- Пока.
- Что же написано в ее дневнике? – теперь Катрин, похоже, была искренне заинтересована.
- Я только начал его читать, - ответил я. – Она написала очень много. Понадобится время, чтобы все это прочитать. Может быть, в нем нет ничего, что помогло бы нам выяснить, что в действительности случилось, но даже если так, когда я читаю этот дневник, я будто снова слышу ее голос. Это чего-то стоит.
- Дорого бы я заплатил за то, чтобы снова услышать ее голос, - вздрогнув, тихо произнес Зандер.
- Конечно, - сказал я. Его лицо было открытым, уязвимым. Наигранная небрежность исчезла. – Я передам дневник тебе, когда прочитаю его.
- Как ты нашел его?
- Она хранила его в нашей спальне. Дневник ждал, чтобы я нашел его, с того времени, как она умерла.
В такую ложь поверить было куда легче, чем в правду.
- Я думаю, мы все должны прочитать его.
- Поэтому ты пригласил нас сюда? – спросил Зандер. – Чтобы рассказать о дневнике?
- Нет. Большую часть вашей жизни я был для вас чужим человеком. И вы стали чужими друг другу. Я хотел бы изменить это. Я полагаю, что наш долг, как представителей рода Штроков – быть сильными, и мы будем сильнее вместе.
Это была более легкая часть моих аргументов. Обращение к чести и долгу было легче принять, по крайней мере, для Катрин.
- И я скучал по своим детям. Я не думал, что когда-либо еще вернусь на Солус. Мы получили еще один шанс стать семьей, и думаю, должны использовать его.
- Что ж, почему бы и нет, - кивнул Зандер. Его небрежно-веселое поведение вернулось, но теперь в его голосе звучал энтузиазм.
- Что ты предлагаешь? – спросил он. – Будем обедать здесь каждую неделю?
Его голос был наигранно небрежным, но в глазах светилась осторожная надежда, словно он хотел попросить меня о чем-то большем, но не решался.
- Я хочу предложить тебе и Катрин жить в Мальвейле.
Это предложение застало их обоих врасплох. Они изумленно посмотрели на меня, потом друг на друга.
- Но зачем? – наконец спросила Катрин. – Почему это важно?
- Потому что это резиденция нашей семьи. Мальвейль – это символ. После смерти вашей матери он стал пустым – во всех смыслах, и этот символизм усилил позиции наших врагов в совете. Но если здесь снова будут жить Штроки – не только я один, но семья – это будет иметь огромное значение. Это будет демонстрация силы и преемственности. Это покажет врагам наше единство в этой борьбе.
Зандер поморщился.
- Это не моя борьба.
- А должна быть и твоей.
- Я не знаю, что происходит между тобой и советом, и, честно говоря, не хочу знать. Ко мне это не имеет никакого отношения.
- Ты действительно настолько наивен? – спросила Катрин. – Или просто настолько труслив?
- Ни то, ни другое, - с улыбкой сказал Зандер. – Я просто слишком ленив для этого.
Он признался в этом без всякого смущения.
- Я догадываюсь, что в совете идут какие-то закулисные интриги, но не хочу знать, что и как именно. Монфор хочет, чтобы я держался подальше от важных дел, и это меня вполне устраивает. Борьба с коррупцией потребует огромных усилий, а я, честно признаюсь, не очень хорош в тех делах, где требуются усилия.
- По крайней мере, ты честно об этом сказал, - мрачно произнесла Катрин.
- Думаю, лучше, чтобы все это знали сразу. Так никто не будет разочарован.
Он был доволен собой, словно его логика была безупречной.
- Больше ты не сможешь следовать по этому пути, - сказал я ему. – Я объявил войну Вет Монфор и ее креатурам. Администратум поручил мне положить конец их преступной деятельности, и это будет исполнено. Монфор, конечно, будет сопротивляться и использует любое оружие, доступное ей. Она не позволит тебе оставаться безучастным наблюдателем. Она попытается подчинить тебя.
- Она не сможет.
Наконец-то я услышал в голосе Зандера что-то похожее на решительность. Я был рад. Все-таки в нем была кровь Штроков.
- Тогда она станет угрожать тебе. Даже если ты не вмешиваешься в борьбу, ты больше не сможешь оставаться в безопасности.
Зандер вздохнул.
- Знаешь, отец, до сих пор я просто наслаждался жизнью. Довольно жестоко с твоей стороны лишать меня этой радости.
Я улыбнулся.
- Возможно. Но ничего не поделаешь.
- Ничего не поделаешь, - повторил он.
- Ну? – спросила Катрин. – Ты понимаешь?
- Да. Не буду притворяться, что это меня радует. Но если я буду вынужден выбирать сторону, я ее выберу. И я не встану на сторону Монфор против моей семьи.
В его крови все-таки было железо, как бы ни пытался он это отрицать. Он заявил о своей верности семье словно инстинктивно, эти слова шли из самого сердца, которое было сердцем Штрока.
- И ты останешься здесь?
- Можно мне подумать над этим предложением?
- Конечно. Я не собираюсь держать тебя здесь насильно.
Я посмотрел на Катрин.
- А ты?
- Я согласна с принципами, которые ты озвучил. Я согласна, что наша семья имеет определенные обязанности перед Империумом и несет ответственность за этот мир.
