин, которые могут оправдать ее самоубийство.
- Если это было самоубийство, - сказал я.
- Ты думаешь, что она… не сама…? – изумился Зандер.
- Я в этом не уверен.
- Нет никаких доказательств, что ее убили, - заметила Катрин.
- Прямых доказательств нет. Но ее смерть была выгодна некоторым людям. Одному человеку – особенно.
- Вет Монфор? – уточнила Катрин.
- Так как смерть Элианы была ей особенно выгодна, у нее был мотив. Но коррупция в совете так трудно искоренима именно благодаря своей незаметности. Очевидное убийство в этом случае стало бы проблемой.
Зандер выглядел потрясенным, как тогда на заседании совета. Катрин казалась задумчивой.
- В этом есть смысл, но это только предположения, - сказала она.