.
Но теперь было и нечто иное. Теперь, когда я останавливалась у кучи хлама, я легко находила записи и дневники прежних обитателей дома. Я была пленницей, как и они. Для меня здесь больше не было тайн.
Нет. Это не так. В Мальвейле всегда будут тайны. И сколько бы откровений я не нашла, сколько бы секретов не узнала, еще больше их останется тайной. Я читаю дневники и письма, все эти записи отчаявшихся людей, которые я нашла. Я больше не пытаюсь написать историю семьи. Я живу в ее проклятье. Но я читаю, ибо что еще мне остается делать?
Одна из тайн – это загадочный человек, который пытается поджечь дом. Поколение за поколением губернаторы из рода Штроков видят этого поджигателя, иногда он бывает мужчиной, иногда женщиной. Пожар, который он пытается разжечь, всегда оказывается иллюзией. Он исчезает вместе с поджигателем. Губернаторы чувствуют себя обманутыми им, и никогда не могут разглядеть лицо поджигателя. Они всегда пытаются преследовать его, а он всегда убегает. И его лицо остается тайной. Если кто-то из них и смог узнать, что это за человек, они не написали об этом. По крайней мере, этого нет в том изобилии мрачных записей, которые открыл мне Мальвейль.
Довольно этих ужасных историй. Довольно мучений, насылаемых Мальвейлем. Я должна оборвать ниточки, за которые он меня дергает. Довольно всего этого. Я попытаюсь что-то сделать, чтобы спровоцировать кризис. Я подожду, пока фальшивое присутствие слуг прекратится, и тогда буду действовать.
Я не смогла.
И теперь я тоже видела поджигателя.
Я видела и другое. Худшее.
Я начала отбрасывать свое прошлое несколько дней назад. Теперь пришла пора закончить эту работу. Теперь я понимаю это лучше. Прошлое ужасно. Оно опасно для всего, что мне еще может быть дорого. Я должна похоронить его.
Но это захоронение прошлого может никогда не прекратиться. Оно не желает упокоиться, поднимается из могилы. Его голод вечен.
Перед рассветом я ответила на зов Старой Башни. Я сопротивлялась, как могла. И до конца не понимала, что сопротивляюсь. Бессознательный страх не позволял приблизиться к ней.
Но я пошла. Я спустилась туда.
Я узнала кое-что новое. Оказывается, возможно чувствовать новое предназначение, и испытывать при этом величайшее отчаяние.
Я узнала слишком много.
Я видела.
Я знаю, Мейсон. Я видела, и я знаю.
Это должно быть твоим бременем. Я больше не могу нести его.
Словно издалека я наблюдал, как машинально выполняю дневные дела. Мое тело присутствовало на совете. Мой дух был далеко, запертый в тайнике в шпиле Силлинга. А мой разум метался между ними, мучительно раздумывая о значении того, что я видел, и что может произойти дальше. Сколько еще времени пройдет, прежде чем Вет Монфор обнаружит вскрытое окно и сломанный замок на сундуке? Она догадается, что мои агенты – или я сам – были там. И она поймет, что мне известно о том, что у нее есть.
«И скоро она должна будет действовать. Я бы на ее месте действовал».
«Как действовал?»
Это была единственная причина, по которой я обращал хоть какое-то внимание на то, что происходило на заседании. Я избегал смотреть прямо на Монфор, но старался незаметно наблюдать за ее действиями и действиями ее союзников. Я пытался предугадать их намерения. Я искал знамения, которые помогли бы мне понять, когда и как разразится буря.
Но к концу заседания я знал не больше, чем в начале.
Предпринимались действия, чтобы всячески задержать подготовку отчетов о производстве сельскохозяйственной продукции. Эта сторона войны казалась теперь лишь отвлекающим маневром. Если Монфор уничтожит меня, то кампании против коррупции придет конец. Я не верил, что Зандер продолжит мою борьбу, или что Катрин побудит его бороться. Обещания, которые мы дали друг другу, теперь казались пустыми. Мне все время приходилось подавлять сомнения, что я говорю со своими настоящими детьми.
Я был уверен, что Монфор смотрит на нашу схватку таким же образом. Если она борется за сохранение своей криминальной империи, то только ради большей цели – уничтожения Штроков.
Я резко высказался против задержек, хотя едва обращал внимание на свои слова. Монфор в течение всего заседания сохраняла полное спокойствие. Она не выглядела человеком, вынужденным предпринимать опрометчивые действия.
«Я ошибался. Она наверняка узнала, что мы были там – и это ничуть ее не взволновало. Следующий ход за ней, и она это знает».
Когда заседание окончилось, я был преисполнен еще большим ужасом.
Выйдя из Зала Совета, я велел Белзек подождать, и пересек площадь, направляясь к собору. Войдя в собор, я остановился, глядя на огромный неф и величественные своды. Я был один в гигантском пространстве святого места.
«Поговори с Кальвеном. Ты должен. Нельзя больше медлить».
Но я медлил. Император не даровал мне духовной силы, чтобы найти моего друга и поговорить с ним. Я позволил страху убедить меня отложить этот разговор.
«Что он скажет насчет того, что я обнаружил? Он мой друг, но он еще и кардинал Экклезиархии. Я знаю, в чем состоит его долг. В этом не может быть сомнений».