«И ты думала, что из всей нашей семьи ты одна осталась верна этим принципам», подумал я, но ничего этого не сказал.
- Арест советника Трефехт дал мне надежду, - продолжила Катрин.
- Что я намерен делом подтвердить свои слова?
«Что я не предал твое доверие на Клоструме и что я не покину тебя снова?»
Она немного подумала над ответом:
- Что действительно что-то будет сделано.
- Сделано будет, не сомневайся.
- Тогда я серьезно подумаю над тем, чтобы жить здесь.
- Хорошо, - сказал я. – Спасибо вам обоим. Я хорошо обдумал свое предложение, и, в свою очередь, не ожидаю, что вы ответите на него сразу же. Для начала, если желаете, можете провести ночь здесь, для вас уже подготовлены комнаты. Конечно, если вы предпочитаете вернуться к себе домой, Белзек отвезет вас.
Они оба согласились. Всплеск радости, который я ощутил, помог отодвинуть воспоминания о кошмаре еще дальше в глубины разума. Я испытал облегчение от того, что ни Катрин, ни Зандер не стали уточнять, что именно написала Элиана в своем дневнике. Они смогут прочитать его потом, когда все немного успокоится, и наша семья еще больше сблизится.
Может быть, мне не нужно было быть столь осторожным. Но первые несколько страниц дневника, которые я прочитал, вызвали у меня тревогу.
Я не мог заснуть. Голоса воспоминаний на этот раз не атаковали меня, и я радовался этой передышке. Знание того, что мои дети впервые за многие десятилетия под одной крышей со мной, давало мне утешение, и в то же время трепет надежды не позволял заснуть. Я даже позволил себе вообразить, что в комнатах под моей башней спят не суровый инструктор Схолы Прогениум и добродушный ленивый прожигатель жизни, а те маленькие дети, которых я оставил, лишившись возможности видеть, как они растут. Я словно вернулся в прошлое, и тот крошечный мальчик, которого я держал на руках, и та маленькая девочка, державшаяся за мою руку, казалось, были совсем недалеко от меня.
Я встал. Мне нужно было куда-то выпустить нервную энергию от переполнявших меня чувств, иначе я не смогу заснуть. Я взглянул на дневник Элианы, лежавший на столике рядом, но решил пока не читать его сейчас. Не стоит будоражить мысли еще больше, а реакция Элианы на Мальвейль тревожила меня. Если бы я не знал ее почерк, то мог бы заподозрить, что дневник – подделка. То смятение и растерянность, которые выражали ее слова – все это было совсем не похоже на Элиану, которую я помнил.
Для начала, ее чувство направления всегда было безупречным. Я едва ли мог представить, чтобы она испытывала такие сложности, пытаясь ориентироваться в доме.
Но попытки подойти к делу систематически были вполне в ее характере. Кроме того, это был своего рода вызов. Я жил в Мальвейле уже несколько дней, но в доме все еще оставалось множество помещений, которые я не изучил. «Я последую за тобой». Эта мысль была привлекательна тем, что я мог снова почувствовать себя как будто немного ближе к Элиане. И, может быть, изгнать из своих мыслей тот кошмар.
Я направился на первый этаж. Начну отсюда, с западного крыла и дойду до самой Старой Башни. Понемногу, по участку за раз, возможно за день, но я намеревался изучить каждый угол дома.
В обеденном зале я взял со стола канделябр, чтобы освещать путь в темных коридорах. Я повторял метод Элианы, останавливаясь, чтобы отметить каждый перекресток коридоров, и даже воображая, что копирую ее жесты. Я говорил себе, что это позволяет мне чувствовать себя ближе к ней.
Я двигался, словно дрейфуя в море теней, их волны колыхались в зыбком пламени свечей. Впереди и позади дом погрузился в непроглядную тьму, и я начал понимать, почему Элиана могла растеряться. «Не стоило делать это ночью». Но я намеревался закончить то, что начал, и продолжал шагать вперед. Наконец я дошел до двери, ведущей в Старую Башню.
Дверь была массивной, окованной железом, и сделанной из такой древней и тяжелой древесины, что она, казалось, окаменела от времени, превратившись в черный камень. Дверь выглядела мрачно и угрожающе, и казалась больше препятствием, чем входом куда-либо. Я почти ожидал, что она будет заперта. Но она оказалась открыта, хотя мне пришлось с силой потянуть за тяжелое железное кольцо, чтобы открыть ее. Железо заскрежетало по камнебетону, петли проворачивались с пронзительным скрипом.
Громадная темная масса, вздыбившись, нависла надо мной, когда я перешагнул порог. Я отпрянул, но это движение было иллюзией, порожденной тенями от пламени свечей. Мне понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы понять, что я вижу перед собой. А это было нечто потрясающее в своей абсурдности. Я просто подумать не мог, что такое возможно.
Я стоял на винтовой лестнице, которая вдоль стен по спирали поднималась к верхней части башни справа от меня, и опускалась на неизвестную глубину слева. Сама башня была пустой внутри, и эту пустоту заполняла невероятно огромная куча хлама, самая большая, какую я только видел в Мальвейле. Она, словно застывший вихрь, вздымалась из тьмы внизу и поднималась, снова скрываясь во тьме наверху. Из нее торчали портреты, ящики, части мебели и е