«Значит, подождать. Пусть Монфор поговорит с ним первой. В конце концов, ты заслуживаешь того, что из этого выйдет».
«Если она собирается рассказать ему об этом портрете, почему она не сделала этого раньше?»
«Может быть, время было неподходящее? А теперь, благодаря нашим усилиям, звезды сошлись для нее?»
На самом деле, то, что собиралась делать Монфор, не имело значения. Мой моральный долг требовал, чтобы я пошел в ризницу и поговорил с Ривасом.
Но вместо этого я повернул обратно и снова пересек площадь.
Дневной свет уже померк, когда Белзек проехала в ворота Мальвейля. Дни становились короче, приход зимы все сильнее чувствовался в Вальгаасте.
- Ночь наступает рано, - прошептал я.
Белзек услышала меня, и решила, что я говорю с ней.
- Не так рано, как она наступит через два дня, мой лорд.
- Через два дня?
- Затмение, мой лорд.
- Так скоро, - вздохнул я.
Я слишком долго не был на Солусе, и забыл о затмении. Это было бы невозможно, если бы я не утратил привычки жителя нашего мира. Я бы готовился к этому событию. Затмение наступало, когда Люктус проходил перед нашим солнцем за несколько часов до заката. Луна была такой большой, что полностью закрывала солнечный свет, и ночь наступала рано, с внезапностью клинка палача. Это была кромешная тьма. И после напоминания о затмении она маячила передо мной, словно некий мрачный монумент. Я пообещал себе, что поговорю с Ривасом до начала затмения. Нельзя было смотреть в эту глубокую ночь, когда моя совесть была нечиста.
Я снова увидел Кароффа на улице, он опять стоял у входа в шахту, на этот раз в другую. Он был таким же безмолвным и неподвижным, как и раньше, не замечая холодного дождя. Мы проехали и мимо нескольких других слуг, тоже стоявших неподвижно. В сумерках их было трудно разглядеть. Дважды я хотел обратить внимание Белзек на них, но оба раза их силуэты исчезали, прежде чем я успевал произнести хоть что-то.
Я даже видел маленьких Зандера и Катрин. Они тоже замерли неподвижно, но повернули к нам головы. Они стояли на упавшей стреле крана. Я ощутил тревогу за них. Они так легко могли упасть оттуда и разбиться. Я снова чувствовал, что подвел их.
Мы проехали мимо, и мои дети исчезли в серых сумерках. Я с трудом напоминал себе, что они не настоящие.
Сомнения были сильны. Я вдруг подумал, не является ли попытка представить их как призраков, а не настоящих детей, нуждающихся в моей помощи, частью коварного плана взрослых самозванцев.
По крайней мере, я был готов к появлению Кароффа в доме, и не удивился, когда он открыл мне дверь.
- Мои дети вернулись? – спросил я его. Я решил, что этот Карофф настоящий. Он выглядел достаточно реальным, и ответил мне, когда я обратился к нему.
- Еще нет, мой лорд. Они предупредили, что вернутся поздно.
- Они не сказали почему?
- У вашей дочери служебные обязанности в Схоле Прогениум, которые задерживают ее. А ваш сын сказал, что у него встреча с друзьями.
- Понятно.
Причины выглядели вполне правдоподобными.
«Слишком правдоподобными. Они избегают тебя».
Я поблагодарил Кароффа и прошел в обеденный зал. Слуги уже сервировали мне ужин. Я сел за стол, который с каждым разом казался все более длинным и пустым. Стук ножа и вилки по тарелкам был едва слышным, словно звук камешка, падающего в глубокий колодец. Я размышлял. И у моих мыслей не было недостатка в мрачных темах. Я думал о Вет Монфор. А теперь, когда я вернулся в Мальвейль, мои мысли все больше занимал дневник Элианы. То, что приходилось испытывать мне и ей, становилось все более схожим. Она видела в этом доме лишь тьму. Я должен был признать, что здесь действительно была опасность. Притворяться, что это не так, было бы фатальным.
Откровения, которые я узнал в Силлинге, возложили на меня новое бремя. Я должен бороться, чтобы очистить мой род от преступления Девриса.
«Как? Как ты сможешь стереть тень того, что он сделал?»
Я ел, но не чувствовал вкуса. Я даже не заметил, как слуги убрали со стола. И лишь смутно запомнил, что Карофф пожелал мне доброй ночи. Какое-то время я был в доме один, когда, наконец, встал из-за стола и обратил внимание на то, что меня окружало.
Я знал, что должен делать. Дневник Элианы снова подсказал мне. Хотя в тех записях, что я сумел разобрать, была лишь тьма, из них можно было извлечь уроки. Я должен был исполнить свой долг. Это могло привести к спасению.
Элиана осознала, что избегает Старой Башни. Я тоже избегал ее, лишь один раз ненадолго заглянув в ее дверь. В Старой Башне были свалены самые невероятные кучи старых вещей. Слуги приводили в порядок комнаты на первом этаже и в западном крыле второго этажа. Они тоже избегали Старой Башни. Я был так же уверен в этом, как был уверен, что сейчас ночь. Душа отворачивалась прочь от Старой Башни. Разум пытался притворяться, что ее не существует.